Александр Мазин - Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь
Йонах, рисуясь, вскинул над головой лук. Серегины гридни радостно заорали.
На стене сообразили, что испугались единственного стрелка, и тоже взялись за луки.
Лишь несколько стрел долетели до Йонаха. На излете. Одна воткнулась у конского копыта. Это был лучший выстрел. Йонах опять засмеялся. И выпустил еще три стрелы. Тут снова грохнула баллиста. Вот этот выстрел был метким. Наверняка заранее пристреляли.
Однако Йонах на сей раз пренебрегать опасностью не стал – конь его скакнул в сторону. Вовремя. Каменное ядро в три кило весом хряпнулось оземь как раз там, где только что касался травы роскошный хвост Йонахова жеребца.
Сергей успел заметить, что это была другая баллиста.
К огорчению Гошки, батя не отдал приказ немедленно идти на штурм.
Более того, весь день русы оставались вдалеке от стен. Лучшие стрелки метали стрелы в лехитов. Те отвечали, но – криво. Попали только один раз, да и то в лошадь. Правда, одного хузарина насмерть приложило камнем баллисты.
К вечеру одних стрелков сменили другие, подобрались поближе, а стрелы стали огненными.
Гошка смотрел, смотрел… И сам не заметил, как уснул, привалившись к лежащему на траве седлу.
И едва не проспал самое интересное.
Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь обычными ночными звуками да отдаленным шумом со стороны города.
– Пожары тушат, – сказал Гошке отец. – Но это – недолго.
– А потом? – Гошка сонно потер глаза.
– Молока хлебни. – Отец сунул Гошке бурдюк.
Молоко было теплое, парное. Откуда взялось, Гошка спрашивать не стал. Напился вдоволь и с хрустом вонзил зубы в пшеничную лепешку. Настоящий воин покушать никогда не откажется.
– Тише! – строго сказал отец. – Представь, что ты в дозоре.
В дозоре так в дозоре. Ночь была безлунная, потому от глаз толку не было. Гошка жевал осторожно, не забывая прислушиваться. Звуков было много. Главными были те, что доносились из темноты шагах в тридцати. Гошка прикинул: там собралось не меньше сотни воев. Ждали тихо, но когда вместе столько народу, то шум все равно будет. Кто-то пошевелился, кто-то почесался. Да и дышат все…
Когда Гошка дожевал лепеху, в городе совсем стихло.
– Начинаем, – сказал батя.
Рядом шевельнулась тень, и Гошка с удивлением обнаружил, что рядом с отцом все это время кто-то сидел.
Тень потерялась в темноте.
Затем всё вокруг пришло в движение. Звуков сразу стало много. Все они были знакомые, потому Гошка легко их узнавал. Подальше седлали коней, поближе – готовились к бою. Поскрипывали ремни, с легким шелестом двигались в ножнах клинки…
Батя три раза квакнул лягухой. Громко и очень похоже. От тех лягух, что орали у реки, – не отличить. Но вои отличили. Разом зашуршало, удаляясь, множество ног.
– А чё они без броней? – шепнул Гошка.
– Угадал, молодец, – похвалил батя.
Гошка похвале удивился. Чё тут угадывать. От воя в броне совсем другой звук.
– Они на стену полезут, – пояснил батя. – Один на другого встанет, а на него – третий. Так и дотянутся. Это тише, чем петля или крюк. А без броней – легче. Пойдем-ка и мы, Илюха.
Что идти надо тихонько, предупреждать не стал. Гошка и сам понял. Не дай бог услышат лехиты. Гридь в одних рубахах. Побьют стрелами, как перепелов.
Шли не одни. Гошка слышал со всех сторон, как мягко приминали траву сотни сапог, как терлись друг о друга пластины панцирей… Эта гридь уже была в бронях.
Впереди показалась темная громада – город. Теперь Гошкины ноги ступали по утоптанной земле – вышли на дорогу.
Когда подошли к воротам, те уже были открыты. Здесь горел воткнутый в землю факел. Рядом с факелом лежал мертвый лехит. Отец остановился, подхватил Гошку и усадил на плечо. Так и стоял, пока мимо текли бронные вои.
Гошка прикинул: сотни две мимо них прошли.
А в городе все еще было тихо.
Снаружи раздался конский топот. Негромкий, видать, копыта лошадиные войлоком обернули.
Воеводе подвели Калифа. Точно, замотаны копыта. Батя поставил Гошку на землю и махом взлетел в седло. Гошку тоже не забыл. Наклонился и поднял в седло. Батин Калиф фыркнул и ровно пошел вперед по узкой улочке.
Вокруг были свои. Конные шли тесно, по трое в ряд. Впереди кто-то закричал, но сразу умолк.
Выехали на площадь. Здесь было светло. Горел высокий костер. Справа – недостроенная церковь. Слева – кремль. Тоже недостроенный – без одной стены. В кремле уже тоже были свои. Десятков пять лехитов, ободранных, в одном исподнем, сидели со скрученными над головой руками на земле. Ободранные, зато живые. Мертвых было больше. Дюжины две отроков-русов таскали тела и складывали их ровно. Как дрова.
К бате тут же подбежал сотник Равдаг, молодец из природных варягов.
– Как прошло? – спросил воевода.
– Взошли, как к девке на сеновал! – радостно сообщил сотник. – Убрали стражу без звука. Здесь вот пошумели немного, но то уж неважно. Город наш, воевода!
– Вижу, что наш. Не о том спрашиваю. Убитые-раненые есть?
– Убитых нет! – бодро сообщил Равдаг. – Раненых семеро, но все – не опасно.
– Неужели лехиты не дрались? – удивился воевода.
– Дрались, еще как! – Равдаг засмеялся. – Только мы их, батько, считай, голыми нашли. Стражу сразу побили, а остальных, сонных да без броней, легко порезали. Мы им кричали: сдавайтесь, как ты велел. Так не сдавались они. Дрались, пока, почитай, всех не положили. Последних щитами зажали и повязали. – И не удержался, похвалил: – Храброе племя! Кабы не взяли врасплох, многих бы наших побили!
– Ну, Илюха, – сказал батя Гошке. – Какой главный вывод из того, что видел и слышал?
– Главный… – Гошка задумался, но ненадолго. – Мы, русы, лучше всех!
– Не лучше, а умнее, – поправил воевода. – И не мы, а я. Что, Илюха, главное в воинском деле?
– Умение? – предположил Гошка.
Батя покачал головой.
– Храбрость?
– Не храбрость, Илюха, а хоробры! Вот кого беречь надо. Вот почему я, парень, днем на штурм и не пошел. Многих потеряли бы. А так, сам видишь.
– Вижу, – согласился Гошка.
Как ни хотелось ему поглядеть, как крепость берут, а слова батины он понял. И согласился, что – правильные. Выходит, так их по уму и берут, крепости эти. Чтоб вокруг – много мертвых врагов, а своих – ни одного.
– А что теперь? – спросил Гошка.
– Теперь, Илюха, мы с тобой спать пойдем. А утречком народ здешний соберем, перепишем и данью обложим.
– То есть это теперь наш будет городок?
– Нет, Илюха, не наш. Мы его не для себя взяли, а для великого князя Владимира. Но думаю, что великий князь найдет, чем нас отблагодарить. Да и мы сами себя не забудем. Слезай, парень. Пойдем почивать.
Вот так. Легли спать жители Перемышля данниками князя Мешко, а проснулись уже холопами князя Владимира.
Зато резни не было: горожане сами снесли на площадь перед церковью всё ценное. Это дружина воеводы забрала себе. Поделили, как положено, по долям и по жребию. Воевода от своей десятины отказался. Забрал только пленных лехитов. Но и их не на выкуп взял, а отпустил на волю. Выдал на всех четыре рыбачьи лодки, немного еды да и отпустил восвояси со словами:
– Плывите домой, и Бог вам в помощь!
Политический ход. Если доплывут, расскажут о его милосердии.
Если доплывут.
Безоружным лехитам предстояло не один десяток дней плыть меж берегов, заселенных весьма недружественными к захватчикам племенами. Только на Бога уповать им и оставалось.
Гошке тоже кое-что досталось: цепка серебряная, а на ней – зеленый камень, в серебро оправленный.
Цепку Гошка, когда домой вернулись, матушке Сладиславе подарил.
* * *– Вся Червенская земля под русью будет. То есть под нами, варягами! – сказал Богуславу воевода Устах.
Однако ж легла червенская земля не под варягов. И даже не под Киев.
Владимир, подобно своей бабке Ольге и великому отцу Святославу, подвел Червень и сопредельные земли не под киевский стол, а лично под себя, Владимира, сына Святославова. Теперь, даже если ушел бы Владимир с киевского стола, всё равно остался бы хозяином этой вновь завоеванной земли.
И еще: теперь всякий купец, даже и киевский, пересекая Буг, должен был платить Владимиру мыто. Это было бы не совсем справедливо, особенно по отношению к роду боярина Серегея, если бы Владимир тут же, особым указом, не даровал Богуславу и всем его родичам до третьего колена свободу от любой дани и любого мыта на всех подвластных Владимиру землях. Это было щедро, потому что подарок, получается, касался не только отца Богуслава, но и его брата Артёма, и даже женатого на Славкиной сестре Йонаха.
Йонах, впрочем, и так ничего Киеву не платил, кроме общей доли, взимаемой с киевской иудейской общины. А скорее всего, и туда ничего не платил, полагая, что ромейским, хорезмским и прочим иудеям-купцам и ремесленникам не труд, а честь – заплатить долю за благородного хузарского воина.
Помимо денежной свободы Владимир подарил Богуславу драгоценный кинжал синдской работы с узорчатым булатным лезвием и рукоятью, дивно украшенной лалами, смарагдами и сверкающими, будто звезды, искусно ограненными адамантами размером с пшеничное зерно.
