Храмов В. - Сегодня - позавчера. Трилогия
Меж немцами начался срач. Лай на их собачьем языке.
- Нас обратно погонят? - спросил кто-то.
- Нет, - ответил я.
- Тут оставят?
- Нет.
- А как?
- Сейчас и решают. Кто будет расстреливать, - оскалился я.
- Как так-то?
- Чё вы его слушаете. Паникёр!
Ну-ну.
Стали нас строить шеренгой.
- Ты пророк? - спросил один пленный с выцветшими следами от треугольников на отвороте.
- Держать нас тут негде - нет огороженного периметра. До темна нас на место перегнать не успеют. Вывозить нас нечем. Вот геморрой им создался. Нет человека - нет проблемы!
- Ты так спокоен?
- А толку от волнений? Умирать страшно только первый раз.
Несколько отчаянных взглядов на меня, потом по сторонам. Я смотрел на направленные на нас стволы пулемётов.
- Бежать надо!
- Да, поздно уже. Их больше, чем нас!
- Бежим, облегчим им задачу! - опять оскалился я.
- А чему ты радуешься?
- Что война для меня кончиться! Что рожи ваши мерзкие больше не увижу!
Они стали меня бить. Толпой. Ну, что. Правильно. Бить меня легче и безопаснее, чем немцев. Грохот пулемётных выстрелов, падающие на меня тела, кровь, крики, стоны, отчаянный вой.
Вдруг грохот прекратился. Мат-перемат на песьем лающем немецком, мат-перемат на русском.
Попытался прикинуться умирающем лебедем. Не вышло. Подняли, сунули в толпу. Блин, почти получилось! Какой был план - меня пока бьют - я ниже прицела пулемёта, заваленный телами дожидаюсь ночи, линяю. Не вышло. Бывает. Плохой план.
Опять на меня направлена чёрная дырка пулемётного ствола. Веснушчатый мордастый немец с закатанными рукавами кителя неторопливо меняет змею ленты. Взгляд его спокоен, собран. Как будто он не отнял сейчас десяток жизней и не собирается отнять ещё несколько десятков, а перебирает требования-накладные.
- Ну, вот и закончился твой путь, Витя. Прощай, Родина! Прощай, небо! Прощай, земля! Любимая, я иду к тебе! Наконец-то! - шептал я, смотря на неторопливые облака.
Загрохотал пулемёт. Я стиснул зубы, ожидая, когда пули ударят в грудь. Подался вперёд, чтобы очередью меня не "сдуло".
Но, ничего не произошло. Пулемёт смолк. Растерянный мордастый немец открыл затвор пулемёта. Заклинило? Бывает. Даже у таких надёжных машинок, как МГ-34.
На скорости лихо подлетел хромированный легковой автомобиль. Я уже начал чуть-чуть разбираться в местной автомобильной моде. Так вот - это было довольно крутое авто для этих лет. Старший из немцев на полусогнутых побежал к открывшейся дверце, оббитой изнутри красным бархатом. Или красной кожей? Выслушал, кивал, козырнул, махнул рукой, что-то проорал. Авто газанул, вспылил, умчал. Нас стали сгонять на дорогу. Тех, кого не дорасстреляли.
Так вот какой ты - рояль в кустах! Я, блин, долбанный горец. Опять мне не удалось умереть. Пулемёт заклинило, какая-то шишка нашла для нас применение. Иди, Витя, твой путь не окончен. Квест не закрыт.
- Бывает же! - хмыкнул вертухай.
- Самому не вериться. Да и ты не верь, оно проще будет, - ответил я ему.
- А потом что?
- Почти ничего. Пригнали нас в другой лагерь. Там нас гоняли железную дорогу чинить и вагоны разгружать. Кормили уже лучше. Правда, только тех, кто на работу ходить мог.
- А тебя? У тебя же рука была?
- А жрать-то охота! Ходил тоже на ремонт дороги. Шпалы и рельсы веревкой таскал. Как бурлак. Как ты думаешь - это является сотрудничеством с врагом?
- Хм-м. Даже не знаю.
- Вот. Видишь, я ещё и на немца пахал.
- Да, нет. Вот если бы ты к ним на службу перешёл. Предлагали?
- Заставляли.
- А ты?
- Смешной ты! Как ты думаешь, если бы я согласился, признался бы тебе?
- Бывает. Признаются. Они к немцам переходят, потом к нам перебегают.
- Нет. Там высокий входной порог.
- Что высокий?
- Чтобы немцам служить, надо своего грохнуть на фотокамеру.
- Да ты что? Вот суки!
- А ты?
- А меня так отметелили, что я кровью ходил. И нос опять сломали.
- Как же ты так?
- Чтоб сразу отстали от меня и не лезли ко мне с гнилью, я нахамил.
- Как?
- Спросил, что они будут делать, когда наши вернуться?
- И всё?
- Это тебе - всё. А им - больно стало. Потому - они сделали больно мне.
Начало игры. Расстановка фигур.
Было там ещё кое-что, дознаватель ты доморощенный, но нет у тебя такого допуска. Там был Вилли. В той машине хромированной был Вилли. Он тут давеча сильно обломился - ему привезли труп Медведя. А он - не поверил. Видно, знает, что Медведь из гордого скотландского клана МакКлаудов, бессмертных горцев. Он давно просил всех пленных с этого участка фронта к нему направлять для сбора данных. Но, видимо легендарный немецкий порядок всё же является больше легендой, чем порядком. Потому он лично мотался по отстойникам, допрашивая пленных с "Медвежьего Котла".
Так он и расстрел наш остановил. Из пяти десятков, взятых немцами вместе со мной до собеседования с Вилли дожили лишь семеро. Так получилось, что прежде чем заклинить, пулемёт прошил именно эту группу пленных.
Нас отсортировали от остальных, отогнали отдельно, заперли в сарае и по одному тягали на допрос. Обратно не возвращали. Я был предпоследним.
Дознаватель был в немецкой форме, но по-русски говорил без акцента. Опять то же - ФИО, Љ части, и т.д. и т.п. Только потом дошли до самого интересного, когда вошёл заматеревший Вилли - что я знаю о егерях и их командире Медведе.
Вилли, ты изменился. И не в лучшую сторону. Хромает - колено не работает, на руке - чёрная перчатка, вид бледный, нездоровый, безумный блеск в глазах. Если этот кокаинщик меня узнает - писец ежику.
Так, я - Ваня Кэноби. Играем по Станиславскому.
- Видел егерей. Хорошо воюют. Оснащены они хорошо. Ремни всякие. Карабины автоматические. Танки разные. Мы у них позиции постоянно принимали. Командира их видел. Большой такой. Как медведь. Куртка кожаная такая, укороченная. Слепой он.
- Слепой?
- Ну, очки у него такие, как у слепых - непрозрачные, чёрные. И морда вся обгорелая. В кепи ходил, а не в фуражке. Злой, как чёрт! Чуть не по его - сразу дерётся! И пулемёт постоянно таскает. В его руках пулемёт, как игрушка.
- Насколько близко ты его видел?
- Не, не близко. Эти пятнистые вокруг него постоянно крутятся, никого близко не подпускают.
- У тебя тоже пятнистые штаны.
- Хорошие. Были. У егерей выменял. Дорого. Шмат сала отдал, кисет самосада и одиннадцать банок американской тушёнки.
- Одиннадцать? Почему одиннадцать?
- Всё что было. Хорошие штаны. С карманами. Удобные. Жаль, ботинки не на что было менять. Ботинки - ещё лучше. А мои совсем истрепались. А старшина, сука, новые жилил, гад. Небось, пропил, гнида.
- Что ещё можешь рассказать?
- Я не знаю больше ничего.
- Твоя жизнь зависит от того, нужен ты нам или нет.
- Я скажу. Всё скажу. Что нужно - скажу!
Они спрашивали, я дуриком прикидывался. Водил вокруг, да около. А сам всё соображал лихорадочно - узнал, не узнал? Как он меня может узнать? Тогда я был седым? Вроде, нет. Глаза у меня тогда другого цвета были. Пальцы все были на руках. Да, и обе руки работали. Был я тогда тоньше, стройнее на болотной диете. Это за этот год я мяса нарастил на медвежьем сале. Опять же, рожа у меня - разбита, нос сломан несколько раз, набок стоит. Или узнает? Почему молчит всё время? Даже не смотрит на меня. Как и я на него стараюсь не смотреть. Вот, если узнает - вот ему пруха начнётся!
Подожди, а что он обо мне знает? Ну, был недобитый красный командир, что подобрал в болотах пришельца из будущего. А, он же даже не знает, что Голума мы не довели. Я не довёл. Или смог опознать его тело?
Зачем он Медведя ищет? Уверен, что я тоже попаданец? С хера ли? Надеется через Медведя выйти на источник послезнаний? Тогда слишком грубо, топорно действует. Исходя из их действий, масштаба войсковой операции - Медведь и есть цель. Конечная цель. Получается, что Вилли точно уверен, что ему нужен не Голум, а именно Медведь.
- Ты спишь, собака?
- А? Что? - встрепенулся я.
- Стёпа, объясни этому, что спать тут нельзя.
Меня опять стали бить. Вилли что-то буркнул по-немецки и вышел. А следом отошёл и я. А тело моё осталось.
Хмырь сегодня чуть просветлел лицом, был менее раздражителен и более дотошен. Детально допрашивал меня. Его интересовало буквально всё: месторасположение лагерей военнопленных, увиденных мною объектов, система охраны, периодичность смен, кормёжка, нормы выработки на 1 пленного, даже детали одежды электриков. Особенно живо его интересовало поведение военнопленных.
Язык у меня работал как помело. А что? Правду говорить легко и приятно, как говорил персонаж Безрукова. Единственное, надо следить, чтоб лишнего не сболтнуть. И эта чекистская привычка спрашивать об одном и том же, но по-разному, через некоторые промежутки времени. Чтобы я запутался в "показаниях".
