Барин-Шабарин (СИ) - Старый Денис
Всё ясно — приглашение это было принято специально, чтобы проверить меня на вшивость. А вернее, это была ловушка. Если не дать бал да не придумать, как выкрутиться, то грядут для меня позор и полное забвение со стороны общества. Я просто стану нерукопожатным. Позор, как по мне — дороже денег, но в данном случае он отчасти и равняется деньгам и вообще уровню жизни. Моей и тех, кто от меня зависит. Так что и об этом придется думать.
Трое саней и еще телега мчались к своему счастью, уходя в закат. Ага! Как бы не так! Нет во мне столько саркастической желчи, столько иронии, чтобы описать наше путешествие подобным поэтическим слогом. Рвутся наружу лишь маты, которые более насыщены теми эмоциями, что пришлось пережить.
То снега по пояс — вязнет телега, то грязь, и уже сани не могут проехать. А дороги? Степь да степь кругом! И замерзающих пьяных ямщиков, для разнообразия пейзажа, что-то не видать. Я был в этих краях, это ведь все те же места, где я на пузе с автоматом ползал. И сейчас тут все очень мрачно, не по той причине, как было ранее, бомбы и сражения — это страшно, но хотя бы понятно. Тут безнадега была иной.
Нет, рядом достаточно много городков: Бахмут, Луганск, Дебальцево, Славянск, Старобельск. И все они стоят, в общем-то, недалеко друг от друга. Но когда скорость передвижения составляет в среднем два мата на метр пути, или километр за миллиард сожженных нервных клеток, сложно думать о цивилизации вокруг. Она кажется далекой, как те звезды.
Узнав многое о положении моих дел, я стал догадываться, что время разбирательства по неуплате залога за имение специально было выбрано так, чтобы я, то бишь ответчик, на него не прибыл. По таким дорогам сложно даже морально решиться выехать, не то чтобы вовсе добраться до столицы губернии, Екатеринослава.
Кто-то очень хотел, чтобы меня не было на судилище. В такое время, когда зима понемногу отступает, а весна еще только совершает «потягушечки» в постели и не рвется просыпаться, добрый хозяин и собаку во двор не пустит. Тут бы дома быть, какао с чашечкой кофе попивать, да грелку на все тело, чтобы только приличной была и по любви, а не за страх. И это… чтобы только со мной была, а не как некоторые тут, лишь бы мужик, а какой именно — то вторично.
Но мы, наша дружная группа единомышленников, мои друзья, стойко переживали все тягости и невзгоды. А кто для меня Емельян? Друг, конечно! Из тех, кто уже губы в кровь искусал, борясь с жаждой меня пристукнуть тайком. Но этот ладно, он бурчит, да ничего не предпринимает. А вот Прасковья, которую я взял с собой, так как имел некоторые планы на нее, та прямо революционерка. Заявила мне на первой почтовой станции, что не ляжет со мной в постель, и даже… о Боже… не задерет платье в каком леску по дороге. И это была такая угроза, с таким ожиданием моего раскаяния, что мое: «А я об этом и не думал» повергло дамочку в шок.
Более стойко держался Петро и еще один мужик, взятый и за возницу и для поддержки. Они были из таких, что бабу на скаку остановят и горящую избу станут тушить путем перемещения всего строения на руках в реку. Мощные образины, Вакула и Петро, у обоих лапищи — как три моих. У Патрикея голова, правда, маленькая, ну дак тому мозгу, что был дарован Богом этому мужику, иного вместилища и не нужно. Тупой, молчаливый, исполнительный, половину саней занимает.
Как оказалось, именно Вакула, был самым нужным моим попутчиком. Это он раз за разом вытягивал и сани, и телегу. И Параску раз вытянул, посчитав, что ее голова торчит из снега по причине утопания в оном. Девка-то просто кустиков не нашла, только примостилась, а тут ее цап… и сильные мужские руки уже на поверхность доставили, да с голым задом.
— Пусти, баран-голова! — заорала та, прикрываясь.
Да куда там! До Вакула не сразу и дошло, что вовсе он не помогал Параске, а, как бы, напротив, мешал.
Пять дней ехать там, где я на машине проскочил бы за час! Это сильно! Но добраться нужно. Наверняка мой реципиент все бы и профукал, и это если б в снегах не помер. Случайно ли? Или это тоже так задумано — и меня, сиречь того парня, убили преднамеренно?
Я пока даже не брался выяснять, как мог оказаться в чистом поле, припорошенным снегом. Чтобы не оказаться вновь в чистом поле, но по причине нищеты, нужно быстро, очень быстро действовать. Так что мы два дня готовились к отбытию, и дел было — большой воз и хромая тележка.
Сперва я познакомился с мадам Качка, женой Емельяна Даниловича. А как её было назвать? Ну, ведь сущая же мадам. Вся такая а-ля Монмартр, «Ялисейския огороды», прямо так, жеманясь, мне и сказала:
— Мне сам Наполеон ручку целовал.
— Это какой, простите Наполеон? — ухмыляясь спросил я.
— Хвфранцузский, барин, разумеется! — сказала Качка.
И даже перехотелось уточнять. Я разве что вслух не рассмеялся. При этом ей ещё и поверят. А дамочка же будет иметь в виду того Наполеона, что Бонапарт, «с Березины бежавший». И не в курсе, что есть Луи Наполеон, который сейчас то ли рвется к власти во Франции, то ли уже дорвался. Вот бы он в Крымскую еще нарвался на кулак русский, сволота этакая.
Жена управляющего была женщиной основательной, и даже я растерялся, когда она хозяйским взглядом оценивала свое новое жилище. Баба явно берега попутала. Или Емельян ей небылицы рассказывает, повышая собственное эго и зарабатывая очки уважение у жены? Но женщина вела себя, словно не я барин, а Авдотья Качка — барыня. Но нет худа без добра. Эта дамочка, неустанно проявляющая свое невежество, подбила меня на очень интересный вид заработка.
Дело в том, что моя любвеобильная маман бежала с легким чемоданчиком, в котором была даже не одежда, а только самое главное — драгоценности и деньги. Уж не знаю, почему Мария Марковна Шабарина оставила весь свой гардероб, возможно, решила, что купит нужное в… ну, где она там шлендрает. И Параска уже облизывалась своими пухлыми натруженными губками на эти вещи. Но я принял решение продать всю одежду маман.
Мы с Емелей поработали очень плотно. Настолько, что отсыпались теперь в санях. Сперва я очень быстро нашел по бумагам эпизод воровства, а после, управляющий стал работать, как тот пресловутый «электовеник», с которым меня некогда сравнивала мама… моя истинная мама, которую я, скорее всего больше не увижу.
Оставив проверку на потом, я пообещал амнистию Емельяну, если он окажется полезным и поможет решить хоть часть проблем.
Мы искали все, что только можно продать, но так, чтобы без урона чести. К примеру, у отца был небольшой арсенал, как оказалось. Вооружить, пусть и допотопным оружием, даже для этого времени устаревшим, можно было целый взвод, не меньше. Был и порох, отсыревший, по большей части. Ключи от этого арсенала найти не получилось, но кого здесь это остановит — мы под моим чутким руководством взломали.
По словам Емельяна, я ранее и вовсе не заботился о том, что осталось после отца, а к оружию просто боялся подходить. А еще… Что вызывало подозрение у всех, но услышал я об этом только от бабы Марфы, я раньше периодически заикался. Сейчас, слава Богу, таково за мной не водится. И не заведётся.
Узнав, сколько стоит оружие и что из имеющегося можно продать, я приказал дюжину ружей, а также пять сабель сложить в сани, чтобы взять с собой. Что-то внутри умоляло не продавать больше. Наверное, каждому мужчине, который имел дело с оружием и относился к нему, как к другу, порой наделяя человеческими качествами, сложно расставаться с ружьем, или даже, как оказалось, с саблей. Никогда не питал особой любви к холодному оружию, и вот опять.
Выгребали мы всё, что можно поудачней сбыть. Мало того, двух жеребцов, которых, по словам Емельяна, барин не продал бы даже если бы оказался без куска хлеба, я теперь вез с собой в Екатеринослав. Каждый такой жеребец стоил до трех сотен рублей. Конечно, продать за такую сумму не получится, но все же, триста пятьдесят рублей за двух коней выручить можно.
И теперь мы, наконец, въезжали в Екатеринослав. Как же хотелось найти что-то красивое, величественное, особенное в этом городе. Я ещё задолго ломал глаза, уставясь в горизонт, в неясные очертания поселения. Но увы… А еще говорили, что при новом губернаторе город расцветает, мол, Андрей Яковлевич Фабр вдохнул новую жизнь в город и во всю губернию. Именно так писали в том выпуске «Екатеринославских ведомостей», что мне довелось почитать.
