Ванька 7 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич
В первой роте у запевалы даже унесло гармошку. Горевал он до невозможности.
Смыло и одного нижнего чина. Как уж он так…
Глава 31
Глава 31 Про почтовые карточки и Сайгон
Редко бывает, когда всё идёт по плану.
Что у человека, что у парохода.
Вот так и с маршрутом «Latosche—Treville».
Должны мы были зайти в порт Сайгон, а не зашли. Не побывал я в Индокитае…
Честно говоря — хотелось. Ну, а кто бы отказался?
Местный народ посмотреть, себя показать…
Это я уже шучу.
Сайгон я всё же посмотрел. На открытках.
У кого? У Никифора Федоровича. Он, как и я, по Сайгону прогуляться планировал. Даже целую пачку почтовых карточек с видами Сайгона где-то заранее приобрел.
Это, чтобы не заблудиться, что ли?
— Вот это, Иван Иванович, порт. Это — гостиница «Континенталь». Там, говорят, ресторан приличный.
Рязанцев разложил свои почтовые карточки на столе, по очереди по одной их мне по столешнице двигал. При упоминании ресторана ещё и подмигнул.
— Это — морские казармы. Смотрите, Иван Иванович, какие там пальмовые аллеи…
Да, аллеи замечательные. Не грех по таким прогуляться.
— На анамитском пусь-пусе прокатимся… — мечтал интендант.
Мне такое катание, что-то не по душе. На человеке ездить… На лошади — это одно дело, а на человеке… Хотя, здесь это зазорным не считается. Я же — советской школой воспитан, дискриминация людей по цвету кожи, восприятие одних людей выше других мне не приятны. Сколько лет прошло, а помню, как ещё в начальных классах по программе мы один рассказ читали. Там негр-рабочий своей маленькой дочке решил ботиночки купить. Скопил денег, пришел с ней в магазин. Она померяла понравившиеся, а они ей малы оказались. Продавец обувь после примерки обратно отказался брать — кто де после того, как девочка негритянка их на свою ногу примеряла, такие ботиночки купит. Беда просто — у негра на другие денег просто нет. Выручил их другой рабочий, уже белый. Я де куплю, они моей дочке подойдут. На рисунке в учебнике ещё этот продавец из магазина вид имел отвратительный, а рабочие, что белый, что чёрный — высокие, крепкие, мускулистые. Девочка была курчавенькая такая, худенькая.
Ещё мне какие-то почтовые карточки с видами Сайгона Рязанцев демонстрировал, но я их уже только мельком проглядывал.
Я дорогой тоже почтовые карточки на каждой станции покупал, но тут же их и отправлял князю. Здесь их даже в маленьких уездных городках стараются выпускать, не говоря уже про губернские центры. На карточках — виды города, наиболее красивые здания, улицы, парки, скверы, рынки…
В Сызрани мною была опущена в почтовый ящик карточка с видом Сызрани, из Самары Александр Владимирович получил открытое письмо с видом вокзала этого города. Вообще, я старался карточки покупать с изображениями зданий вокзалов, которые своими глазами видел. В сами-то города по пути следования выходить не получалось, только на перронах их мы и были. Ну, если только в буфеты и рестораны вокзалов заглядывали.
Бугуруслан, Уфа, Курган, Петропавловск… Виды этих городов в Санкт-Петербург почтовое ведомство от меня доставило. Такое вот в пути у меня было развлечение.
Вид станции Маньчжурия сейчас Александр Владимирович тоже имеет. Не говорю уж про Хайлар, Бухету, Цицикар, Мукден…
То, что мы в Сайгон не зашли, как-то с немецкими кораблями связано. Французский капитан коротко об этом оповестил не вдаваясь в подробности. Вот и питались наши нижние чины солониной, свежих овощей и фруктов-то мы в Сайгоне не загрузили. То же про пресную воду сказать можно.
Германцев мы в пути в глаза не видели, а уже от них ущерб получили. Много солдат болело, а некоторые и на дно морское зашитые в парусину отправились…
— Не получилось в Сайгоне побывать, так всё равно почтовые карточки не в пропажу пойдут… Дочке младшей отдам, она их коллекционирует.
Так, у Рязанцева-то, оказывается, как минимум две дочки имеются. Как-то раньше у нас разговор про детей не заходил…
— Каких только у неё карточек нет — почти вся Россия представлена. Мне по делам службы ранее много разъезжать приходилось, вот я ей и из каждого места их отправлял.
Лицо интенданта, говорящего о младшей дочери, как-то даже помолодело, некоторые морщинки разгладились, глаза сделались добрые-добрые.
— Любимица? — тоже улыбнулся я.
— Есть такое дело… — не стал таиться Никифор Федорович.
— У меня тоже знакомый был, так он виды Вятки на карточках собирал. Говорил, что весьма непростое это дело — всю Вятку собрать. Всего издано открыток с Вяткой около шестисот, а видов — почти триста семьдесят. Некоторые печатались с одинаковых негативов, пусть даже и разными издателями. Есть почтовые карточки, которые в самой Вятке издавались, есть — в других городах. Даже издательство Суворина не обошло своим вниманием Вятку. Вятские виды делали и в Швеции, Германии, Австрии…
Интендант слушал меня с большим вниманием. Наверное, планировал позже данной информацией со своей любимицей поделиться. Для собирателя сведений о его страсти много никогда не бывает.
— Кстати, выпускались открытки с Вяткой и неким Рязанцевым. Не по родству ли он, Никифор Федорович, Вам будет?
Интендант на секунду задумался.
— Нет, родственников в Вятке не припомню…
— Ну, а вдруг?
— Нет, нет…
Бригадный интендант развёл руками.
— Открытые письма с началом войны хуже стали, — никак не слезал с выбранной им темы разговора Никифор Федорович. — Бумага значительно тоньше, серая какая-то, печать хуже. Цветных почти нет. Дочка на это всё жалуется.
— Ничего, во Франции всяких открыток ей купите…
Рязанцев меня не дослушал.
— Нет, ей только российские надобны.
— Будем искать наши. Они не только в России продаются, — обнадежил я Рязанцева.
Между тем, наше плавание продолжалось. Скоро мы должны прибыть в Сингапур.
Глава 32
Глава 32 В бананово-лимонном…
День уже близился к вечеру когда мы прибыли в Сингапур.
Я посмотрел на часы. Было около шести.
«Amiral Latosche—Treville» пришвартовался к берегу.
У меня в голове вертелись и вертелись слова песни…
«В бананово-лимонном Сингапуре…»
Даже и не помню, когда я её слышал, но точно — не здесь. Дома ещё. Тут, её может быть ещё и нет? Или, есть? Впрочем, какая разница?
«В бананово-лимонном Сингапуре…»
Чёрт, вот ведь привязалась!
Пока что ни бананов, ни лимоном на берегу не наблюдалось.
Может, просто мне их не видно?
Часть берега, куда пришвартовался наш корабль была отгорожена высокими деревянными щитами. Зачем так сделали? Хотят изолировать нас от местного населения? Проживающих тут до нас не допускать?
Впрочем, местным эти щиты не были помехой. На длинных, довольно узких лодках они с моря к «Latosche—Treville» подошли, со всех сторон его как мухи облепили.
Наверное, всё же это нас англичане ограждают.
Прибывшие на лодках что-то кричали, размахивали руками.
— Бросьте в воду монетку, — обратился ко мне Никифор Федорович.
Зачем? Ладно, не жалко… Может, здесь обычай такой?
В последнее время я к Рязанцеву прислушивался — он плохого не посоветует.
Пятиалтынный полетел в воду.
Тут же сразу с двух лодок за ним нырнули. На остальных громкими криками выразили мне одобрение. Жестами ещё показали, продолжай мол денежками пучину морскую засеивать.
Стоящим вдоль борта солдатам и офицерам такая забава понравилась. Как вареный горох голубям с «Latosche—Treville» посыпались в воду монетки.
Люди на лодках оказались весьма разборчивы. Как уж они так могли углядывать, но когда вниз летела медь, они её напрочь игнорировали. Ныряли только за серебряными монетками. Вероятно, сказывался многолетний опыт подобного промысла. Я бы ни за что не рассмотрел, какая там денежка сверху летит.
