Владимир Свержин - Время наступает
– О великий царь! – Даниил сделал шаг к Валтасару, ясно понимая, что если он сейчас не возьмет инициативу в свои руки, то очень скоро чужие руки возьмут за горло его самого. – Позволь мне замолвить слово за того, кого твой гнев свергает наземь из поднебесья. Велика честь, которой ты одариваешь меня. Но скажи, разве не явил здесь мой соперник необычайных высот познания? Разве не выказал учености и преданности Мардуку? Разве Мардук не принял его жертву? Пусть же будет он и впредь тем, кем был до сего дня. Много ли будет проку от меня, если ступлю я в его чертог, прославляя своего бога?
На лицо Валтасара набежала тень. Ему и прежде доводилось разбирать споры между жрецами, однако же бог эбору был чужаком в его земле. Вернее, когда-то он увел сей народ из благословенного Междуречья, суля верным своим земли, где пастбища тучны, смоквы обильны, а реки текут молоком и медом. Теперь же, когда по воле Навуходоносора вновь пришел сюда народ эбору, вернулся и его бог. В том, что говорил Даниил, несомненно, был резон. Мудрость пророка могла сравниться лишь с чистотой души его. Пожалуй, никто бы из вавилонских жрецов, доведись ему столкнуть этакого соперника со своего пути, не замедлил бы взойти на вершину духовной власти вавилонского царства.
– И все же побежденный должен дать удовлетворение победителю, – соглашаясь с доводами Намму, буркнул Валтасар. Он с детства недолюбливал Верховного жреца и был бы рад более не видеть его лица. Но Даниил был прав. Народ бы не потерпел эборея главным заступником Вавилона перед богами. – Что скажешь ты об этом?
У Намму перехватило дыхание. Богатства храма Мардука были несметны. Даже малой толики их хватило бы, чтобы безбедно жить, даже если боги отмерят ему век, столь же долгий, как правление древнего царя Гильгамеша [23]. Еще неделю назад он бы недолго думая назвал цену настолько высокую, насколько бы хватило дерзости его языку. Но сегодня, здесь, на этой площади он был не Намму, сын Абодара из Ниневии, а Даниил. Царевич и пророк не мог требовать денег с побежденного в состязании жреца! Скорбь и душевная боль отразились на лице Намму, точно выводок скорпионов заполз ему в сердце и теперь нежадно жалил.
– О великий государь! – преодолевая боль, медленно проговорил он, с ужасом осознавая, что иного подобного случая ему может не представиться. – Моих ли рук дело то, что ты назвал победой? Нет, лишь волею бога Единого одержал я верх. Мне ли принимать награду? Нет, отвечу я. Не мне, но Вышнему, чьей рукой я был ведом.
– Будь по сему. Твой бог, Даниил, нынче показал силу несравненную и попеченье о царстве вавилонском не меньшее, нежели Мардук. Так пусть же отныне и вовеки народ эбору воздает хвалу и приносит жертвы богу своему так же вольно, как ныне в Вавилоне славят Мардука. Что скажешь ты об этом… Верховный жрец? – Валтасар обратил свой взор на белого, точно одеяние его подручных, верховного жреца Мардука.
– Позволь мне уйти, государь, – прохрипел тот, едва проталкивая слова через сведенное внезапным спазмом горло.
– Иди, – милостиво разрешил царь Вавилона и тут же, забывая, кажется, о проигравшем, повернулся к победителю: – Доволен ли ты наградой, Даниил?
– Не мне, – проговорил Даниил, закатывая глаза, – но Богу награда твоя, о великий государь! Как зерно, брошенное в землю, восходит многими колосьями, так и тебе, истинно говорю, данное Всевышнему с радостью – вернется сторицею.
– Да будет так, – Валтасар поднял руки к небу, – боги мне свидетели.
Когда простой смертный посвящает себя Богу, он избирает путь нелегкий и тернистый. Верховный жрец еще с детских лет знал, что будет служить Мардуку, и со временем, поднимаясь все выше к заветному чертогу, он верил, что храним силою того, в чьих руках таблицы человеческих судеб. Он никогда не произносил своего имени. То, которое он получил в младенчестве, со временем забылось. Нынешнего же не ведал никто. Ибо верно говорил на площади этот проклятый эборей: кто владеет истинным именем, имеет власть необоримую. Верховный жрец ходил из угла в угол, меряя шагами длину своих покоев. Шагов получалось двадцать один. Неистовая ярость, клокотавшая сейчас в его груди, была столь обжигающей, что он просто не находил себе места. Стоявший рядом Гаумата молчал, ожидая, когда его повелитель даст ему вымолвить хоть слово.
– Я хочу видеть его мертвым! – кипел ненавистью Верховный жрец.
– Но он пощадил тебя, о мудрейший.
– Пощадил?! – Жрец метнул на помощника взгляд, от которого могли вспыхнуть златотканые занавеси, но тот стойко выдержал его. – Не просто пощадил! Он легко, как нищему истертую монету, даровал мне то, что отнял Валтасар, что было смыслом и сутью моей жизни! Он пренебрег мною, показал, что я ему не опасен! Показал, что его бог ЙаХаВа сильнее, чем Мардук! Настолько сильнее, что для служителя его ты, я – не значим ничего! Пустая гремушка, детская забава! А я опасен, я очень опасен! Я жажду видеть его мертвым! – неистовствовал Верховный жрец.
– Но сейчас бог на его стороне, – негромко, но уверенно проговорил Гаумата. – Все это видели, и никто не посмеет сейчас оспаривать неоспоримое. Этот самый ЙаХаВа даровал ему победу. Или же Мардук прогневался на тебя, о Мудрейший. Сие неведомо мне и неведомо никому. Я велю говорить, что это ты призвал гнев Мардука на себя.
Верховный жрец остановился, внезапно успокаиваясь. Впрочем, это было зыбкое спокойствие дыма, поднимающегося к небу столбом. Сейчас он почувствовал, как чья-то сильная рука выдернула из него железный стержень, не дававший согнуться все долгие годы его жизни. Он ощущал, что мир его рушится, и он сам рушится вместе с ним.
– Я должен уйти? – тихо вымолвил он, вопросительно глядя на Гаумату.
– Да, – кивнул тот, – городу будет объявлено, что Мардук прогневался на тебя и покарал за гордыню. Ты тихо исчезнешь, но, как ведомо тебе, до конца жизни ни в чем не будешь нуждаться. Сила Мардука не должна подвергаться сомнению!
– Да, это так.
– Я рад, что ты понимаешь меня, о мудрейший.
Верховный жрец, ставший в этот миг бывшим Верховным жрецом, скорбно кивнул.
– Если у тебя есть какое-нибудь желание, скажи мне о нем на прощание. И если Мардуку будет угодно, я его исполню.
– Я желаю, чтобы Даниил был мертв, – не задумываясь, жестко выдохнул человек, утративший свое имя ради звания, а теперь навсегда потерявший и его.
– Не сомневайся, – подтвердил Гаумата, – я сделаю это. Но сейчас сила на его стороне, и боги хранят его для дел, мне неведомых. Однако же я найду способ приблизиться к нему…
– И нанести удар, – сквозь зубы процедил его собеседник.
– И нанести удар, – коротко подтвердил Гаумата. – А сейчас, пора. – Он указал человеку без имени на дверь.
Небо в промежутках высоких колонн храма едва начинало темнеть. Старик в истрепанном одеянии ступил на блестящие плиты святыни Мардука. Огромный золотой истукан глядел на него сурово, одной рукой сжимая секиру, другой – попирая обвивающего постамент дракона. Грустная улыбка появилась на устах старца, и в уголках глаз впервые за много лет блеснули отблеском золотого сияния крохотные слезинки. Над головой Мардука загоралась первая звезда вечера шестого дня. Вошедший за ним Гаумата едва заметно кивнул стоявшим у дверей воинам храмовой стражи.
– Он ни в чем не должен нуждаться… до конца своего дня.
Валтасар лежал в теплой воде, прикрыв глаза, и улыбка блаженства играла на его губах. Небольшой бассейн для омовений, устроенный в его покоях, постоянно наполнялся теплой проточной водой, которая непрерывно лилась в покрытую синей глазурью емкость из двух разинутых пастей серебряных морских чудовищ и медленно выливалась через Дыру в полу. Плавающие вокруг лепестки цветов и растворенные в воде снадобья быстро снимали усталость и давали отдохновение телу. Валтасар лежал, прикрыв глаза, и улыбался. Ему было чему радоваться: его отец Набонид уже пробовал уменьшить влияние Первосвященника Мардука на царские дела. Это ему не удалось. Когда же войско Набонида было разбито, сам он бежал, как было везде объявлено, собирать новую армию в Вавилонии. Верховный жрец теперь и вовсе почти неприкрыто заявлял, что род его, Валтасара, не угоден богам. Что ж, сегодня все увидели, кто и в самом деле им не угоден. Если бы не доброта пророка Даниила – уже сегодня бы этот старый плут отправился в изгнание!
Валтасар чуть приоткрыл глаза. Юные прислужницы с кубками вина, фруктами и льняными полотнами, опасаясь спугнуть блаженную улыбку на губах повелителя, в молчании ожидали приказа приблизиться или же разделить с царем купание. У двери, как обычно, мрачный, стоял Кархан, загораживая вход и бдительно следя, чтобы никто не нарушил покой государя. Валтасар дал знак наложницам удалиться и жестом поманил к себе телохранителя. Тот сделал несколько шагов к бассейну и замер в ожидании.
– Ты слышал на площади слова пророка?
