Евгений Токтаев - Река Вечности (СИ)
-- Ну что, ласковая? Отдохнула? Давай продолжим. Нам к царю надо поспешать. Предупредить царя.
Кобыла недовольно фыркнула, но, подчиняясь воле всадника, потрусила вперёд.
Подозрительный шум Аристомен услышал задолго до того, как выскочил на открытое пространство. Сразу подумал, что, похоже, летит прямо из огня да в полымя. Так оно и вышло.
Перед выходом на пустошь дорога делала крутой поворот. Подлесок здесь отличался густотой и Аристомен отметил, что лес по правую руку редеет. Крики сотен людей и конское ржание уже различались отчётливо, и нельзя было списать их на игру воображения.
"Как бы сдуру прямиком на копья не налететь. Хорошо, если там наши. А если нет? И чего бы нашим орать? Только если драка. Значит, уже наткнулись, А те, что сзади -- стало быть, подкрепление. Не успел..."
Аристомен осадил кобылу, спешился и осторожно повёл её через заросли. Впереди светлело, а шум битвы (то, что там драка, он уже не сомневался) усиливался. Узкая лесная полоса быстро сошла на нет. Аристомен выбрался на пустошь. Укрываясь за кустами, выглянул. Сплюнул.
-- Ах ты... Вот ведь свезло, как покойнику...
Можно пробраться зарослями. Не заметят. Но ведь это долго, он потеряет время. А время сейчас -- самое главное. Нужно успеть предупредить царя. Аристомен взлетел на спину лошади, толкнул её пятками в бока.
-- А вот хрен тебе, Скотий[51]! Но, пошла!
Одинокий всадник выскочил из подлеска в ста шагах прямо перед строем Хранителей и Нейти-Иуни, прикрывавших старую дорогу на Мегиддо. Лучники от такой неожиданности опешили. Кто-то даже рассмеялся:
-- Смотри, смотри, как улепётывает, будто у него на пятках Апоп сидит!
Хранители по долгу службы оказались куда бдительнее. Свистнуло несколько стрел. Мимо. Всадник стремительно удалялся. Не достать.
Сотник Хранителей повернулся к Нейти-Иуни.
-- Это лазутчик акайвашта, Сокол, убей его!
Стоявший в первом ряду стрелков немолодой воин поднял мощный четырёхлоктевой лук. Заскрипели натужно составные плечи.
-- Стреляй! В лошадь бей!
Сокол выцеливал.
-- Стреляй, уйдёт!
Загудела тетива, и стрела унеслась прочь. Никто не смог уследить за её стремительным полётом. Несколько сотен пар глаз впились в удаляющегося всадника. Тот не шелохнулся. Лошадь даже не споткнулась.
-- Промазал... -- выдохнул сотник.
-- Нет, -- спокойно ответил Сокол, -- в окорок, на излёте. Силу уже потеряла.
-- Ушёл... -- сплюнул сотник, -- с-сын шакала...
Аристомен мчался вдоль леса, огибая ревущую битву. Нужно добраться до тылов македонян, и там узнать, где царь. Он, скорее всего, на правом крыле, как всегда, но гнать напрямик -- чистое самоубийство, а ему недосуг меряться доблестью со щитоносцами. Он катаскоп, лазутчик, в первую очередь ему нужно доставить добытые сведения. Разведчики должны всегда возвращаться.
Александр, мрачнее Посейдонова гнева, что корабли топит, исподлобья смотрел, как варвары избивали фалангу. Этого противника он недооценил. Горстка египтян (персы в таком числе уже бы разбежались) умудрилась в несколько минут причинить щитоносцам ущерб, какой вся мемнонова родня[52] смогла лишь за два года войны.
Весы судьбы колебались. Царь словно наяву ощущал скрип их качающихся чаш. Как тогда, при Иссе, когда он заметил успех Тимонда, теснившего фалангу.
-- "Бросил два жребия смерти, несущей страдания людям. Гектора жребий один, другой же -- Ахилла Пелида..." -- едва заметно шевельнулись губы Александра.
-- А у персов-то луки явно похуже этих, -- сказал Клит, -- хотя похвальба до Олимпа достанет.
Александр бросил на него косой взгляд и снова вернулся к созерцанию битвы.
Память услужливо подсунула горделивые слова Дария Великого, которые он слышал от персидских послов, когда в семилетнем возрасте принимал их вместо отца (Филипп был в отъезде, город какой-то осаждал, а может чей-то талам[53]):
"Как лучник, я хороший лучник, и пеший и верхом".
-- Пора, Александр, -- нетерпеливо бросил Клит, -- чего ждём?
-- Ждём, когда Гелланик выбьет колесницы.
-- А если не выбьет? Если они вообще не атакуют фалангу? Дураки они, что ли, совсем?
-- Может и не дураки. Но фалангу таранить будут. Для чего им ещё эти четырёхконные чудовища?
Царь повернулся к одному из телохранителей:
-- Лисимах, скачи в тыл, проверь, как там обозные. Пусть будут готовы к прорыву. Скоро уже.
Гетайр, возрастом лет на пять постарше Александра, кивнул и собирался уже поворотить коня, когда царь добавил:
-- И ещё. Освободи из-под стражи Аттала. Нечего ему прохлаждаться, когда его товарищи и соплеменники умирают. Будет прикрывать тыл обоза во время прорыва. Верни ему оружие
-- Слушаюсь.
Тем временем Ранефер пошёл в атаку. Александр обратился в подобие бронзовой статуи, что отливал с него Лисипп, единственный скульптор, которому царь дозволял ваять себя. Лицо застыло, даже желваки на скулах перестали играть. Только глаза жили, выхватывая участки поля, где египтяне добивались успеха. Костяшки пальцев, сжимающие поводья, побелели. Букефал нетерпеливо бил копытом.
-- Ага! -- не выдержал один из "друзей", глядя, как разваливаются колесницы Ранефера, -- это Ата[54] их надоумила таких телег без ума понастроить!
Царь не ответил, он был напряжён, как растянутый лук и не отрывал взгляда от битвы.
-- Эх... -- сжал зубы Клит, глядя, как хевити проносятся сквозь строй щитоносцев, -- надо бы...
Он не договорил. Царь повернулся к Арете, своему личному конюху и оруженосцу, в чьи обязанности входил уход за Букефалом и сопровождение царя в бою, где он следовал сразу после Клита.
-- Копьё!
Арета подскочил и протянул Александру копьё с кизиловым древком, длиной в семь локтей.
-- Македоняне! -- воскликнул царь, -- Зевс нам поможет! Вперёд!
Букефал понимал Александра с полуслова. Зачастую не требовалось и толчка пяткой. Вороной "фессалиец" ускоряющейся рысью двинулся через редкий кустарник, непроходимый для колесниц, но легко преодолеваемый конницей. Семь сотен "друзей" и триста пеших агриан, не отставая ни на шаг, словно единое многоногое существо, последовали за царём.
Херихор отступал. От его сотни осталось всего пятнадцать колесниц. Остальные достались врагу. Большая часть потерянных меркобт не имела никаких повреждений, и кони не получили ран, но вести их уже некому. Воины, уцелевшие в великой битве с союзом царей, сложили головы в заурядной схватке с малым отрядом плохо вооружённых разбойников-акайвашта.
Отбиваясь хопешем от наседавших врагов, стремительно теряя силы от многочисленных ран, Херихор клял себя за то, что не выполнил приказ Ранефера, звучавший коротко и ясно: в ближний бой не вступать. Сотник и сам прекрасно понимал, что прямое столкновение грозит большими потерями, ибо противник превосходит числом. Он не питал иллюзий, знал, что даже голые дикари с дубинами способны уничтожить его отряд, если только их будет много и они не разбегутся под стрелами. То, что чужаки не из пугливых, он понял почти сразу, но вот ведь самонадеянность молодости -- промедлил совсем немного, поддался порыву, хотел спасти гибнущих товарищей, атаковал в пешем строю и вот результат -- уже не дюжина душ, а почти все, кто пошёл с ним в эту атаку, отправились к Берегу Возлюбленных.
Херихор в искусстве боя копьём, хопешем, да просто голыми руками -- из первых. Потому все ещё жив, хотя успел побывать в самом пекле, приняв удар конницы акайвашта. Жив, но вовсе не цел. Правая нога в крови, на бедре -- длинная резаная рана. Рассечено плечо. Левая рука онемела, а щит изрублен и исколот, пробит в двух местах копьём. Сотник потерял много крови и его, едва стоящего на ногах, Хранители чуть не силой втолкнули на одну из уцелевших колесниц и велели вознице гнать. Один из спасителей Херихора погиб в следующее мгновение, поражённый в голову свинцовым снарядом. И шлем не уберёг.
Хранители, числом в два десятка, почти все -- раненые, отступали. Акайвашта отпустили их, не преследовали. Легко вооружённые распрягали захваченных лошадей. Нескольких оставили в упряжке. На одну из них взошёл воин в дорогих доспехах, потерявший своего коня. Под его началом всадники, около сотни и ещё полсотни вступивших в бой верхом, но потерявших лошадей, так же, как предводитель, ринулись на прорыв, к дороге на Зефти. Щитоносцы последовали за конницей. На удалении в триста шагов от места колесничего побоища их встретили колесницы отряда Сехмет. А впереди них верхом на вороном жеребце скакал Аннуи.
Ещё Величайший Аменхотп[55], прадед нынешнего фараона, стал нанимать на службу кочевников. После воссоединения Священная Земля непрестанно богатела, прирастала людьми. Обелиски Небпехтира и его потомков передвигались все восточнее и севернее, в страну Рек-Текущих-Обратно[56]. И как не враждовали между собой царства, некогда владевшие этими землями, против Та-Кем они всегда объединялись. Иногда даже (что в голове плохо укладывалось), не прекращая приграничных стычек между собой.
