Клещенко Елена - Наследники Фауста
– Тем, кто осматривал… - тупо повторила я. Значит, могло быть и так, что все принимали меня за Генриха, и я сама не сомневалась, что превращена, но стоило бы мне, допустим, зайти в церковь… - А что может прекратить наваждение?
– Помощь святости. Кроме того, есть некоторые естественные методы, которые церковь полагает дозволенными. Главное, что необходимо, - сильное желание околдованного… Но вы же и сами вернули себе свой облик?
– Пожелав того. - Я бессильно опустила руки на колени. Господи, как все оказалось просто! я захотела поддаться наваждению, а потом захотела его разрушить - и в этом было все дело? Дымный зал, пьяные выкрики, мое собственное плачущее лицо… Он, Генрих, тоже говорил, что видит сон и хочет проснуться… Но позвольте-ка…
– Но если человек только внешне уподобляется лошади - откуда у него сила животного?
– Теологи учат, что кладь за превращенного таскает дьявол. В прошлом веке такое объяснение не находили слишком замысловатым. Тогдашние исследователи считали благочестивым верить в то, что Божьи попущения удерживают нечистого в границах, очерченных весьма замысловато. Превращены и сотворены дьяволом или его слугами могут быть только низшие твари, зарождающиеся в гниении, от червей до гадов; человек не может быть превращен, ибо это было бы подобно акту творения, что недопустимо; но человек может быть околдован, причем влияние нечистого распространяется только на чувства и фантазию, но не на душу… Словом, черту легче самому впрячься в повозку, чем сделать лошадь из человека. Я хорошо знаком с этими воззрениями - ваш почтенный отец, помнится, принуждал меня читать «Malleus maleficarum», по вопросу каждый вечер, пока я не наловчился цитировать этот классический труд с любого места. Несомненно, превосходное руководство для гонителей ереси, - (тон последних слов откровенно противоречил их смыслу), - но все же почтенные доминиканцы были более практиками, чем учеными… или более учеными, нежели практиками, затрудняюсь сказать, но беспокоило их главным образом соотнесение фактов и теорий с тем, что сказано в Библии. Некоторые другие исследования, а также мой собственный печальный опыт свидетельствуют в пользу того, что Господь попускает проклятым значительно больше, чем священный трибунал, Библия же, к нашему счастью, повествует главным образом не о порождениях преисподней, и разыскивать в ней сведения этого рода - занятие неблагодарное и сомнительное. Это между нами… Словом, если вы делали нечто такое, что вам не под силу в вашем подлинном обличьи - возможно, превращение вправду имело место.
– Делала. - Я вспомнила дубовый стул, ставший легким, каменную ограду, через которую я перемахнула вместе со всеми по пути в трактир, Ганса, едва не упавшего со скамьи. - А кроме того, потом… когда я снова стала собой…
Недоставало еще опять покраснеть!
– Если я делала только то, что делал Генрих в тот день, - слушала лекции и ужинала в трактире, то откуда взялась пыль и грязь на моей одежде? - уверенно договорила я. - Не следует ли отсюда, что мое тело действительно принадлежало не мне?
– Быть может, - ответил господин Вагнер. Понял он или нет, о чем я умолчала, но виду не подал. - Однако есть еще одна возможность, извините, что говорю об этом… Одержание.
– Одержание?… - Я с трудом подавила ужас: то, что мое тело могло быть предано не чужой человеческой душе, а злому духу, показалось мне омерзительным. - Вы подразумеваете: то, что я, как мне казалось, совершила в чужом обличьи, было только сном или видением, и пока оно длилось, я была одержимой? Безумной?
– Я не утверждал этого, - мягко сказал мой собеседник. (Кажется, мои спокойные и уверенные слова прозвучали довольно-таки жалко.) - Опровергнуть меня легче легкого. Если хоть кто-то видел поступки Генриха, когда вы были им…
– Я ни с кем из знакомых не говорила в городе после этого, - устало ответила я. То, что я мнила сражением с дьяволом, оказалось всего лишь призраком, сном, который не ввел бы в заблуждение человека более чистого и с более сильной волей.
– Но все же вы прервали наваждение. Может быть, оставим это пока? Я так и не понял, каким путем вы попали в Виттенберг…
– Я пришла со странниками, ищущими проповеди Лютера, хотела разузнать об отце.
– Вы вправду его дочь - вот одно, что могу вам сказать! Совершенное вами не под силу обычной девушке.
– Пустое, - я не желала принимать утешений. - У меня ведь были деньги, и… Ах да, кольцо. Вы узнали его?
– Я видел его множество раз. Это кольцо, или такое же, носил ваш отец. Мне случалось видеть, как он вызывал с его помощью того, кто явился к вам.
– Оно было при нем после его смерти?
Ответ запоздал. Господин Вагнер не смотрел на меня; судорога прошла по его лицу.
– Я не знаю. Он… Обстоятельства были таковы, что я забыл про кольцо. Следовало бы вспомнить, но… словом, моя вина. Оно было точно таким же - за это могу поручиться.
Мой рассказ о договоре, написанном кровью, и о том, как Дядюшка предъявил права на мою душу, вызвал лишь краткий комментарий: «Не более и не менее? Ну, там будет видно». К тому времени у меня уже не было сомнений, что этот человек мне поможет, и все-таки у меня отлегло от сердца. О беседе в лавке ростовщика я поведала совсем уже весело.
– Вы поступили мудро, милая фройлейн, что остереглись вторично закладывать это дьявольское изделие! По меньшей мере одна опасность несомненна: попасть на купца, который уже держал его в руках. Я помню, как ваш отец подбрасывал его на ладони и приговаривал: хоть бы ты сгинуло, проклятое, за тебя же деньги плачены!… Его нельзя было и потерять.
– В этом я успела убедиться. - Я рассказала о двух своих попытках.
– …Вот и все. Вчера мы пришли в Виттенберг, и чтобы остаться здесь, я стала искать службу.
– Я подарю добрейшей Марте самых дорогих лент, - торжественно пообещал господин Вагнер. - Мало того, что не побоялась ходить за больным пособником чародея, так еще и сама сотворила подлинное чудо… Хочу, чтобы вы знали, фройлейн Мария: я буду счастлив, если смогу помочь вам.
– Как мне благодарить вас, господин профессор? - неловко сказал я.
– Пока не благодарите. Тот, о ком мы говорили, - хитрая и опасная креатура. Я встречался с ним несколько раз еще при жизни доминуса Иоганна, и потом однажды имел с ним беседу, если то был не бред… Он опасен, и не стоит забывать об этом, но вместе с тем вполне вероятно, что его слова о власти над вами - всего лишь хвастовство. Кровь действительно обладает известной силой, но как бы там ни было, договор заключен не вами.
– А кольцо?
– Ну, что ж кольцо… Магические руководства говорят о предметах, способных следовать за человеком, даже и за таким, который ничем себя не запятнал; то же относится и к другим чарам… Полагаю, теперь мой черед рассказывать, но вот что меня смущает: вы, должно быть, голодны, а в этом доме, пропади я пропадом, совершенно нечего есть. Не согласитесь ли вы отобедать со мной в трактире?… Что такое, я что-то не так сказал?
Я не удержалась от смеха.
– Боюсь, почтенные горожане весьма удивятся, если увидят, как профессор университета угощает обедом свою служанку!
– Служанку?! Дорогая фройлейн, вы же не думаете в самом деле… Гостья - вот это будет вернее!
Пусть он говорил так в память моего отца, и пусть предлагал заведомо невозможное - сердце мое растаяло.
– Благодарю вас снова, но что вы скажете обо мне… ну, хоть Марте и вашим друзьям?
– Что скажу? Хм… Да разве это так важно?! Найду, что сказать.
Но я уже знала, что сказать мне. Довольно будет и того, что я вовлекла его в свою нечестивую историю.
– Нет, господин профессор. Я не думаю, что нам следует поступать таким образом. В конечном итоге, для меня всего безопаснее называться служанкой.
– Воля ваша… Но что же делать с обедом?
– Я схожу в трактир и принесу все сюда. Скажите только, где мне взять салфетку? Или хоть чистую тряпицу.
– Чистую?… Тут где-то был сундук… Нет, это немыслимо, дорогая фройлейн, чтобы вы…
– Не тревожьтесь, господин профессор, - весело сказала я, - до сего времени мне неплохо удавалась подлая служба.
Мой гостеприимный хозяин не нашелся, что ответить, и я, пожалуй, не найду слов, чтобы передать выражение его лица. Пора мне, в самом деле, привыкнуть смеяться, а не плакать над своей долей…
Салфетка отыскалась, и в самом деле почти чистая. Я уже собиралась спускаться вниз, когда господин Вагнер остановил меня.
– Фройлейн Мария! Одно слово: вы согласны принять мою помощь? Вы вернетесь сюда?
– А куда же мне деться, господин профессор? Разве у меня есть выбор?
– Как я могу знать? - сказал он, неуверенно улыбаясь. - Как я могу знать, фройлейн Фауст?
Боже небесный, думала я, обтирая от паутины и сора корзинку, найденную внизу. Если он не верит в мою полную беспомощность только оттого, что я дочь своего отца, - за кого же он почитает доктора Фауста?
