Владимир Ступишин - Моя миссия в Армении. 1992-1994
Азербайджанская пропаганда и один из ее самых активных рупоров в Москве, собкор «Литгазеты» и радио «Свобода» Эльмира Ахундова вовсю трезвонили о бесценной инициативе Эльчибея, которая якобы принесла долгожданное умиротворение.
26 сентября у Гайдара состоялось совещание в связи с его предстоявшей поездкой в Баку и Ереван. Мне было предложено рассказать об обстановке в регионе, что я и сделал. А свой краткий доклад заключил выражением надежды на то, что усталость от чрезмерного количества гробов, может быть, приведет к некоторой стабилизации мира, установленного Сочинским соглашением. Если надежда оправдается, упадет напряженность, вызванная диспаритетом в вооружениях, который продолжает беспокоить армян.
Казимиров стал жаловаться, что Сочинское соглашение появилось на свет без участия МИДа, то есть самого Казимирова. Он предложил «накрыть» этот документ политическим соглашением, упомянув об участии СБСЕ и даже карабахцев. Он критиковал ту часть Протокола о реализации Сочинского соглашения, которая не связала армянскую сторону азербайджанскими оговорками о закрытии Лачинского коридора, о направлении гуманитарной помощи через Баку и Гянджу (это, наверное, чтобы портить и разворовывать легче было) и о выводе тяжелого оружия.
Выступил и г-н Земский, один из тогдашних руководителей Департамента СНГ МИД РФ, а затем – посол в Грузии. Ему не терпелось заверить Азербайджан устами главы российского правительства в том, что Россия поддерживает его территориальную целостность, то есть, другими словами, его притязания на Карабах.
Я категорически возразил, подчеркнув невыполнимость таких обязательств, ибо карабахцы просто не могут сложить оружие, так как их тут же вырежут. Они будут бороться за свое право на жизнь до конца. И вообще не следует путать территориальную целостность государств и самоопределение народов.
– Ты – посол Армении в Москве, – возопил Казимиров.
– Ничего подобного. Я в данном случае выступаю с правовой позиции, с которой не должна соскальзывать российская дипломатия в угоду политической конъюнктуре. Впрочем долг посла – быть адвокатом страны пребывания, а не наоборот, тем более, если эта страна дружественная. Хельсинкский акт не сводится к принципам территориальной целостности и неприкосновенности границ. В нем есть еще и принцип свободного самоопределения народов, который всегда был и принципом нашей внешней политики.
Гайдар отреагировал на нашу перепалку заявлением о том, что в Закавказье мы, как и в случае с Молдавией, стоим за целостность территорий, но требуем при этом уважения прав человека и нацменьшинств. Пришлось возразить и ему:
– В Карабахе армяне – не нацменьшинство и не община, а основное население, причем коренное. А вот русские, евреи, греки, азербайджанцы там – меньшинства. Говорить об армянах Карабаха как об общине наряду с азербайджанской – это все равно, что назвать русских в России общиной наряду, скажем, с евреями. Нонсенс? Нонсенс. Так почему же мы хотим применять этот нонсенс в Карабахе? Надо признавать самоопределение карабахцев, ибо другого не дано.
Гайдар внимательно выслушал эти мои тезисы и, как мне показалось, внутренне согласился с их справедливостью, но промолчал. И когда Казимиров заговорил о татарах, чеченцах и т.д., Гайдар сказал ему:
– Ну хватит, хватит, все ясно.
По окончании заседания Казимиров начал выговаривать мне:
– Ты выступаешь слишком запальчиво. Зачем внутримидовскую дискуссию на суд главы правительства выносить?
– А затем, чтобы у главы правительства в голове отложилось адекват ное понимание проблемы. МИД его уже подставлял. И предложением заявить жесткую позицию о целостности Азербайджана его опять подставляют. Запальчиво? Нет, не запальчиво, а быстро говорил я, ибо времени на все было отведено слишком мало. Ты же, тезка, попытался ударить под дых, объявив меня «послом Армении», только эта подлянка не сработала, к счастью. Хотел бы я посмотреть на тебя, как бы ты продвигал интересы России, не адвокатствуя за страну, куда тебя назначили.
Таких дискуссий в МИДе на разных уровнях мне пришлось выдержать очень много. Но не получались совсем они только с Шонией. Тот адвокатствовал за Баку по-своему. Матерясь и оскорбляя армян и меня заодно с ними, он ни разу не привел ни одного, даже самого хлипкого аргумента, а однажды в сердцах проорал, что их нет у него и он в них не нуждается.
30 сентября самолет с Егором Гайдаром и его свитой взял курс из Чкаловского на Баку. Долетели благополучно. В Баку солнечная погода. В аэропорту российского премьера встречает все азербайджанское правительство. Шония познакомил меня с некоторыми азербайджанскими чиновниками, которые с ходу обрушились на армян, вменяя им в вину… использование наемников на войне с бедным, несчастным Азербайджаном. Я, естественно, напомнил им о русских и украинских пилотах, летающих на азербайджанских самолетах и даже попадающих в плен к нехорошим карабахцам.
Утерлись. Пока Гайдар ходил к Эльчибею, всех повезли к мемориалу, где похоронены люди, представленные как жертвы Советской армии во время ее интервенции в Баку в январе 1990 года. Всем вручили по букету гвоздик – идите и возлагайте. Меня не оставляла мысль, что среди этих жертв вполне могли оказаться и те, кто накануне ввода войск мучил и убивал бакинских армян, громил их жилища, насиловал женщин, мародерствовал. Память погромщиков мне чтить не хотелось и я положил цветы на могильные плиты, под которыми покоятся маленький мальчик-азербайджанец и двое взрослых, но с еврейской и украинской фамилиями. Они вряд ли участвовали в погромах.
После возложения цветов нас провели мимо могил «героев» карабахской войны. При этом пытались пудрить мозги Татьяне Регент дутыми цифрами относительно азербайджанских беженцев. Но она – женщина знающая, решительная и смелая, пропаганде явно не поддалась, да еще спорила о чем-то с азербайджанскими коллегами. С одним из них поспорил и я, задав вопрос, кто дал им право отуречивать кавказцев, которые совсем этого не желают. Ответа, как можно было и ожидать, не последовало. Да и вопрос мой был скорее риторический. Собеседник пытался убедить меня в том, что азербайджанская молодежь чуть ли не с энтузиазмом стремится на карабахский фронт. Да, отреагировал я, наверное, от этого энтузиазма у многих погибших дырки в затылках. Азербайджанец аж поперхнулся. Видно, таких возражений ему слышать не приходилось.
Отобедав с азербайджанскими министрами после переговоров и получив в подарок каждый по бутылке местной водки и коньяка, все мы уселись по машинам и двинули в сторону аэропорта по морской набережной Баку. По дороге остановились у приводимого в порядок дома, отданного под российское посольство. Гайдар осмотрел его и в машину. Нам же увидеть толком ничего не удалось, зато от кортежа мы отстали и имели шанс вообще застрять в Баку, так как Егор Тимурыч ждать нас не собирался. Но местный водитель показал чудеса находчивости и сумел пробиться сквозь густой поток автомобилей, так что на взлетную полосу мы влетели, когда самолет не успел еще отрулить, хотя трап уже начал от него отъезжать. Поднявшись в самолет, я извинился перед премьер-министром за неумышленную задержку, и мы полетели в Ереван.
Переговоры с армянами проходили в уже знакомом мне Доме приемов. Вел их с армянской стороны Хосров Арутюнян. Участвовали Грант Багратян, Григор Арешян и Вазген Манукян, который к этому времени сменил Вазгена Саркисяна на посту министра обороны, а Саркисян стал госминистром с негласной по началу функцией генерал-губернатора Зангезура, где были Лачинский коридор, граница с Кубатлинским и Зангеланским районами Азербайджана и строился мост через Аракс в Иран. Был в составе армянской делегации и Виген Иванович Читечян, госминистр, который много занимался практическими вопросами сотрудничества с Россией, часто летал в Москву, а в Ереване прибегал иногда к моей помощи, делая это, пожалуй, лишь в случае крайней необходимости, когда не мог сам по телефону дозвониться или договориться со своими московскими друзьями и коллегами. Он знал, что я могу довести нужные сведения и сигналы до официальных лиц любого уровня.
С правительством Егор Гайдар беседовал в присутствии всей делегации. К президенту ходил один, никого с собой не взял, о чем говорили, никто не знал, видимо, о чем-то уж очень конфиденциальном.
То и дело образовывались «окна» у остальных членов делегации, и они их использовали для контактов с коллегами. Во время одного из таких свободных моментов генерал Реут «обрадовал» меня, что скоро 7-я армия прекратит свое существование, сам он возглавит Группу российских войск в Закавказье с штабом в Тбилиси и переберется туда из Еревана. В Армении останется дивизия в Гюмри и Канакерский полк под Ереваном, а также Группа боевого управления под началом полковника Алексея Семеновича Третьякова как замначштаба ГРВЗ. С ним Реут тут же меня и познакомил. И в последующем у нас с Алексеем Семеновичем сложились очень хорошие отношения, мы часто виделись в полку, у нас в посольстве, в моей квартире и даже в сауне, которая в блокадных ереванских условиях была подарком судьбы. Сауна находилась километрах в тридцати от Еревана по дороге на Аштарак в опустевших владениях 7-й армии, сохранившихся за ГБУ Третьякова. Владения эти охраняло отделение солдат. Туда мы наведывались регулярно, иногда прихватывая с собой кого-нибудь из армянских друзей из военных. После бани – непременное пиво, да еще – если сезон – с великолепными раками, не считая, конечно, всякой прочей закуски. Но и общее дело с полковником, а через год уже генералом Третьяковым мы, естественно, не забывали, консультируясь друг с другом по всем животрепещущим проблемам статуса российских войск в Армении, стоявшим в повестке дня наших переговоров с армянским правительством и парламентом.
