Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 4 (СИ)
— И всё-таки я прав.
— Интересно, в чём? — ехидно осведомился бурлаков.
— Что ты вляпался и сам этого не понимаешь.
— Ага. Это ты про Джонатана и Фредди?
— Да нет, здесь даже, если посоображать, можно и на пользу повернуть.
— С богатом не судись, а с сильным не дерись, — хмыкнул Бурлаков.
— А с шулером не играй, — не менее ехидно закончил Михаил Аркадьевич. — Но… — и сам себя остановил. — Стоп. Гошка, уже?
— А ты думал! — Бурлаков достал из нагрудного кармана визитку Джонатана и протянул её Михаилу Аркадьевичу. — Читай.
— Та-ак, — протянул Михаил Аркадьевич, не читая, а фотографируя взглядом внешне незамысловатый текст. — Интересно. И зачем?
— А затем! Ты знаешь, что такое автоответчик?
— Ну, знаю, конечно.
— А почему их у нас нет, тоже знаешь?
— Так…
— Вот именно! А некий Джонатан Бредли имеет это устройство в своей конторе, и, судя по открытости пользования, вполне законно. И согласен поставить энное количество вышеозначенных аппаратов Цареградскому Университету. Об условиях будет созваниваться ректорат. Завхоз у нас — тётка ушлая, справится. Мишка, не лезь, у меня есть кому отследить каналы, а твои помешают.
— Так ты свою сетку…
— Своих не сдаём, понял? А с результатами ознакомим.
— Так эта «Октава»…
— Как заявляет сам Бредли и даже на визитке зафиксировал: не торговец, а посредник. А производителя ты знаешь, и почему его продукции у нас нет, тоже.
Михаил Аркадьевич перечитал визитку, задумчиво повертел её в пальцах и повторил:
— Не торговец, а посредник. Не слишком грамотно, но… удобно.
— То-то и оно.
Михаил Аркадьевич со вздохом вернул визитку.
— Жук ты, Гошка. Даже жучара.
— Я, позволю себе напомнить тебе твои же слова, старый козёл. А ты весьма не молодой не будем уточнять кто. Сам подберёшь себе определение. Но вернёмся немного назад и уточним. Так во что я, по твоим словам, вляпался? Об чём спич?
— О ком, — поправил его Михаил Аркадьевич и передвинул фотографии. — Вот о нём. Ты знаешь, что он — спальник?
— Ну и что?
— Какие у него отношения с Серёжкой?
— Братские! Мишка, за такие намёки морду бьют.
— Ну да. И даже, да ну? И его приёмная дочка тебе внучка?
— Да!
— И жена его тебе сноха?
— Да!!
— А он тебе?
— Да пошёл ты…! — не сдержался Бурлаков. — Я ж тебе, дураку золотопогонному, лампаснику, сразу сказал. Они с Серёжей записались братьями. Так что Эркин мне сын! Понял, наконец?
— Тебе он сын. А ты ему? Молчи, Гошка, я на спальников в госпитале нагляделся. И до этого брал информацию Мой тебе совет: забирай оттуда Сергея.
Бурлаков грустно кивнул.
— Я уже думал об этом, Миша. К сожалению, это невозможно. Серёжа не хочет. Считает, что там ему хорошо.
— И насколько он понимает, от чего отказывается? Что там у него?
— Школа, работа, друзья, родные, — в голосе Бурлакова прорвалась горечь, — люди, новая своя собственная квартира. А здесь… здесь только я. И воспоминания, которых у него нет. Я ж его совсем маленького в Пограничье увёз. Дёрнуло меня, дурака! Поверил в умные расклады и рассуждения.
— Да, — кивнул Михаил Аркадьевич. — С Пограничьем нас переиграли тогда вчистую. Генерал Петерс оказался умнее всего нашего Генштаба.
— И ихнего тоже.
— Да, потому и удалось его убрать через тамошних конкурентов. Но ты и сам в этом поучаствовал консультантом, так что не отвлекайся.
Бурлаков кивнул.
— Да. А теперь… Там ему лучше. После всего и цареградская суета… знаешь, мы в воскресенье, ну, когда он приезжал, утром пошли прогуляться. По цареградским меркам, сонное царство, пустыня египетская, а Серёжа удивляется, ему многолюдно, шумно. Знаешь, у меня с Фредди интересный разговор был. Как раз об этом. Он ведь психолог, и неплохой, хотя явно этому не учился. Помнишь, я тебе рассказывал, как он об Эркине отозвался. Ну, что парень гордый и денег не возьмёт, — Михаил Аркадьевич кивнул. — И точно попал, в яблочко. Недаром, — Бурлаков подмигнул, — знаменитый стрелок.
— Киллер, — «академическим» тоном поправил его Михаил Аркадьевич. — Но умён, отрицать нельзя. Так что он сказал?
— Понимаешь, был антракт, Серёжа пошёл в свою комнату отдохнуть, Женечка тоже прилегла, Эркин на кухне возился, а мы в гостиной сидели. Джонатан тоже куда-то вышел…
…Светлые до прозрачности глаза Фредди смотрят внимательно, и даже… то ли сочувственно, то ли настороженно.
— Ничего, профессор, отлежится, — внезапно говорит Фредди без всякой связи с предыдущей темой.
И он, сразу поняв, что Фредди говорит о Серёже, кивает.
— Главное, в тишине отлежаться, — продолжает Фредди. — Я после, ну, не как у него, но тоже хлебанул выше маковки, месяца два лежал. В полной отключке. Надо бы больше, но не получилось. И потом, — Фредди усмехается, — вроде отпуска себе устраивал, ковбоем при стаде. Ему сейчас надо как следует на дне полежать…
…Бурлаков отхлебнул остывающего чаю.
— Вот так, Миша.
— Это он про Уорринг вспомнил?
— Может быть, — равнодушно пожал плечами Бурлаков. — Он ведь ещё сказал…
…И снова пристальный немигающий взгляд.
— Когда такое за спиной… В Мышеловку тогда собак привезли, чтоб мины искали. Так он их увидел и… я думал, всё, кранты, не вернём крышу. Эркин его вытащил. Оттуда. Он туда ушёл, понимаете?
Он кивает и осторожно спрашивает:
— А почему собаки?
И простой, страшный в своей простоте ответ Фредди.
— Травили его ими, — и убеждённо: — Нельзя его дёргать сейчас. Пусть, как хочет, живёт. А Эркин приглядит, чтоб не сорвался по дурости…
…Бурлаков перевёл дыхание.
— Вот такой разговор, Миша…
— Да-а, ты смотри, и психоаналитик, и психотерапевт сразу. И ты ему веришь?
— В этом? Полностью! — Бурлаков заставил себя усмехнуться. — Личный опыт — великая штука.
Михаил Аркадьевич кивнул.
— Что ж, может, на полгода, а то и год, думаю…
— На сколько он сам решит! — перебил его Бурлаков. — Сам! Силой тут ничего не добьёшься. Ты деда Егора вспомни. Много на него давить удавалось? Убедить, так ещё туда-сюда. Выпросить? Ну, так под какую руку попадёшь. А приказать… То-то! А Серёжа в него пошёл.
— Ладно, — тряхнул головой Михаил Аркадьевич. — Будем считать, что убедил. Давай, Гошка, обмоем твоё… приобретение.
— Тебе лишь бы надрызгаться, — встал Бурлаков. — Сейчас коньяк принесу.
— У тебя что, водки больше нет?
— А я откуда знал, что ты припрёшься, — весело огрызнулся Бурлаков, выходя из кухни.
Михаил Аркадьевич встал и прошёлся по кухне. Остановился у стола и с высоты роста ещё раз оглядел разложенные на столе фотографии и стал их собирать. Вошёл Бурлаков и поставил на освободившееся место початую бутылку коньяка и две рюмки.
— А «поляроид» чей? — спросил Михаил Аркадьевич.
— Фредди. Такой, понимаешь ли, простенький в использовании, прямо-таки походный аппарат. Слышал о нём, но сам увидел впервые. И снимал, в основном, он, ну а потом все попробовали.
— Так. Ну, где он его взял, я догадываюсь, и какие тут перспективы, тоже.
— Да, — кивнул Бурлаков, — в ту же копилку. Но, повторю, не лезь. Пока не лезь.
— Это я понял и даже согласен. А вот зачем ему эта «летопись»?
— Не знаю, Миша, — искренне ответил Бурлаков. Себе он три или четыре снимка забрал, остальные мы уже без него поделили.
— Какие он взял?
— Алечку с Джонатаном.
— Понятно, — сразу кивнул Михаил Аркадьевич и сел. — Ну, за тебя, Гошка, и за всех твоих.
— Спасибо, — у Бурлакова на мгновение растроганно сорвался голос.
Выпили, не чокаясь, и посидели молча.
— Ну что, Гошка, — Михаил Аркадьевич задумчиво крутил за ножку пустую рюмку. — Синичка когда прилетает?
— К пятнице обещала. Да, Миш, ей я расскажу, всё, как и тебе, а больше… не хочу трезвона. Впрямую спросят, отвечу, а сам… не хочу.
— А спрашивать никто не будет, — понимающе хмыкнул Михаил Аркадьевич. — Ладно. Это твоя семья, тебе и решать. Только… вот ещё что. Ты понимаешь, что он — свидетель, единственный свидетель.
— Мишка! Вот потому и надо его беречь. И ему там спокойнее, и мне за него. А сроки… так для истории срока давности нет.
— Спасибо, утешил, — Михаил Аркадьевич насмешливо подмигнул. — Как она, твоя история, судит и пересуживает давно известно. Да не фыркай ты. Никто его не тронет. По основным каналам он считается мёртвым или вообще не существующим, дело на двойном разрыве в архиве. Когда до него ещё историки доберутся… Когда он приедет? На Рождество?
— На Рождество я туда поеду. Ну, и святки там проведу.
— Один поедешь?
Бурлаков вздохнул.
