Другая жизнь. Назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

— Зачем тебе машинка? На руках. А лямки из шнура — десятки сделай. Тебе же не картошку носить, а форму. И верёвка пойдёт. А, нет, попроси у отца, пусть строп с работы принесёт.

Я представил себе возможный вариант сумки и подумал, что нужно попробовать. Я вспомнил, как военрук показывал нам рюкзак разведчика, собираемый, как конверт или как шестигранный кубик.

— Вечно ты мудришь. Сшей простой мешок с круглым днищем, как военный сидор, только из дерматина. Вверху вставишь медные клёпки. Отец тебе сделает. Ты здесь расклепаешь, протащишь сквозь них верёвку. Хочешь, нарисуем вместе?

— Потом как-нибудь… Пока и эта сумка сойдёт.

— Вот, лентяй, — сказал внутренний голос разочарованно.

— Сам ты «лентяй».

— Так вот ож, — вздохнул во мне внутренний голос. — То-то, что сам…

В клубе самбо снова были Валера с Колей и они мне пофилонить не дали. Отрабатывали обычные приёмы и партер, в котором меня мучили они оба, а я пытался мучить Валеру. Партер у меня вообще не шёл. Слаб я был в партере. Там тоже нужно было сильное, накачанное на тренажёрах или снарядах тело, а мышцы я специально развивать ленился.

Внутренний голос мне только сказал: тренируй «киба дачи», тогда сможешь противника задушить ногами, но я отмахнулся и со всех сил, пытался это сделать с Валеркой. Не в смысле задушить натурально, а обхватить ногами и держать.

— Да-а-а… Партер, это не твоё и не мучься. Твой мост спасает тебя. Переворачивайся и сразу поднимайся в стойку.

Зато в стойке я сопротивлялся обоим братьям неплохо, но всё равно проигрывал. Они явно были сильнее меня и физически, и технически. Валера раз-за разом делал мне «плечо с колена», а Коля — «мельницу». Я знал про них, но всёравно попадался.

— Давай так порешаем, — сказал Валера после тренировки. — Походишь эти месяцы ко мне на тренировку с трёх часов. А с пяти тобой батя сам займётся.

— У меня полугодие! — округлил я глаза.

— Мишка, у всех полугодие. А у тебя ни черта не получается. В Ташкент приедут со всего Союза, представляешь? С Кавказа, из Бурятии, Из Якутии. В самом Узбекистане борба знаешь какая? Они там рвать и метать будут. И наверняка с возрастом мутить будут. Выйдет такой, как Нурик Халиулин, и всё.

— Слушай, а почему нас туда пускают? Мы же ДЮСШа? Пусть бы сами «динамовцы» и ехали?

— Россия летом… Не хотят ритм тренировки сбивать. Это ты вне режима и спортивного графика живёшь, потому, что ты и не спортсмен, в общем, а так… Погулять вышел. А там ребята серьёзные. Вот, например, Бузин, что в твоём доме живёт, обязательно на Россию поедет, потому, что это отбор на Союз. Поэтому он на общественные сборы своего Буревестника не ездит. Не нужны они уже ему. А тебе нужны. Если выиграешь — попадёшь тоже на Россию. Понятно?

— Валер, сказать честно? — скривился я, улыбаясь. — Я бы и не поехал, если бы не Георгий Григорьевич. Они тут с моим отцом поспорили, что я облажаюсь. Вот меня и закусило немного. А так… Ну какой из меня борец?

Валерка хмыкнул.

— Нормальный из тебя борец. Это тебе я говорю. Больше работай и всё получится. А отцы… Они, Миша все такие. Особено — бывшие спортсмены. Боятся, что их дети облажаются и их опозорят. Перед кем? Кто там о них вспомнит? Поэтому, не бери в голову.

— Не беру.

Я снова «замялся», посвятив десять минут дыханию со счётом «раз — вдох, два — выдох» с отключением мыслей, посидел в поперечном и продольном «шпагатах», помылся и поехал домой.

Дряхловским «Радио-конструктором» решил заняться в воскресенье, а поэтому выставил ящик снова на балкон. Отец, увидев сие перемещение, только молча ухмыльнулся. Я же не стал вдаваться в объяснения — всему своё время — однако, я тоже улыбнулся отцу, и у него сначала вскинулись в удивлении брови, потом они же сошлись на переносице. Но и он имел достаточно терпения не задать свой вопрос.

— Детский сад, — выразил своё мнение по этим «переглядкам» мой внутренний голос.

— Сам такой!

Я, вроде, как пытался вывести его из себя, но кого его? И возможно ли это? Если «оно» — душа меня будущего, то, сколько их тогда, душ? — размышлял я, пытаясь заснуть, но мне снова на ум шла девочка Света. И почему так? Днём в школьной суете и вдруги делах, я почти её не вспоминаю. А только ложусь и закрываю глаза, как вижу её лицо. Да так явно, что хоть рисуй. Это как папа говорил, когда я его спрашивал, как он рисует свои картины, сказал, что видит их, когда закрывает глаза, как нарисованную картину и просто переносит её на холст? Мне же ничего представить не получалось. Ну, чтобы изображение стояло, как картинка. Оно постоянно плыло и менялось. Как и другие лица.

Я, например, не мог представить ничьего лица, даже маминого, или папиного. Вроде бы лучше всех мне знакомых. Поэтому отец говорил, что я рисовать не умею, а умею только копировать, то есть, срисовывать. Я поначалу обижался на отца, а он потом сказал, что есть специальные художники, которые копируют чужие картины. А вот у отца копировать получалось плохо. Зато он хорошо рисовал и простым карандашом и красками. А у меня красками не получалось.

Когда я об этом, засыпая, подумал, внутренний голос сказал, чтобы я попробовал рисовать гуашью, а не акварелью и обещал показать технику рисования гуашью. Тут я так чётко представил Светлану, что у меня куда-то провалилось сердце и я куда-то провалился сам, полетев вслед за ним, опасаясь, что оно куда-нибудь провалиться и я его потеряю.

Суббота тянулась долго но не без приключений. Меня наконец-то «поймала» директриса. Она так и сказала:

— Наконец-то я тебя, Шелест, поймала. А то ты прямо как Неуловимый Джо.

Я даже не нашёлся, что сказать на сей навет, но, наверное и слава Богу, что не нашёл.

Светлана Яковлевна зашла в середине урока алгебры и «наехала» на меня «конкретно».

— Ты, Шелест, за эту неделю перешёл все красные линии, которые только можно перейти.

— О, и тут красные линии, — вдруг неожиданно проявился внутренний голос.

Так неожиданно, что я вздрогнул. Но этого никто не заметил. Директриса в это время зачем-то посмотрела на математичку, а класс смотрел на директрису. Людмила Давыдовна, почему-то Светлане Яковлевне кивнула и та развернулась ко мне.

— Балдина избил. Давлячина травмировал. Людмилу Давыдовну довёл… едва не довёл до апоплексического удара. Так вчера умудрился ещё троих учеников травмировать. Выйди-выйди, Шелест и встань перед классом. Может так тебе стане стыдно?

Я вышел, встал рядом с директрисой и развернулся к классу лицом, а к доске и математичке задом. Потом оглянувшись назад сказал:

— Прошу прощения, Людмила Давыдовна, что я к вам спиной…

Класс прыснул я посмотрел на класс, обведя всех злобным взглядом. Только этого мне ещё не хватало. Смехуёчков…

— Вот! Слышите, Светлана Яковлевна. Он ещё и насмехается.

— Не насмехаюсь я. Мне действительно не удобно…

— А кого он травмировал? Огласите весь список пожалуйста, — съюморил Андрюха Ерисов.

— Ерисов! Ну ка встань! Что это за юмор посреди урока⁈ — Людмила Давыдовна крикнула так, что у меня шевельнулись волосы на голове. И некоторые, судя по всему, это увидели и разулыбались. Волосы у меня были длинные и сами по себе очень лёгке, особенно на, как папа называл, «пейсы», ха-ха…

— Не, ну серьёзно, не выдержал Алексеев Юрка, друг Ерисова. Кого он травмировал?

— Троих десятиклассников: Макарова, Первачука и Симонова.

Я как раз смотрел на Валерку Гребенникова и видел, как его челюсть приоткрывается, но потом, видимо от боли он за неё схватился и закрыл. Я не смог сдержаться и захихикал.

— Вы посмотрите на него, — совсем озверилась Давыдовна и я понял, что мне сейчас прилетит указкой, шагнул вперёд и зашагнул за Светлану Яковлевну. Указка просвистела и Людмила Давыдовна пролетела мимо меня. Она бы, наверное, убилась бы, спикировав головой в парту, но я, каким-то образом, её поймал сначала левой рукой, а потом и правой. Хорошо, хоть поймал, а не поставил подножку, как было у меня в привычке. Нога сама выкидывалась.