Барин-Шабарин 5 (СИ) - Старый Денис

— Господин Милютин, но в Европе, да и в мире, нет примера отмены крепостного права без каких-либо социальных потрясений. В Англии запрещали им обрабатывать землю, чтобы эта земля стала лугами, где паслись бы овцы. Сотни тысяч бродяг появились на улицах английских городов. Одним посчастливилось устроиться на фабрику, чтобы ещё прожить лет десять, потому как труд на фабриках был крайне тяжёлый, люди долго не жили, — привел я пример отмены крепостного права в Великобритании.

Рассказал я и о Японии. Там, всего четыре года назад взяли и просто объявили всех крестьян безземельными, но лично свободными. Ни современные мне люди, ни историки будущего не могут ответить, сколько погибло японских крестьян от голода, холода после этой Реставрации Мэйдзи. Но по факту — освободили же крестьян! И то там массово строили заводы, отдавали их феодалам, и крестьяне скоро стали рабочими.

— Вы против резкой отмены крепости, но из ваших примеров я понимаю, что резкая отмена крепостного права приводит к промышленному производству, — усмехнулся Милютин, посчитав, что поймал меня на противоречии.

— И к смертям… Да, свободные руки, как одна из важнейших потребностей при создании промышленности, имеются в избытке. Можно даже выбирать и принимать на работу чуть более грамотных бывших крестьян. Но готова ли Россия, если она пойдёт по японскому примеру, лишиться семи-восьми миллионов человек? — отвечал я.

— Скажете тоже, по японскому образцу! Ещё не хватало чтобы европейская Россия повторяла японские реформы, — Милютин искренне рассмеялся.

Я говорил о том, что единственным способом смягчить саму отмену крепостного права — это уже прямо сейчас начинать строить промышленные объекты, чтобы было куда податься крестьянам, которые не смогут ужиться в новой системе землепользования. Говорил, что этих крестьян нужно отбирать уже сейчас, чтобы обучать год, два, тратить на это деньги. Нужно играть в долгую, и без системы образования здесь никуда не деться.

Я в Екатеринославской губернии при решении кадровой проблемы пошёл не интенсивным способом, когда рабочие обучаются профессии, а экстенсивным, когда мы просто переманивали с других предприятий уже более-менее грамотных мастеровых. Да, я спешил, по известным причинам. Но школы работают при каждом предприятии. На Луганском заводе так и вовсе школы двух уровней: условно ПТУ, а вторым уровнем — условно техникум. Но первые результаты образование дало только год назад, когда мы выпускали в Луганске и в других городах порядка тысячи специалистов. Теперь можем думать о развитии на основе своих, выращенных кадров.

Да, в России начинают создаваться ремесленные училища, при крупных заводах уже давно работают школы. Образование, ни шатко, ни валко, но развивается. Но этого мало для серьёзного рывка. На Екатеринославскую губернию специалистов хватит, а вот для всех остальных — нет.

— Господа, время отвлечься от ваших занимательных бесед и вспомнить, что мы здесь все в кругу друзей. А какая же встреча друзей без развлечений и веселья? — с ухмылкой говорила Анна Павловна, глядя на меня.

Я понял, к чему всё идёт. Я, как условный новобранец этого достойнейшего собрания, должен презентовать себя. Несмотря на то, что мы очень увлеклись с Милютиным обсуждением вопроса отмены крепостного права, я был готов показать публике, как сказал один, не самый удачный лидер Советского Союза, Кузькину мать.

— Кто из вас, господа, готов нас развеселить? Может быть вы, Алексей Петрович? — обратилась ко мне Анна Павловна.

Подстава чистой воды. Понятно, что можно только прочесть стихотворение, но все равно, разные же люди есть. Кто-то не умеет выступать на публике. Вот я… Ну никто же знает, какой я на самом деле. Ну да ладно, есть что показать.

— Господа, дамы…– я изобразил поклон. — Если позволите, то я спою. Не браните меня за то, что голос грубоват. Главное, что я исполню песню от души.

После попросил гитару, которую мне подали тотчас, ударил по струнам и немного подкрутил колки.

— Господа офицеры, по натянутым нервам… — начал я петь ту песню, которая ни разу в этом времени ещё не встречалась с безразличием.

Когда я закончил, все молчали, с интересом глядя на меня. Все офицеры, которые присутствовали на этом собрании, которые отворачивали свои головы, если только я на них смотрел, стояли на ногах и у многих были слёзы на глазах. И в будущем эта песня вызывала шквал эмоций, сейчас же, когда люди ещё более чувственные и эмоциональны, они пережили песню.

— Господа, я уже слышала эту песню в Екатеринославе, — выкрикнула одна дама.

Я посмотрел в сторону этой эмоциональной женщины, которая не смогла сдержаться и нарушила всеобщее молчание. Она была молода, красива. Не думаю, что старше двадцати лет. Рядом с ней сидел седовласый мужчина и с ярым неодобрением смотрел, скорее всего, на свою супругу. Это нормальное положение дел для этого времени, когда разница между мужем и женой может составлять двадцать и более лет. Мужчина, как правило, женится в более сталом возрасте. Ну, а женщина, пока молода, является хорошим товаром, который родственники пытаются сбыть как можно раньше, пока ещё не стала увядать девичья красота.

И тут зал взорвался аплодисментами. Понятно, что аплодировали не мне, аплодировали гениальной песне, которую я лишь только чуть-чуть подкорректировал, чтобы она не вызывала особых вопросов у людей этого времени.

— Кто написал эту песню? — спросила Анна Павловна.

Я не смущался, но я сыграл смущение, как сделал бы на моём месте ещё непризнанный поэт или композитор, чьё произведение впервые одобрило общество.

— Неужели вы? — не скрывая своего удивления, спросила Анна Павловна.

— Да, ваше высочество, — признался я.

— Просим! — закричала всё та же молодая дама, которая, видимо, решила пойти против уклада своего мужа.

И я даже догадываюсь, кто этой ночью будет жёстко наказан. Причём, вряд ли это будет связано с выполнением супружеских обязанностей. Уж больно пожилой у неё был муж. А вот запереть молодую жену он может.

— Облетела листва, у природы своё вдохновение, и туманы… Потому что нельзя, потому что нельзя, потому что нельзя быть на свете красивой такой, — исполнял я песню, которая ещё точно нигде и никогда не звучала.

Эта композиция, которую в будущем уже вряд ли споёт группа «Белый орёл», стояла в очереди среди прочих, которые я собирался передать в репертуар Миловидова.

— Удивительно, господа, в нашем отечестве есть поэт и музыкант, о котором мы не знаем, но чьи и песни мне уже хочется напевать, — выразила всеобщее одобрение Анна Павловна Романова.

Я такие песни всегда называл мусорными. Конечно, определение грубое, но, когда, услышав композицию, напеваешь её день изо дня, и ничего не можешь с этим поделать, словно икота напала, начинаешь одновременно ненавидеть и любить песню.

Я был уверен, что сейчас меня попросят сыграть ещё одну песню, и даже уже знал, что именно исполню. Предполагал шокировать публику исполнением песни «Вставай страна огромная». Конечно, она частично переделана и вместо «нацистской силой» должно было прозвучать «с турецкой силой тёмную, с проклятою ордой». Уверен, что это песня вызвала бы шквал эмоций, возможно, меня даже кто-то и осудил бы за нагнетание обстановки, но как только начнётся война с Османской империей, обязательно вспомнят. Может быть, песня стала бы гимном всей этой войны.

Однако, в зал зашёл человек, которого я никак не ожидал здесь видеть. Но с этим человеком я собирался встретиться на днях. Как же я мог быть в Петербурге, знать, что светлейший князь Михаил Семёнович Воронцов также здесь, и не нанести ему визит! Или, по крайней мере, попробовать это сделать. Хотя, уверен, светлейший князь принял бы меня без промедления. Хотя бы уже для того, чтобы узнать итоги моей аудиенции у императора.

— Светлейший князь, какая неожиданная, но при этом приятная встреча, — громко, привлекая всеобщее внимание, произнесла Анна Павловна.

И вновь воцарилась тишина. Присутствие человека такой величины, как Воронцов, да ещё явившегося без приглашения — событие, на фоне которого даже лучшая песня уходит в сторону.