Кирилл Еськов - Америkа (Reload Game)
К началу 1855-го такие настроения распространились в Колонии весьма широко, причем не столько среди простонародья (несшего основные тяготы милитаризации), сколько среди купечества: сколько ж можно швырять деньги на ветер, видно ведь невооруженным глазом, что Коалиция завязла в зимней крымской грязи по самую ступицу, и ни до какой Калифорнии на краю света им там, в Европе, теперь и дела нет! Северьянову требовалось теперь всё его легендарное красноречие и весь авторитет, чтобы отстаивать перед Негоциантами необходимость продолжения провозглашенной ими в марте 53-го политики «Лучше десять саженей траншеи, чем сажень могилы». Позицию его, удивительным образом, ослаблял достигнутый уже успех: осенью 54-го глава дома Калашниковых Кирилл Киреевский (которого, разумеется, никто не звал иначе, как «Кирибеевич») доложил Главнокомандующему и Конференции: Дом в срок выполнил взятые на себя обязательства, и задача обороны Колонии с моря в первом приближении решена.
За основу Калашниковы взяли разработки французских инженеров Эльзеара-Дезире Лето и Дюпюи де-Лома, где главным элементом береговой обороны являются плавучие батареи — только вот батареи они создали никем еще в мире не виданные. Главная заслуга тут принадлежала Павлу Обухову, сумевшему сварить двухслойную железно-стальную броню, необычайно прочную и вязкую: при толщине всего в три дюйма ее невозможно было пробить даже в упор ни тяжелым ядром, ни разрывным снарядом из бомбической пушки Пексана. Андрею Попову осталось «всего лишь» совместить в единое целое эти броневые листы, шесть казнозарядных пушек Кокорева и паровую машину с винтовым движителем — и получить маленькую плавучую крепость, неуязвимую ни для какой тогдашней корабельной артиллерии и способную передвигаться с вполне божеской скоростью четыре узла; единственной реальной опасностью для тяжелых низкобортных «поповок» было волнение — не более трех баллов. Другим перспективным новшеством, уже запущенным в массовое производство, были плавучие мины — безотказное «оружие слабых».
Казалось бы, самое время тут дать роздых экономике, чуток притормозив военную гонку, однако Северьянов умудрился, взамен того, продавить через Конференцию ее форсирование (Тютчев впоследствии, проверяя собственные впечатления, опросил нескольких участников того заседания, и все они говорили нечто вроде: «Да я и сам не понял, как мы приняли то решение — он нас просто обморочил!»; постфактум, кстати, создается отчетливое впечатление, что девятый Президент, как некогда и первый его предтеча, Меншиков — просто-напросто знал всё заранее). Давали себя знать и накопившиеся уже межкорпоративные обиды: Главнокомандующий поддерживал курс Калашниковых на создание принципиально новых видов вооружения, полностью отказавшись, например, от наращивания численности не только парусных, но и паровых фрегатов — на что очень рассчитывали судостроители, и Жихаревы, и Вандервельде; были заложены, правда, четыре скоростных винтовых парохода новейшей конструкции — однако и тут заказ на два их них передали, для быстроты, Бостонским верфям. В ответ же на всемерно поддерживаемые судостроителями претензии шефа Адмиралтейства Егора Альвареса: «Чем воевать-то будем — парусниками? Или торговые пароходы каронадами оборудуем?» Северьянов со всей кротостью вопросил: «Да вы, ваше степенство, никак, собрались дать Грэнд-Флиту генеральное сражение, лоб в лоб? И чтоб вымпелов на дно ушло побольше, да поновее — а то как-то оно несолидно, да?» — и тот не нашелся что возразить.
Во всяком случае, когда на том заседании Главнокомандующий изложил новый план: задача-минимум решена, наши приморские города защищены достаточно надежно, так что теперь мы должны думать не об обороне, а о том, как нанести вражескому флоту решительное поражение — с тем, чтоб иметь потом сильную позицию при заключении мира, Негоцианты на пару минут впали во всеобщее оцепенение. «Игорь Васильевич, опомнитесь, голубчик! — жалобно воззвал старейшина Конференции, представитель дома Лукодьяновых. — Мыслимое ль дело — с британцем на морях ратоборствовать! С нашими-то тремя десятками фрегатов, без единого линкора!..» В наступившем солидарном молчании Северьянов неспешно поворотился всем корпусом к сидевшему чуть поодаль от прочих главе дома Калашниковых:
— А что скажет компаньеро Киреевский?
— Можно рискнуть, компаньеро Главнокомандующий, — осторожно кивнул тот. — Мы бы взялись…
Конечно, тут здорово сыграл психологический эффект: Калашниковы только что предметно показали обществу цену своего купеческого слова — знать, и тут у них что-то припасено, не станет же он по-дурацки блефовать, только что сорвав банк! Ну ладно, послушаем… И по прошествии получасового экскурса в новейшие «технологии двойного назначения» (сколь разнообразны, например, следствия из только что изученного учеником Лобачевского Гаузе локального нарушения закона Бернулли при изменении сечения высокоскоростного газового потока) Негоцианты убедились: сформулированная Президентом задача-максимум крайне сложна, но выполнима, она не требует ничего сверхъестественного, только лишь упорства, отваги, толики удачи — ну, и денег, денег и еще раз денег! Причем деньги те не ухнут, как во всех ранешних войнах человечества, в бездонную, ненавистную любому купцу или крестьянину расшитую галунами прорву, а по-любому станут долговременными инвестициями в технический прогресс и грядущее процветание — так что когда при подведении итогов заседания представитель Лукодьяновых озабоченно покивал: «И всё-таки, всё-таки, компаньерос, план представляется весьма рискованным», это уже говорилось чисто для приличия.
Не следует, впрочем, думать, будто Петроград воспринимал грядущую войну как свершившийся факт — вовсе нет. Все возможные дипломатические усилия для ее предотвращения были честно предприняты, в частности — подтверждены ранее заключенные договора о «взаимной нейтрализации владений» с Гудзоновой и Ост-Индской компаниями (против чего прежде не возражали ни Лондон, ни Петербург). Утверждая принцип «война торговле не помеха», продолжало работать лондонское представительство Компании (основная его деятельность, впрочем, шла теперь по линии той самой объединенной разведслужбы Больших Домов); с разведкой же на территории Франции вполне успешно справлялось амстердамское представительство. Взамен, правда, приходилось терпеть присутствие в Петрограде и Елизаветинске эмиссаров Гудзоновой и Ост-Индской компаний — прискорбно симпатичных и общительных франко-канадца Лемье и англо-индийца Пикеринга; контрразведывательный догляд за этими шустрыми ребятами был возложен на дом Володихиных, имевший колоссальный опыт торговых операций в Китае, Индии, а теперь вот еще и в Японии — каковые операции на Востоке традиционно сопряжены с высоким искусством подкладывать конкуренту то танцовщицу в постель, то отраву в чай.
К концу весны 1855-го сообщения и из Лондона, и из Амстердама обрели полную определенность: война на пороге, Коалиция готовится послать в Пацифику объединенную эскадру. Следует иметь в виду, что с той поры, как телеграфная линия соединила Елизаветинск с Новым Гамбургом (кстати, именно на ней взамен старой техники Морзе впервые использовали завоевавшие затем весь мир буквопечатающие аппараты Якоби), корреспонденция из Европы стала доходить до Колонии за фантастический срок в 17 дней: время нахождения в пути парохода скоростной трансатлантической линии Новый Гамбург — Амстердам; страхуясь от военных форс-мажоров, хозяева линии, корабельщики Абакумовы, продали ее своей собственной подставной компании из штата Нью-Джерси, так что суда их теперь ходили не под компанейским флагом, а под звездно-полосатым.
Самое же удивительное в этом раскладе было то, что нападать на фактически сохраняющую нейтралитет Калифорнию никто из Союзников не имел ни малейшего желания. И в Лондоне, и в Париже отлично понимали, что «разыгрывать эту масть со своего захода» — несусветная глупость, ибо успех нападения на хорошо укрепленные прибрежные города Колонии весьма гадателен, а вот естественный ответ за него в виде разорительной крейсерской войны — вполне гарантирован. Ибо для Грэнд-Флита эскадра из трех десятков парусных и паровых фрегатов Компании была не более чем мухой, убиваемой одним хлопком газеты — а вот для британского торгового флота те же фрегаты, рассЫпавшиеся маковым семенем по всей Индо-Пацифике, превращались в нескончаемый ночной кошмар. Это было ясно и правительству Ее Величества, и Адмиралтейству, и уж тем более Сити с компанией Ллойда — но никак не британскому общественному мнению.
Ибо война к тому времени перешла в крайне раздражающую налогоплательщика (и выражающих его настроения парламентариев) позиционную стадию. Эффектная расправа пароходов Коалиции над парусниками русского Черноморского флота, образцовая с точки зрения военного искусства десантная операция под Евпаторией, героические «атака легкой кавалерии» и «тонкая красная линия» — всё это осталось на пожелтелых уже страницах прошлогодних газет. Русские потерпели тогда несколько кряду унизительных поражений в полевых баталиях, но боевой дух их так и не удалось сломить до конца. Осажденный Севастополь, совершенно не укрепленный с суши и считавшийся незащитимым с этого направления, удивительным образом продолжал сражаться, не помышляя о сдаче. После первоначальных успехов осени 54-го Союзники за полгода не сумели продвинуться ни на шаг, потеряв, без видимого результата, более пятидесяти тысяч убитыми и умершими от болезней, а один из ужасных ноябрьских штормов сделал то, что оказалось не под силу Нахимову с Корниловым: застигнутый на рейде союзный флот потерял полсотни кораблей, включая линкоры — как в проигранном вдребезги морском сражении.
