Илья Те - Абсолютная альтернатива
Военная система подобна перевернутой пирамиде, в которой верхние слои стоят на тонкой вершине. Вершиной этой является Монарх — символический или реальный глава военной машины.
В лице моего носителя, Россия получила самое страшное, и, по сути, единственное, что способно ее свалить —.
Неуверенного Властителя.
Система лишилась фундамента. На троне был — слабый Царь.
***
Пока я думал над этим, все генералы, присутствовавшие на данный момент в Ставке, собрались в холле перед моими дверями. В кабинет вошел Воейков и, доложил, что все ожидают.
— Просите, — махнул ему я.
Дверь открылась, и передо мной открылся вид напредстал цвет русского офицерства — элитау армии и народа. Все валялись на диванах, расслаблено, привыкшие, видимо, к тому, что аудиенции Государя следует дожидаться долго. Кто-то улыбался, кто-то говорил — они что-то обсуждали между собой, и, клянусь господом, темой обсуждения являлся я и моя немощь перед лицом очевидного уже переворота думских говорунов.
Остатки совести все еще водились в их душах. Увидев стоящего в дверном проеме Императора, горе-вояки вскочили и подтянулись, ехидные улыбки сползли с разжиревших с лиц. Наконец, все гуртом, вошлидвинулись в кабинет.
Первым, разумеется, через порог переступил Алексеев.
Будущий лидер Белого движения и создатель Добровольческой армии, уроженец Твери и полный генерал от инфантерии, произведенный в этот чин «за отличие» (под Мукденом) и «личную отвагу» (еще под Плевной), Его Высокопревосходительство полный генерал армии Михаил Васильевич Алексеев носил очки, имел лихие усы, торчащие жесткой щеткою в стороны, и грудь в аксельбантах.
Высокий открытый лоб его говорил о недюжинном уме, а глубокие морщины на лбу — о титаническом напряжении, в котором эта могучая, но страстная личность пребывала в последние сложные годы великого европейского противостояния.
Средний рост генерала увеличивал длинный френч, а далеко не атлетическую фигуру делали подтянутой и почти вызывающей благоговение блистательные погоны, железный крест под плотно застегнутым, отглаженным до скрипа воротником, и наградное Георгиевское оружие.
С трудом оторвавшись от завораживающей фигуры первого русского генерала, я дождался, когда вошедшие рассядутся, затем вышел вперед, к столу:
— Обрисовывать ситуацию, полагаю, никому не нужно, — начал я, опершись пальцами на покрывающее стол сукно, — большинство офицеров знакомо с событиями, происходящими в данный момент в Петрограде. Собранный сейчас военный совет, созван с единственной целью — водворить порядок в нашей столице. По возможности — с наименьшим числом жертв, как в корпусе возмездия, так и среди восставших. Мы не должны забывать, что речь идет не о немцах и австрийцах, с которыми мы находимся в состоянии войны, а нашем собственном народе, — (тут я немного скривился, вспомнив пафосные речи Родзянко). — Тем не менее, учитывая, что война продолжается, и не за горами начало весенней кампании, обстановку я оцениваю как крайне сложную. Со дня на день пожар восстания может перекинуться, как на другие города России, так и, что гораздо страшнее, на части Армии, стоящие на германских фронтах. Восстанию нужно положить конец, причем в ближайшее время. Хочу услышать мнение каждого, господа. Начать, предлагаю с высказываний младших офицеров.
Самым младшим по званию оказался флигель-адъютант Воейков. Он поднялся.
— Я думаю тут нечего размышлять, — решительно заявил молодой офицер. — Надо собирать преданные войска в железный кулак и давить бунтующий сброд.
— Называть «сбродом» русский народ как минимум пошло, — поправил его генерал Алексеев., — Ввижу, офицер, вы забылись.
— Так точно, Ваше превосходительство! — отнюдь не стушевался Воейков. — Как бы там ни было, я выступаю за силовое решение проблемы, причем незамедлительно. Уверен, несколько крепких частей смогут без труда навести в столице порядок. А чем дольше мы тянем, тем больше риск распространения мятежа на прочие губернии и города. Пока что бунтом охвачены только столица и полки гарнизона. На фронтах все спокойно, в губерниях — тем более. Значит, нельзя давать гнилью разрастаться. Когда рана начинает гноить, ее следует вырезать раскаленным ножом.
— Согласен, — сказал генерал-лейтенант Кондировский, следовавший по чину сразу за Воейковым. — Гной нужно выжигать железом.
— Также согласен, — кивнул генерал Клембовский.
— Возражений нет, — заявил Иванов.
По очереди все встали и в той или иной степени подтвердили мнение моего флигель-адьютанта.
Остался только сам начгенштаба — лично генерал Алексеев. Я взглянул на него в упор:.
— А вы что скажете, Михаил Васильевич?
Знаменитый полководец вздрогнул, затем скривился как от удара.
— Раз общее мнение таково, то я, разумеется, возражать не стану. Хотите, господа, затопить город кровью? Извольте… Ваше Величество, не думайте плохо, однако Питер, с некоторых пор, я считаю своим родным городом. И совершенно не представляю, как бомбить его артиллерийской шрапнелью или прорываться в штыки через Невский и Лиговку по баррикадам из тел пролетариев. Впрочем, лишнее говорю. Давайте собирать части и выступать.
Ответ Алексеева меня удовлетворил. Собственно, я хотел услышать мнение военных только потому, что сам не являлся специалистом в военной области. При обсуждении вопроса могли выясниться подробности, в которых я не разбирался, но которые могли быть важны для операции подавления. Само решение о немедленной отправке в столицу наиболее преданных войск я принял еще до начала совета. И сейчас — только убедился в его верности. С другой стороны полное единодушие генералитета меня настораживало. Все только покивали, согласились со мной, никто не предложил возможной альтернативы или не указал на детали, стоящие внимания. Возможно, успокаивал я себя, решение о силовой акции просто является простейшим из возможных и самым надежным, поэтому никто и не возражалют. С другой стороны, я понятия не имел, как именно может осуществляться подобная операция, а. А никто из «профессионалов» не высказал никаких подробных комментариев.
Сообразно с ситуацией, после формального утверждения решения о вторжении в Питер, я попросил Алексеева ознакомить меня с диспозицией доступных военных сил.
Он пояснил — в. Выходило, в общем, не плохо: б. Без ущерба для обороноспособности фронтов, начальник штаба мог выделить мне значительный контингент. От войск Северного фронта предполагалось отправить в Петроград 34-й Севский, 36-й Орловский, 2-й Лейб-гусарский Павлоградский полки, а также два кавалерийских полка из находящейся в резерве 15-й кавалерийской дивизии.
Из войск Западного фронта выделялись два пехотных полка и особая пулеметная команда Кольта.
От сил Юго-Западного фронта под командованием Брусилова Алексеев предлагал выставить 67-й Тарутинский, 68-й Бородинский, 15-й Уланский Татарский, а также 3-й Уральский казачий полки[4].
Кроме того, для усиления моего «ударного кулака», отдельные части предполагалось наскрести по гарнизонам: от Выборгской крепости — наиболее прочный батальон крепостной артиллерии, от коменданта Кронштадта — два батальона минеров. И я, и другие участники этого последнего перед карательной экспедиции совещания надеялись, что усилияй именно этих, — самых страшных частей артиллерии, не понадобятся при подавлении бунта, однако лишними их никто не предполагал.
Наконец, ближайшим расквартированным в Прибалтике дивизиям и бригадам Северного фронта генерала Рузского, предписывалось дополнительно выделить по одной пешей и одной конной батарее, имеющей по одному зарядному ящику на орудие, и прислать снаряды в хвосте движения войск.
Вся суета с перемещениями совершалась с единственной целью — не допустить ослабления фронтов перед возможным усилением весеннейной активности немцев. С фронтов снимались исключительно запасные или резервные части, обычно (по решению командующего Алексеева) по одному полку с дивизии или бригады.
Менее всех пострадал от предполагаемых наборов в «корпус возмездия» (или «карательный корпус», как уже окрестили экспедицию некоторые из офицеров) именно Северный фронт, поскольку представлял собой наиболее опасный вектор немецкого наступления. Генерал Рузский охранял Ригу и Даугавпилс, а также дорогу из Питера в Могилев и далее на юг, через Минск и Киев — основную снабжающую артерию наших «германских» фронтов. Возможно, по этой причине Рузский сидел со своим штабом довольно далеко от линии фронта — во Пскове, как раз на железной дороге.
Единственными частями, не собранными с фронтов по остаточному принципу, стали части конногвардейцев, расквартированные в Новгороде. По приказу Алексеева, сразу три гвардейских полка, — Семеновский, а также Третий и Четвертый Гвардейские —, должны были выступить на мою защиту и присоединиться к «ударным частям» в окрестностях Петрограда. Кроме того, непосредственно из Ставки, в Питер направлялся отборный Гвардии батальон Георгиевских кавалеров, который должен был выступить самым первым из всех.…
