Максим Шейко - Мир за гранью войны
— Вперед, не останавливаться.
С чердака очередного сарая короткими экономными очередями бьет ручной пулемет. Вот бежавший впереди боец резко полетел на землю и покатился вбок — ранение в ногу. Быстро метнуться в сторону и прижаться к стене. Резкий взмах рукой в темноту и несколько солдат тут же устремляются в обход, а пулеметчик вместе со своим вторым номером уже залегли за поленницей дров. В следующую секунду на злополучный чердак обрушивается шквал огня — тонкие доски плохая защита от тяжелых пулеметных пуль. Спустя еще один короткий промежуток времени раздаются два взрыва, почти сливающиеся в один. В небо летит солома, а на месте развороченного чердака начинает разгораться пожар — с пулеметчиком покончено, можно двигаться дальше.
— Вперед!
Рота действует четко и слаженно, как часовой механизм — долгие месяцы изнурительных тренировок не прошли напрасно.
За следующим двором уже должна быть позиция злосчастной батареи. Несколько фигурок кто в белом, кто в светло-зеленом, бежит вдоль улицы в том же направлении, но несколько впереди. Руки реагируют сами собой — МП выдает длинную очередь вслед бегущим. Рядом раздаются винтовочные выстрелы, к которым через мгновение присоединяются пулеметные очереди. Фигурки подламываются и падают одна за другой. Сменить магазин. Рука сама тянется к подсумку, а глаза продолжают обшаривать окрестности. Есть! Русские разворачивают пушку от околицы на село, чтобы стрелять по ним вдоль улицы.
— Пулеметчик, огонь! Остальные — вперед!
Сам Ганс слегка отстал, перезаряжая пистолет-пулемет. В следующий момент на него из кустов смородины, растущих вдоль плетня, бросается какой-то русский. В руках у него винтовка с примкнутым штыком, которым он явно норовит сделать в Гансе лишнюю дырку. Пустить в ход МП Ганс не успевает, зато успевает увернуться от нацеленного в живот штыка. Миг, и противник по инерции налетает на него, сбивая с ног и падая на него сверху. Удар головой в лицо — каска разбивает русскому нос и губы. Правую руку под шею противнику, рывок и вот уже оглушенный враг валяется в пыли, Ганс прижимает его горло к земле своим предплечьем, а левая рука уже сжимает штык-нож, вытащенный в падении. Удар в правый бок — прямо в печень и противник судорожно дергается. Готов. Вся схватка заняла не больше четырех-пяти секунд. Ганс откатился в сторону и начал вставать, попутно оглядываясь по сторонам. Какой-то гренадер, как и Ганс слегка отставший от основной группы, в упор стреляет из карабина в грудь валяющегося на дороге русского, который все еще дергается в агонии — правильно, если есть возможность, врага надо добивать наверняка, мало ли, насколько серьезна рана на самом деле. Да и не видел тот гренадер толком ничего…
Мощный взрыв на дороге, всего в паре метров позади, бросил, не успевшего подняться, Ганса мордой в дорожную пыль. Едва схлынула волна горячего воздуха, как Нойнер приподнял голову и осмотрелся. Вернее попытался. В голове засела сверлящая боль, в ушах стояла полная тишина, в рот набилась мелкая дорожная пыль, а перед глазами в абсолютной темноте плавали цветные круги. Но левая рука прочно сжимала штык-нож — это придало уверенности. Пусть он ранен и оглушен, но он солдат и у него есть оружие, а бой еще не окончен! Собрав волю в кулак, Ганс встал на четвереньки и помотал головой. Сверлящая боль не ушла, но сконцентрировалась над левым ухом, а вот круги перед глазами растаяли, что позволило оглядеться. В неверном свете разгорающихся пожаров его взгляду предстала мрачная картина.
Русские все же успели дать выстрел по его штурмгруппе. Это было последнее, что они успели сделать. Ворвавшиеся на батарею гренадеры теперь крошили на куски собравшихся там вражеских артиллеристов и стрелков в жестокой рукопашной. Тот единственный выстрел, что успели дать оборонявшиеся, лег с перелетом, взорвавшись на дороге за спиной атакующих гренадер. А вот отставшим досталось… Гренадера, стрелявшего в зарезанного русского, просто разнесло — снаряд взорвался прямо у него за спиной. Пулеметчик, залегший возле угла ближайшей хаты — уцелел. Ему-то что? Лежал, да еще и в сторонке — только землей присыпало. Зато Гансу досталось по полной, так что теперь он стоял на четвереньках посреди улицы и смотрел, как его солдаты добивают штыками и саперными лопатками последних защитников батареи. В голове гудело, по щеке и шее текло что-то липкое, из раскрытого рта на землю капала тягучая, вязкая слюна, черная от набившейся в рот едкой дорожной пыли… Когда наконец в его поле зрения появились форменные штаны, заправленные в грязные сапоги, Ганс каким-то неизъяснимым чувством понял — бой окончен, Куно опять подоспел как нельзя более кстати.
* * *
Как показал последующий разбор полетов, всё оказалось не так уж и плохо. На дороге Ганс провалялся всего пару минут. Поднявшись с помощью Клинсманна на ноги, он смог почти самостоятельно добрести до ближайшей целой хаты и даже не забыл подобрать по дороге свой верный МП. Там его и отыскал Геро, через тридцать минут после окончания боя.
Ганс сидел на табуретке и шипел как килограмм шкварок на раскаленной сковородке — ротный санитар при тусклом свете двух керосиновых ламп пытался приладить на место полусрезанный снарядным осколком кусок кожи на его голове. Выглядел Ганс жутковато: в потрепанном камуфляже, обляпанный грязью и кровью с ног до головы, светлые волосы с левой стороны слиплись и потемнели от крови, кровью также была измазана вся левая сторона лица и часть шеи. На фоне темного лица, покрытого маской из засохшей крови и смешанной с потом пыли, резко выделялись светлые глаза и зубы, неестественно отблескивающие в полутемном помещении. Больше всего Нойнер сейчас напоминал упыря, выкопавшегося из могилы пару часов назад и уже успевшего за это время кого-то загрызть. Именно это Геро ему и сообщил, рассматривая лежащую на столе пробитую каску, спасшую Гансу жизнь и, застрявший в ней, зазубренный осколок снаряда, едва его этой жизни не лишивший.
— Пошел к черту со своими шуточками! Как там в роте?
— Нормально всё. Село взяли, никто не ушел, батарею захватили. Сейчас перегруппируемся и укрепимся так, что утром нас целый полк с артиллерией отсюда не выбьет.
— Хорошо. Потери?
— Раненых 27, считая тебя. Тяжелых — 8, их всех уже доставили к батальонному врачу. Вроде жить будут. Взводные все в строю. Крамера слегка зацепило, но он сам перевязался — ничего серьезного.
Убитых — 12…, считая "Счастливчика".
— Какой он нахрен после этого "Счастливчик"?!!! — Санитар, накладывая повязку, в очередной раз зацепил лоскут кожи и Ганс снова зашипел как рассерженный кот. — Как его угораздило?
— В конце уже, когда последние дома зачищали. Влетел в хату, а там баба какая-то в форме — толи санитарка, толи связистка — хрен поймешь. Ну, он на нее и уставился как баран, а она револьвер достала и две пули ему в живот всадила.
— Ну и дурак! Нашел время на баб пялиться! Почему он вообще первым в дом полез? Гранату почему не кинул? Кто там был еще?
— Сам же сказал: "дурак". Вот и полез впереди всех. С ним Крамер был со своими парнями, но он не успел просто, только бабу эту потом пристрелил.
— Мда, не повезло "Счастливчику"…
— Не бери в голову, Ганс. Если парень за год не научился стрелять, прежде чем думать и кидать гранту, перед тем как войти, то шансов у него все равно не было. Не сегодня так завтра…
— Тоже верно… Ладно, остаешься за старшего, а я к Бестманну.
Эй ты, живодер, закончил?
— Jawohl, оберштурмфюрер! Сейчас только край бинта обрежу… — санитар засуетился, приводя наложенную повязку в надлежащий вид. — Готово!
— Угу.
Ганс осторожно потрогал повязку, повесил на плечо пистолет-пулемет, выдернул из стола свой штык-нож, покосился на, лежащую рядом, каску и шагнул в темноту за порогом.
Бестманн отыскался на западной окраине села.
— Как башка, Ганс?
— Нормально, только шкуру порвало, но скальп вроде на месте. Как у нас дела?
— Все в порядке. Кстати, мои поздравления — ты отлично сработал, вовремя батарею взял. Эти ублюдки уже начали разворачивать пушки, еще бы немного и начали бы по нам в упор палить!
— Точно. По мне вот пальнули.
— Слышал. Тебе и твоим парням очень крупно повезло, даже больше чем ты сам думаешь. Мы перетрясли все трофейные боеприпасы и, знаешь что заметили? У русских не было шрапнели. Вообще. Осколочно-фугасных сколько угодно, даже бронебойные есть, а вот их любимой шрапнели — нет! Потому и стреляли по вам осколочным в упор — у них просто ничего более подходящего не нашлось. Видать их крепко прижали перед этим, вот и растрясли свои запасы. Даже НЗ выпустили. А новых шрапнелей им видимо не подвезли — только ОФ. А то получил бы ты прямо в лоб заряд шрапнели, поставленный на картечь.
— Не получил бы. Я на дороге лежал. А вот парней бы покрошило, точно. Ладно, что теперь гадать? Будем считать, что нам улыбнулось военное счастье. Хотя вообще-то оно чаще улыбается именно тем, кто лучше готов к бою.
