Андрей Валентинов - Диомед, сын Тидея. Книга первая
Вопросик! Пусть на такие вопросы Амфилох отвечает.
– Ну... Они такие, Светлая... Глупые. И вопят все время. И мамам жалуются.
Задумалась. Дрогнули губы (не серебряные, живые!), строгими стали глаза.
– Я тебя отпущу, Диомед. Но ты пообещаешь... Поклянешься именем своим и кровью своей, что никогда... никогда, слышишь? не обидишь женщину. Не ударишь, не оскорбишь, не надругаешься. Никогда!
Я сглотнул. Ну, это понятно. Герои не обижают девчонок! Или она имела в виду что-то другое?
– Клянусь! – выдохнул я.
– Повтори!
– Клянусь! Именем своим и кровью!
Так я еще никогда не клялся. На миг вернулся страх. Что я Ей пообещал? Но поздно, слова уже сказаны...
– Хорошо! – Ее глаза оставались строгими. – Иди!
Фу-у-у-у! Не съедят! Вскочить, прямиком сквозь кусты...
– Не хочу! – отрезал я, не сдвинувшись с места.
– Не хочешь, дерзкий мальчик? – Ее лицо оказалось совсем рядом. – Не хочешь? А чего же ты хочешь?
Я молчал. Упрямо, не разжимая губ. Не хочу уходить! И все тут!
И вдруг Она улыбнулась. Улыбнулась, покачала головой:
– Ты, кажется, разрешил делать с тобой все, что угодно, Диомед сын Тидея?.. А может, все-таки уйдешь?
Ее волосы чуть коснулись моего лица. Словно легкий ветер...
– Ни за что! – прошептал я. – Ни за что!
– Тогда... – улыбка исчезла с губ, темным огнем блеснули глаза. – Тогда ты будешь искать меня всю жизнь. В каждой женщине, понимаешь? Искать – и не находить. Лучше уйди, Диомед, глупый наглый мальчишка...
Я коснулся Ее руки – живой, теплой. Под пальцами еле заметно ударила кровь. Быстро-быстро...
– Не уйду, – повторил я. – И ты не уйдешь, Светлая!
– Уйди! – повторила Она. – Ты станешь несчастным – на всю жизнь. Не хочу, уйди!
– Пусть! – я усмехнулся, наклонился к Ее лицу. – Пусть! Ты заставила меня клясться, Светлая. А у меня есть заклинание – для тебя!
...Тоже с таблички. Не с хеттийской – с критской. Богов и даймонов, как известно, заклинают. А богинь?
– Возжелай тела моего, ног!
Возжелай глаз, возжелай бедер!
Глаза твои, ко мне вожделеющие,
Да увянут от страсти!
Льнущей к дланям моим я тебя делаю,
Делаю к сердцу льнущей...
– Замолчи! – прошептала Она. – Не смей, глупый, наглый, самоуверенный мальчишка. Не смей, не смей! Мальчишка, мальчиш...
Не договорила. Ее губы... Наши губы...
...И вновь – серебряные искры. Закружились, закружили, унесли. Я исчез, меня не стало, я умчался ветром, растекся серебристым туманом – над травой, над старыми кронами, над тихим ночным лесом...
...лучится красота Ее... искать... всю жизнь... возжелай... льнущей к ладоням моим... искать Тебя! глаза Твои... искать... стройные бедра ведут спор... всю жизнь! всю мою жизнь! таинственно лоно... искать Тебя... та, что блистает... блистает...
* * *– И где тебя гарпии носили? – осведомился Капанид, протирая глаза. – Ночью встал, чтобы отлить, а тебя нет!
А действительно, где меня носило?
– Ламий гонял. Чтоб тебя не съели.
Кажется, он поперхнулся.
– Э-это к-каких? Настоящих?
– Точно, – согласился я. – Настоящих. С ослиными ногами которые.
СТРОФА-II
Полгода назад был я в Элиде у тамошнего басилея. Дедушка Адраст послал – у него (у басилея, не у дедушки) сын родился, а я поздравления передавал – как дедушкин внук. Басилей этот (Финеем его зовут, толстый, вроде дяди Гиппомедонта) показывал мне скотный двор Авгия, которого дядя Геракл убил. Так вот, тамошний свинарник...
– Эней, сын Портаона, бизилей калидонский и всей Этолии Приречной устами моими передает, что ему нет дела до пришлецов, именующих себя Диомедом сыном Тидея и Сфенелом...
...все-таки получше дворца моего дедушки Ойнея Портаонида (Энея – по-здешнему). Пахнет так же, а вид попристойней. Зато глашатай дворцовый – точно свинья. И рожа, и голос...
– ...сыном Капанея. И тех пришлецов в дворец наш пускать отнюдь не велено, и в Калидоне нашем причин им находиться нет...
Да-а, сходили в гости! Дернул меня Дий Подземный к дедушке Ойнею заглянуть. Правда, его тут больше Живоглотом зовут.
– А посему Эней, сын Портаона, басилей Калидона и всей Этолии Приречной повелевает упомянутым пришлецам из Калидона вон идти, куда их воля будет, не позднее заката дня следующего...
Добрый дедушка мой! Мог бы и сейчас в шею из города вытолкать!
Ворота – хлоп-хлоп, стражники (панцири-то времен Девкалиона) – топ-топ, и остались мы с Капанидом одни-одинешеньки прямо на главной площади богохранимого Калидона.
(Акрополя тут нет, через стены городские курица перескочит, да и сам город с две наших Глубоких улицы.)
Ну и ладно!
– Ну чего, Тидид, пошли к Гераклу? – невозмутимо предложил Сфенел, почесав свою репку. – Ну их!
И вправду, ну их!
Я оглянулся. Пуста площадь, и улица пуста. Зато пыли полно. Это потому что тут деревьев нет. А у нас, в Аргосе...
...У нас? Но ведь Калидон – мой город! Папа наследником здешним был! А теперь наследник – вроде как я!
Обидно!
– Пошли! – вздохнул я. – Раз уж приехали.
– Эй, ребята! Эй!
Это нас?
Оказалось, что нас. Ворота закрыты, зато сквозь калитку, которая сбоку, торчит длинный нос. В прыщах. Он-то и позвал. Нос.
– Ты Диомед, да? Сынок Тидея? Как же, как же, похож! Ну, радуйся!
– Радуйся! – кивнул я носу, слегка обидевшись на «сынка». То, что было за носом, слегка напоминало медный тазик. Нечищенный.
– А я твой дядюшка, хи-хи, дядюшка. Терсит я, сын Агрия. Наверное, голоден, племянничек? И ночевать негде, правда?
Спрошено было так, что захотелось послать нос вместе с тазиком прямиком в эмпузову задницу. Хоть и нехорошо так говорить.
– Заходи вечерком с дружком своим в мой дом. У ворот, стало быть, направо. На поварню заходи, накормят. А ночевать – извини, не пущу, хи-хи, не пущу. Держи!
Кроме носа с тазиком за калиткой оказалась еще рука с длинными желтыми ногтями.
– Держи, держи, Диомед. Я, хи-хи, родичей почитаю!
На моей ладони оказался маленький серый слиточек серебра, слегка обрезанный с краев. Ответить я не успел. Калитка скрипнула...
– Выбрось, – посоветовал Сфенел. – Тоже мне, дядюшка!
Я хотел последовать его совету, как вдруг...
...Собственно, не «вдруг». Конский топот я давно слышал. Кто-то по улице ехал от городских ворот. И даже не «кто-то» а целых трое. Верхами.
У нас в Аргосе все больше на колесницах ездят. А тут, в Этолии, колесниц и нет. Кладут на конскую спину попону – и вперед. Оно и удобно – по здешним горным дорогам. Точнее, по тому, что здесь дорогами называют.
В общем, трое. Таких мы уже видели. Бородатые, в меховых плащах (в такую-то жару!), луки у седла, дротики – за спиной, мечи у пояса. Тут так все ездят – иначе без головы остаться можно. Веселый край – моя Этолия!
Этолийцы – еще покруче дорийцев. Что ни день, скот воруют – и у соседей, и у своих. И людей воруют. И просто режут. Особенно куреты, которые за рекой живут. Эге, да это они и есть!
Спешились, переглянулись. Который постарше, с бородищей до пояса, лошадей в сторонку отвел. Второй, тоже постарше, у лошадей остался. А вот третий...
– Он чего, к нам? – Капанид на всякий случай погладил рукоять кинжала. – Глянь, диадема!
Диадему-то и я заметил. Серебряную, как у дяди Эгиалея. Только дяде сейчас тридцать пять, а этому, что шел к нам, не больше пятнадцати. Мальчишка еще. Правда, волосы короткие. Постригли!
На щеках – пушок темный, зубы белые, крепкие – хоть мрамор кусай...
– Радуйтесь, путники!
Не знаю почему, но я не обрадовался. Хотя и ответил. Мы – люди вежливые.
– Не могу ли я поговорить с сыном Тидея Энеида наедине?
Он тоже, оказывается, вежливый. Даже поклонился – слегка.
– Не ходи! – баском буркнул Капанид, но я только плечом дернул. Не украдет же он меня прямо на главной площади!
Отошли. Постояли. Парень губой дернул.
– Радуйся, Диомед Тидид! Я – Фоас сын Андремона. Ты – мой кровник.
Кто-о?
Говорил он тихо, брезгливо даже. И на меня не глядел.
– Твой отец убил моего деда, басилея Афарея. А я убью тебя. Сегодня к восходу луны приходи на мост, что за городом. За мостом – наша земля, там правит мой отец, басилей Куретии Плевронской. Придешь – я убью тебя как мужчину, в грудь. А нет – зарежем, как овцу. Из Калидона не выпустим.
Тут он впервые на меня посмотрел – спокойно, равнодушно. Словно перед ним и вправду овца связанная лежала.
– Твоего друга мы не тронем. Не побоишься прийти, похороню тебя, как сына вождя. Не придешь – выкинем твой труп собакам. Прощай!
Кивнул. Нет, даже поклонился!
А вокруг все каким-то ненастоящим стало. Словно и не со мной это происходит. Словно кто-то другой стоит столбом по щиколотку в пыли на этой дурацкой площади. Другой – не я! Это кого-то другого резать станут. Меня – нет, меня не могут, не могут...
– Прощай! – выдохнул я. – Приду.
И вновь – словно не я сказал. Не мог я такое сказать! Ничего себе – прямо к Танату-Смерти в гости идти!
А я-то уже решил, что никому здесь не нужен! Выходит, нужен, и даже очень. Когда папа про родичей своих рассказывал, мне казалось, что это все – вроде страшной сказки. И мама предупреждала.
