Сергей Шхиян - Турецкий ятаган
— А мы что, в плену?
— Да.
Говорили мы тихо, еле шевеля губами:
— У кого?
— Вы что, совсем не помните, что с вами произошло?
— Меня, кажется, ударили сзади по голове.
— Вы помните, кто?
Я начал вспоминать, что произошло, и восстановил очередность последних событий:
— Там были какие-то люди, трое мужчин и две женщины. Они были пьяные и дебоширили в гостинице. Я хотел уйти, но меня сзади чем-то стукнули…
— Тихо, — вдруг прошептала женщина, — сюда идут…
Теперь и я услышал шаги. Над потолком зажглась тусклая лампочка, лязгнуло железо, и заскрипели несмазанные петли. Я лежал, не шевелясь, с закрытыми глазами.
— Как он? — спросил мужской голос.
— Не знаю, он в обмороке, — ответила соседка.
— В себя не приходил?
— Нет, сударь, оставьте свет, а то мне в темноте страшно.
— Ладно. Когда очнется, постучите в дверь.
— Хорошо.
Опять заскрипели петли, и снаружи лязгнул засов.
Я осторожно открыл глаза.
Лежал я на полу на каком-то тряпье. Помещение напоминало тюремную камеру. Женщина находилась от меня на расстоянии вытянутой руки. Она, как и я, лежала на полу, на голом тюфяке, повернув ко мне лицо. Рассмотреть ее в подробностях не получалось, у меня так болела голова, что расплывалось в глазах.
— Это кто был? — спросил я.
— Наш тюремщик, — не меняя позы, ответила она, — очень плохой человек.
Все это было весьма странно: камера, на двоих с женщиной, выкрашенная масляной краской бетонная или оштукатуренная стена, да еще и тюремщик! Впечатление было такое, что мне все это снится.
— А за что вас сюда посадили? — спросил я.
— Муж, — коротко ответила она.
Коли дело касалось семейных отношений, дальше расспрашивать я не решился, начал заниматься собой. Пощупал затылок, там оказалась здоровенная шишка, и волосы запеклись от крови. Двинули мне от души.
— Больно? — спросила сокамерница.
— Есть немного, — сознался я. — Интересно, чем это меня огрели?
— Свинцовой тростью, — ответила она. — Господин Маралов всегда ходит с такой тростью, в ней налит для тяжести свинец.
— Он какой из себя? — спросил я, пытаясь вспомнить, кто из двоих мужчин, остававшихся за моей спиной, был с тростью.
— Высокий, с бритым лицом, такой, — она попыталась подобрать подходящий эпитет, — такой…
— Шикарный? — подсказал я.
— Можно сказать и так, господин Маралов очень богатый и влиятельный человек.
— Однако не брезгует публичными скандалами, — добавил я. — Там их было трое, еще один, невысокий коренастый с простым лицом, и последний, полный с нечистой кожей.
— Это мой муж, Василий Иванович, — прокомментировала соседка.
— И еще с ними были две женщины, — добавил я.
— Женщины? — живо спросила она.
— Да, из таких, знаете ли, — теперь я не смог подобрать эпитета.
— Шалав, — подсказала соседка.
— Скорее всего, да. Они все были сильно пьяны, так что, возможно, ваш муж и не имел к ним отношения.
Опять послышались шаги, и лязгнул засов. Я снова закрыл глаза. Вошел тот же человек, что и в прошлый раз, спросил:
— Так и не очнулся?
— Нет.
— Может быть, помер?
— Живой, недавно стонал. Кто его так избил?
— Не ваше дело. За себя не беспокойтесь, он вам ничего не сделает, когда очнется, его отсюда заберут.
— Он кто, разбойник? — опять спросила она.
— Нет, просто какой-то мещанин, оскорбил его превосходительство. Получит свою сотню плетей, и выпустим, если, конечно, останется в живых. Так что вам его нечего бояться. Свет потушить?
— Нет, пожалуйста, не нужно. Мне в темноте будет страшно, вдруг он очнется и набросится!
— Это вряд ли, но как вам будет угодно.
Заскрипели двери — лязгнул замок.
— Господи, они же вас запорют до смерти! — горестно прошептала соседка. — Ну что за изверги!
— Послушайте, неужели такое возможно в наше время? Почему муж держит вас в заточении?
Вопросов было слишком много, и она начала отвечать с последнего:
— По ревности. Он очень ревнивый, вот и заточил.
— Вы ему что, дали повод?
— Как это повод? — не поняла она.
— Ну, изменяли ему, мало ли, кокетничали с мужчинами…
— Упаси боже, как же я могла изменять, когда он сразу после свадьбы увез меня в деревню, а потом, как вернулись, посадил сюда!
— И долго вы здесь находитесь?
— Долго, а вот сколько не скажу, здесь же нет окон, и не поймешь, когда день проходит.
— Но вас хоть выводят отсюда, на прогулку, помыться, в церковь?
— Нет, не выводят.
— А ваши родные не заинтересовались, куда вы исчезли?
— Не знаю. Да и родни у меня почитай и нет, одна старушка тетка в Саратове
С одним вопросом мы немного разобрались, и я перешел к другому:
— А что за превосходительство, которого я оскорбил?
— Так Маралов же Трофим Кузьмич.
— А кто он такой?
— Как кто, генерал.
— Какой генерал, военный, статский?
— Этого я не понимаю, слышала, его зовут «ваше превосходительство». Подумала, что он, значит, генерал
— А в форме вы его видели?
— Нет, он всегда ходит в партикулярном платье.
На этом мы и застряли. Больше ничего бедная Марфа Никитична с символическим прозвищем «Посадница» не знала. Да и особой нужды расспрашивать ее пока не было, мне сначала нужно было привести себя в нормальное состояние, чтобы можно было хоть как-то противостоять неведомому мне генералу Маралову.
* * *За мной пришли через пять часов. До этого несколько раз в камеру заглядывал тюремщик, справлялся, не пришел ли я в себя, и каждый раз Марфа Никитична говорила, что я все еще без памяти. За это время я окончательно пришел в себя и сумел заживить рану Голова еще немного болела, но чувствовал я себя достаточно здоровым.
Соседка, когда я все-таки сумел ее рассмотреть, оказалась совсем молодой женщиной. Говорить о ее внешней привлекательности было невозможно по понятным причинам — как может выглядеть человек в таких условиях содержания: без воздуха, солнечного света и нормального питания! Она вызывала у меня чувство жалости и только.
Для меня же ситуация складывалась не самая хорошая. Во время разговоров с затворницей выяснилось, что я не первый человек, который оказался в ее камере. За то время, что Марфа сидела в подвале, сюда уже приносили каких-то людей в беспамятстве, потом, когда они приходил в себя, их уводили. Об их дальнейшей судьбе она, конечно, ничего не знала.
То, что на земле во все времена рождались и жили на горе окружающим маньяки, сомневаться не приходилось.
Вначале, пытаясь понять, что от меня может быть нужно странной компании, я не очень представлял, какой у них ко мне может быть интерес. Тем более что все трое были уже людьми не первой молодости и, как мне казалось, вряд ли могли быть обуреваемы стремлением самоутвердиться, издеваясь над беспомощным человеком. Такое больше подошло бы инфантильным подросткам.
Однако «психоанализ» их поведения навел на мысль, что эти господа явно нуждаются в психиатрической помощи.
На такую мысль навели слова тюремщика о порке плетьми. На первый взгляд, все это было слишком дико, но чем дольше я думал на эту тему, тем больше приходил к выводу, что ничего невозможного в жизни не бывает. Если у какого-то идиота без всякого повода хватило ума засадить жену в одиночную камеру, почему бы ему с товарищами не могло прийти в голову получить удовольствие от истязания скромного приезжего провинциала?! То, что я со своим узелком выглядел человеком именно такого сорта, сомневаться не приходилось: дешевая гостиница, поношенная одежда, неухоженная борода, чем не житель глухого угла, явившийся во вторую столицу.
— Вам нравится такая жизнь? — спросил я соседку,
— Чему же тут нравиться! — воскликнула она. — Чем так жить, лучше в монастырь.
— А бежать не пробовали?
— Куда бежать-то? К тетке в Саратов? Так с полицией вернут. Да и ничего у меня нет, все мое приданое у супруга.
Действительно, закон о возвращении беглых жен существовал, правда, я не знал, как строго он исполнялся.
— Но ведь здесь вы погибнете!
— А там, — она указала куда-то в сторону, — неужто не погибну? Одна, без знакомых, без денег…
— Можно нанять адвоката, есть же в нашей стране хоть какие-то законы! — не очень уверено сказал я.
— Эх, сударь, какие у нас законы. Закон что дышло, куда поворотил, туда и вышло.
— Я постараюсь вам помочь, только не знаю, что из этого выйдет.
— Вы себе лучше помогите, а моя жизнь все одно погубленная. Только, боюсь, и вам отсюда не выйти.
В её словах был резон. Действительно, если меня сюда доставили таким способом, то не для того, чтобы потом просто так отпустить.
— Ладно, еще не вечер, — пообещал я.
Пока за мной не пришли, я обследовал камеру. Нужно было найти хоть какое-нибудь оружие. На первый взгляд ничего подходящего для самозащиты здесь не оказалось. И вообще помещение было маленькое, личных вещей у Марфы Никитичны практически не было, только деревянный гребень и посуда: жестяные чашка, кружка и оловянная ложка. Вот она-то меня и заинтересовала.
