Дмитрий Старицкий - Фебус. Принц Вианы (СИ)
— К дону надо обращаться Ваша Светлость, — подсказал мастеру сьер Вото на языке франков.
Мастер тут же опустился на колени в пыль дороги и понурил голову. Вслед за ним на колени встала и вся его семья.
— Прошу простить меня, Ваша Светлость, я вел себя неподобающе, но только потому, что я на краю отчаяния. Я даже в мыслях не держал вам дерзить.
Тут я понял, что пора вмешиваться и показал Саншо жестом, что в игру вступаю я.
— Так ты литейщик? — спросил я мастера на хохдойче.
— Да, Ваша милость, литейщик и колокольных дел мастер, — ответил он мне по-немецки.
— Что тебе нужно для того, чтобы ты отлил стопудовый колокол?
— Воск, медь, олово, серебро, хорошая глина, дерево и два помощника, — он кивнул на сыновей. — Инструмент у меня в повозке.
— Сколько возьмешь за работу?
— Стол и кров для моей семьи. И защита от Фемы*.
Посмотрел на меня снизу вверх и, видя, что я улыбаюсь, торопливо добавил.
— И возможность работать на сторону, когда не будет ваших заказов.
— Перекладывай свои вещи в телегу к бочкам, — приказал я ему. — Пойдете пешком рядом с ней.
Обернулся к стрелкам.
— Кто-нибудь прирежьте осла, избавьте животное от мучений.
Потом мой взгляд упал на маленьких девочек.
— Микал, Филипп, возьмите малышек к себе в седла. Пешком они не дойдут.
— Могу я узнать имя моего благодетеля, — спросил меня мастер.
— Можешь. Я — Франциск, наследный принц Наварры. И колокола лить ты будешь там.
— Это за морем, Ваше Высочество?
— За морем.
— Слава Богу, который прислал меня к вам, Ваше Высочество, — воздел он руки к небу, перекрестился и неожиданно поцеловал мое стремя.
— Надеюсь, ты не еретик, — спросил я его.
— Не сомневайтесь, Ваше Высочество, я добрый католик. У доминиканцев* ко мне не было претензий.
Дальше до самой реки мы доехали без приключений и происшествий. Разве что повстречали обоз из десятка груженых фур под охраной четырех легковооруженных всадников без гербовых значков — наемники у купцов. Те, не отдаляясь от своих телег, проводили нашу кавалькаду подозрительными взглядами. И казалось, даже лошади их облегченно вздохнули, когда мы неторопливо прошествовали мимо них.
А так солнышко светит ласково, стрекозы летают, бабочки, жары особо сильной нет, лошадей до пота не выматываем — идем крупным шагом, пыль и та в лишь конце колонны скапливается. Просто прогулка, а не бегство. В костюмированном кино все по-другому — там погони на полном пределе и лошади все в мыле. А тут ощущение такое расслабляющее, немного грустное и мечтательное.
Старпёру в мозгах по большому счету все фиолетово, кроме как быстрее сесть на кораблик и убраться отсюда подальше, а вот моему юному телу уже не хватает Иоланты. Я и забыл, как это бывает насладительно просто провести ладошкой по женскому телу — где-то лет в сорок такие тактильные ощущения сами собой отключились. А этот пацанчик мало того что наслаждается, но еще такое наслаждение помнит, зараза, отвлекая от размышлений на тему: что происходит, кто виноват и что делать? Вовремя мы уехали из шато Боже. Ой, как вовремя.
Река появилась неожиданно. Лес, лес вокруг и сразу перед глазами водная гладь с заметным течением на стрежне.
Большая одномачтовая барка — метров тридцати в длину, широкая и пузатая, причалена канатами к вбитым надолбам на небольшом пляже. На корме надстроено небольшое возвышение, на котором прикреплено длинное рулевое весло. Мачта ровно посередине держится на растянутых к бортам канатах.
С борта сброшены широкие наклонные сходни из толстых досок, по которым местные амбалы еще таскали на плечах мешки из четырех фур, запряженных каждая парой сонных коняшек. Три фуры уже стояли практически пустые. Оставшийся груз неторопливо исчезал в объемных трюмах барки.
— Кто-то еще с нами едет? — спросил я сержанта, наблюдая погрузку.
— Нет, сир, это заказанные нами припасы грузят: овес, отруби, сено и солома. Лошадей в пути кормить. Хочешь — не хочешь, а каждому коню в день дай по шесть фунтов овса и три фунта отрубей. Четыре-пять фунтов сена. На море еще воду придется в бочках брать на все время. А тут хорошо — черпай ведром с борта и вся недолга.
Вода в реке действительно выглядела очень чистой даже у берега, где постоянно что-то грузят.
— Хорошо, — одобрил я его действия. — Руководи погрузкой.
Мою кобылку подхватил под уздцы Микал, и я соскочил на прибрежный песок.
Впереди меня на барку взбежали два беарнских стрелка и разошлись в стороны. Один на нос, другой на корму. Их арбалеты были взведены и болты* уложены в ложах. Это просто здорово, что мои люди службу знают, — отметил я про себя с удовлетворением.
Чтобы никому не мешать — сам я, что делать тут конкретно совсем не знаю, а потому уселся на край крыши кормовой надстройки и с удовольствием наблюдал за тем, что делается вокруг, да-да, именно это самое затертое: горящий огонь, текущая вода и работающие на твоих глазах человеки. На тебя вкалывающие. А ты им — главное, не мешай.
Для начала, разгрузили нашу телегу, и местные амбалы закатили по сходням бочонки с вином и угнездили их в трюме под суровым взглядом сержанта. Потом и остальные припасы, которыми нас одарил старый барон, переместились туда же.
Коней расседлали и пока одни стрелки носили их седла и сбрую на барку, другие, недолго выходив коней по кругу, завели их в реку купать, предварительно раздевшись догола. Заодно и сами приняли водные и солнечные ванны. Загар у всех был, как бы сказали в XXI столетии — рабочий. Лицо, шея до ключиц и ладони. В остальном они хвалились своей натуральной кожей разной степени смуглости и сметанистости. Почти у всех на теле были старые шрамы.
Флейту обихаживал Микал, а Филипп отмывал моего вороного андалузца, кличку которого я пока так и не выяснил — низачет!
Смотрю и удивляюсь. Вот дворянский сын Филипп, даже бароний отпрыск, кажется, а не гнушается сам коня мыть. На пару с рабом. И не своего коня, а моего. Странные тут мажоры. А еще аристократы. Наши богатые детки бывших пролетариев такое занятие посчитали бы для себя «западло».
Обиходив моих коней, мальчишки тут же принялись за своих.
Когда кони обсохли, то посыпав сходни песком стрелки стали их поодиночке, но все же довольно плотной очередью заводить на борт, а оттуда в трюм.
Первыми заводили огромных флегматичных тяжеловозов — рыцарских дестриэров*, принадлежащих сьерру Вото и шевалье д’Айю. Мощные гнедые кони, под тонну весом, под два метра в холке, с широкой грудью, длинными хвостом и гривой, с большими заросшими черным волосом копытами. Первыми, как самых спокойных характером и, наверное, к такому привычных. За ними ласково похлопывая по шее мальчишки моей свиты, взявшись за уздцы, ввели мою Флейту.
Тут и обнаружилось то, чего я совсем не знал: жеребцов и кобыл разводили по разным трюмам по обе стороны мачты.
И по мере того, как заводили очередного коня, матросики с барки споро сколачивали за ними денники, разделяющие лошадей в трюме. Сколачивали — это эвфемизм, хотя они и пользовались деревянными киянками. На самом деле они просто вставляли готовые доски и брусья в уже существующие пазы, подбивая, где надо киянкой. Никаких гвоздей, кроме деревянных палочек не применялось. Наблюдалось, что к такой работе у них большая сноровка и коней тут водным транспортом перевозят часто.
Кормушек и поилок не делали.
Я подозвал Микала для консультации и тот пояснил.
— А зачем, сир? Торбы для зерна у нас и так есть, водой из ведра напоим, а сено кони сами с угла подберут. Вот чистить за ними придется много.
— А куда навоз девают?
— Если дом хозяина барки недалеко, то они поставят специальный ящик для сбора — домой отвезет на огород. А нет, так просто за борт выкинем. Шкипер скажет, как поступить.
Последним ввел своего коня сержант. Мощного вороного андалузца. Пожалуй, он был даже несколько массивнее, выше и крупнее, чем мой конь. Но не так красив.
— Микал, вот сержант носит полный доспех кабальеро, хотя и устаревший, а конь у него, по сравнению с монстрами шевалье с сьера можно сказать мелкий. Как так?
«Ступенька» поглядел на меня с недоумением, но потом, видно вспомнив, что я все на свете забыл, пояснил.
— Конные арбалетчики, сир, не закрывают в бою своих коней доспехами, только попонами, набитой паклей. А кони сьера и шевалье кроме того что таскают их самих в сорока пяти фунтах железа, еще и свои железные доспехи носят, не менее тридцати фунтов весом. И скачут с ними по полю в копейной атаке до ста туазов. Могут и двести туазов проскакать галопом, но потом очень сильно устают. Это в бою. А на турнире доспехи бывают и вдвое тяжелее.
— Ваши Милости, — раздался крик с берега. — Вы коня тут забыли.
Около повозки барона стояла рыжая кобыла — андалузка, меланхолично выдергивая сено из телеги.
