Андрей Посняков - Дикое поле
Когда плыли на перевозе — на настиле из толстых досок по десяти лодкам уместилась почти вся орда красавицы Ак-ханум, — Ратников даже не мог охватить взглядом весь город и был просто сражен открывшимся перед глазами великолепием. Такого он не ожидал! Хотя повидал и Великий Новгород, и Псков, но… эти действительно красивые русские города терялись, словно сироты, перед великолепием и многолюдством ордынской столицы! Сколько здесь всего было знакомого! Шумная людская толпа, одетые строительными лесами здания, родные до боли лица гастарбайтеров-азиатов. Впрочем, в числе последних много было и русских — по-русски и перекрикивались:
— Эй, Еропша, раствор давай!
— Дак щас, дядько Егор.
— Я те дам — щас! Быстрее давай, поворачивайся, чай, не у себя в деревне!
— Эй, работнички! Пирогов не хотите ли?
— А с чем у тя пироги-то?
— Да рыбники. С визигою, сомовики, со стерлядкою.
— А что просишь?
— Да недорого, хоть пару бусин.
— Инда, давай, пожалуй, со стерлядкою. И сбитенщика еще кликни аль водоноса.
— Так водоноса покричать или сбитенщика?
А вот провели рабов — грязных, изможденных, одетых в какие-то уму невообразимые лохмотья! То ли ров их вели рыть, то ли таскать тяжелые камни — бог весть, только выглядели бедолаги — краше в гроб кладут.
— Эльчи-бея невольники, — обернувшись в седле, сквозь зубы пояснил Утчигин. — Он на откуп строительство укреплений взял.
— А это что там за суда? — Ратников показал рукой на причалы. — Гавань?
— Да, торговая гавань, — покивал юноша. — По морю с Дербентом торг ведут, с персами, с городищами по Яику-реке. Ну и тут, вверх по Итилю. Говорят, тут когда-то богатые булгарские города были… потом их наши сожгли. Нынче что-то отстроилось, что-то нет…
— Поня-атно. А где наша госпожа живет?
— Долго еще. На самой окраине.
— Бедолага!
— Почему бедолага? Очень даже удобно, захотел — откочевал в степь. Так все монголы делают.
Дивные ограды, сады, дворцы и строительные леса тянулись по всему городу, в общем-то, довольно обширному, можно даже сказать — вольготному. Тут и там виднелись корчмы, у которых были устроены коновязи и ясли для кормления лошадей. При более внимательном рассмотрении архитектура производила впечатление некоторой эклектичности: типично восточные закрытые дворики и приемистые, с плоскими крышами, дома соседствовали с витиеватыми дворцами, даже с хоромами в русском стиле, из-за которых выглядывал золоченый купол каменной православной церкви.
Завидев церковь, рыжебородый Кузьма соскочил с лошади и, широко перекрестив лоб, поклонился. Ратников тоже перекрестился, попросив у Господа помощи во всех делах.
И тут же, вскинув глаза, поймал на себе внимательный взгляд Ак-ханум. Улыбнулся… степная принцесса тоже отозвалась улыбкой. Не забыла…
Стоявшие почти что впритык друг к другу дома постепенно сменились обширными садами и пустошами, средь которых — опять-таки вольготно! — раскинулись усадьбы ордынской знати — высокие ограды, тенистые дворы с фонтанами, двухэтажные каменные дома-дворцы.
К одному из таких дворищ и свернули.
— Эй, отворяй ворота! — еще издали закричал Кузьма. — Госпожа хозяйка домой едет!
Их, видно, давно уже ждали. Нет, не именно в этот день, а все равно — поджидали, это было заметно: и ворота сразу же распахнулись, и вся челядь выбежала во двор — встречать да кланяться.
— Вай, госпожа! Вай!
Особенно усердствовал некий молодец в сером тюрбане и с крашенной хною бородкой. Весь такой энергичный, кругленький, взгляд хитроватый, как у барышника или работника какой-нибудь российской госкорпорации, — ясно, что ворюга, однако поди-ка, схвати за руку!
— Вай, госпожа, какое счастье видеть тебя сейчас. Ах, какое счастье!
— Это кто еще? — спешиваясь, спросил Михаил.
— Это Рахман, управитель, — пояснил Утчигин, привязав коня. — Очень надежный и знающий человек. Без таких в городе пропадешь!
— Ну да, ну да, — Миша скептически ухмыльнулся. — Очень надежный. А что, под ним все домашняя челядь ходит?
— Под ним.
— А это, я так понимаю, дворец?
Обычный, сложенный из квадратных глиняных кирпичей, дом в два этажа и под плоской крышей напоминал простую небогатую дачу, впрочем, был достаточно просторным, при желании в покоях могли спокойно разместиться все багатуры орды Ак-ханум, судя по всему, пока явно не горевшие особым желанием приобщиться к городской жизни. В обширном саду, огороженном высокой оградой, меж деревьями уже ставили кибитки и юрты — кочевая знать даже на зимовке, в городе, не очень-то желала расставаться с привычным укладом жизни.
Миша все высматривал Артема, все представлял, как паренек удивится, обрадуется, услыхав вдруг вот здесь, среди всего этого безобразия, такой родной и близкий голос — «Тема!».
Да, невольников на усадьбе Ак-ханум было предостаточно. Вот только Тема… Что-то Ратников его никак не мог увидеть.
Наконец не выдержал, подошел, спросил у Рахмана.
— Урусутский мальчик? Смешной? — управитель почти свободно перешел на русский. — Нет, не было. Каких-то мальчиков из степи отправляли, да… но их, говорят, продали по пути… или сами они убежали.
Рахман говорил так честно, улыбался так льстиво и с такой готовностью услужить хлопал глазами, что Михаил сразу же понял — врет! Что ж, надо было прижать на чем-то этого черта, иного выхода сейчас пока просто не усматривалось.
— Мисаиле! — подбежав, низко поклонился Кузьма. — Госпожа тебе требует. Говорит, чтоб ты посмотрел.
— Якши, — Ратников потуже затянул пояс. — Идем, посмотрим.
Вслед за рыжебородым он поднялся по широким ступенькам в дом, прошел анфиладой комнат, поднялся по резной деревянной лестнице в спальню. Ох, и хоромы же были! Изнутри еще просторнее чем кажется снаружи. Впрочем, ордынская знать тесноты не терпела.
Остановившись у распахнутой двери, молодой человек галантно кашлянул:
— Звала, госпожа моя?
— А, это ты… — Ак-ханум обернулась от окна, как всегда, притягательно красивая, стройненькая, в ослепительно белом дэли, туго подпоясанным узеньким, синим, с голубыми кистями, поясом. Тонкая нитка жемчуга струилась по ее волосам, темным с медным отливом, и такая же нитка сверкала на правом запястье. О, эта повелительница степей одевалась с изысканным вкусом!
— Смотри, это моя опочивальня! — девушка кивнула на невысокую лежанку, выложенную великолепными бирюзовыми изразцами и обогреваемую изнутри потоком горячего воздуха, — кан. — Думаю, не жестковато ли будет спать?
— Так вели постелить перину! Или лучше — накропанный свежей соломой матрас.
— Велю, — юная госпожа кивнула, задумчиво наморщив лоб. — Я попрошу тебя провести эту ночь рядом… за этой дверью. Степные багатуры плохо переносят стены… а в тебя я верю.
Ратников приложил руку к сердцу:
— Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа.
— Копья и кинжала достаточно? Или велеть, чтоб тебе дали меч?
— Меч было бы неплохо, — довольно признался молодой человек. — Правда, смотря какой.
— Урусутский. Их много в Орде.
— Благодарю тебя, моя госпожа.
— Ханум, ханум! — вбегая, заверещал Рахман, грохнулся на пол, пополз, стеная на разные голоса. — О, горе мне, горе… Недосмотрел!
— Куда ты недосмотрел, Рахман?
— Шайтан я недостойный, у-у-у…
— А ну, хватит выть! — рассердилась краса степей. — Говорю четко и по делу.
— Так я и по делу, моя госпожа… у-у-у… Эта отрыжка шайтана, гнусный Казан-али, чтоб ему вечно мучиться, подсунул мне никуда не годный кирпич! Боюсь, придется покупать другой… две повозки.
— Две повозки?! — Ак-ханум изумленно округлила глаза. — А ты куда смотрел, черт?
— О, вели казнить меня, госпожа! Вели подвергнуть меня самым жестоким мукам… Зато какие изразцы здесь, на этом ложе, на печи, ах, загляденье! Конечно, пришлось изрядно переплатить, но… Госпожа! Такой лежанки нет даже у самого великого хана! Скажи, тебе нравятся эти изразцы, о, свет моих недостойных очей?
— Ну, нравятся… — Ак-ханум важно кивнула и улыбнулась. — Что, на самом деле у самого хана таких нет?
— Конечно нет, чтоб меня шайтан забрал! — истово поклялся пройдоха. — Их привез мой земляк из далекого города Самарканда. Ах, поистине, как чудесная вся эта красота, как она достойна такой величавой госпожи…
— Вот что, Рахман… Да! — владычица кочевья повернула голову к Мише. — Ты иди, Мисаил, готовься… Рахман!
— Да, госпожа?
— Когда уладишь дела, выдашь этому воину меч. Да смотри у меня — самый лучший!
— Слушаю и повинуюсь, моя несравненная повелительница!
Пока Ратников таскал вместе со всеми снаряжение — ибо настоящий джигит никогда не доверит оружие и сбрую рабу, пока пообедали, прогулялись по саду, то се… уже и стемнело. Тут только Михаил вспомнил про меч и принялся искать управителя, да так и не нашел. То здесь его «только что видели», то там, то совсем в другом месте, а на кухне вообще сказали, что господин Рахман «отошел ненадолго в мечеть молить Аллаха за здоровье любимейшей госпожи».
