Переход II (СИ) - Номен Квинтус
Большая часть открыток была от сокурсников Алексея и от его соседей по общежитию, но вот четыре конверта, так же в корзине лежащие на самом дне (и неизвестно как туда попавшие, ведь гости конвертов вроде не приносили) заставили ее сильно задуматься. Потому что в первом концерте, который она открыла, на просто листе бумаги было написано: «Поздравляю! Надеюсь, что жену научишь водить машину лучше любого инструктора, а на какой кому ездить, мы с Виктором Семеновичем думаем, вы и сами разберетесь. Машины обслуживать только в нашем гараже, и это — приказ! Только прошу ничего в них не улучшать, а то потом механики в них разобраться не смогут». И подписи под этим письмом не было.
Второе было еще чуднее, там какой-то Гусаров писал, что «мебель рабочие завода делали со всей душой, и мы с Пантелеймоном Кондратьевичем так же от души вам ее дарим. А рабочие просили, чтобы вы и всю прочую только у них заказывали, и любую по твоим чертежам они быстро и с большой радостью сделают». А в квартире мебель была, в чем Сона уже убедилась, очень необычная и, похоже, исключительно дорогая. Но человек писал о таком подарке как о вещи совершенно обычной…
А третье открытое письмо ее просто повергло в шок: на листе очень хорошей бумаги, с напечатанным наверху гербом Советского Союза, было написано от руки следующее:
«Товарищ Воронов, от души поздравляю вас и вашу супругу с важнейшим событием. Но мы более не потерпим ваших отказов от квартир, мы считаем, что человек, столько для страны сделавший, просто обязан иметь нормальное жилье. Хочется надеяться, что вам эта квартира понравится».
И внизу письма была подпись. Без расшифровки, но молодая женщина была уверена, что это была подпись товарища Сталина. Четвертый конверт она открывать даже не стала…
Когда Алексей вернулся домой, Сона внимательно посмотрела на мужа и, указывая рукой на лежащие на столе очень странные «поздравления», тихо спросила:
— Лёш, это что? И от кого?
— Я же тебе говорил тогда, что был в командировке. В Корее, на войне был, а хирург я не самый плохой и успел там много всякого сделать. Слышал, что товарищ Ким даже просил наших руководителей меня за это как-то особо наградить — вот товарищи и выбрали такие награды. А ты что, недовольна?
— Ты был на войне⁈ А почему мне не сказал? Ведь тебя же там могли убить!
— Не могли, там, где я был, никого из людей не убивали.
— Ну и ладно… но в следующий раз ты мне обязательно говори. Нет, ты больше ни на какую войну не поедешь! И вообще, детскому врачу на войне делать нечего.
— К сожалению, и детским врачам там иногда дел находится немало…
— Да я знаю, просто разнервничалась чего-то. Ладно, все уже обошлось и, надеюсь, больше не повторится. А что тебе такую квартиру подарили — и вовсе замечательно. Вот только у нас три комнаты вообще пустые… а эта мебель, которую тебе какие-то рабочие хотят сделать, она очень дорогая? Хотя пока нам мебели хватит, можно и не спешить. А потом я на работу какую-нибудь устроюсь, ты работать пойдешь скоро. А врачам много платят?
— Не интересовался.
— И почему? Я, конечно, сколько-то денег заработать смогу, но две зарплаты-то лучше чем одна. А давай так: мою зарплату мы будем на еду тратить, а твою на новую мебель копить!
— Хочешь нас без новой мебели оставить? У меня, боюсь, зарплата не скоро будет.
— После экзаменов решил отпуск себе устроить? Это правильно, тебе давно отдохнуть пора. А мы пока и на мою зарплату проживем. Только нужно все же работу найти поближе к дому, я не хочу тратить часы в автобусах. Часы, которые мы можем вместе провести! Тут как раз Тимирязевка рядом, им наверняка люди нужны, даже такие, которые ничего особо желать и не умеют. Я же не буду сразу искать работу с огромной зарплатой, а на двести пятьдесят или даже на триста работу, думаю, будет нетрудно подыскать. А может и на пятьсот!
— А я думаю, что будет куда как лучше, если моя жена будет все же уметь что-то делать. Что-то, людям очень нужное — но чтобы уметь, надо учиться. Поэтому тебе стоит поступить в какой-нибудь институт.
— Смеешься? У меня аттестат все же средненький, да и то потому, что четверку по математике мне просто так поставили, классная поставила — она у нас как раз математику вела. И поставила — она сама сказала — за хорошую общественную работу. А за два года я и что знала, забыла, так что ни в какой институт я экзамены просто не сдам. Разве что техникум какой подыскать… нет, глупости все это: если ты лето отдыхать будешь, то на что нам жить тогда? Так что я просто пойду искать работу…
— Счастье мое, у меня денег хватит, чтобы нам всю жизнь ни в чем себе не отказывать, даже если вообще не работать! Но не работать — и тут ты совершенно права — неправильно, однако работа должна быть и самой интересной, и людям нужной. А я тебе скажу, что скоро самыми нужными специалистами в стране будут математики, и поэтому я предлагаю тебе поступать на мехмат в МГУ.
— Еще скажи, что сразу на третий курс! Я же только что сказала, что математику даже в техникум не сдам!
— А я тебя подучу. Я знаю, как учить правильно, и ты экзамены сдашь вообще на отлично.
— А когда там экзамены?
— Если я не путаю, то с первого июля.
— Ты меня за десять дней научишь математике?
— Если ты захочешь, то да. Нужно будет и тебе постараться, потому что научить я могу лишь тех, кто сам учиться хочет…
— Ясно. Я — хочу. Учи! Или, может, сначала все же поужинаем?
Алексей жену начал к экзамену готовить всерьез. И сначала обучил ее «волчьему сну», а затем приступил к вкладыванию в ее прекрасную голову подзабытых школьных знаний. Поначалу — то есть первую неделю — относительно традиционным способом (тем самым, которым его самого иностранным языкам за три недели обучали), а последние три дня перед экзаменом он в жену знания вкладывал методом «скоростного запоминания». И получалось это довольно неплохо, тем более что Сона к обучению относилась очень серьезно и с огромным энтузиазмом. А перед первым экзаменом Алексей устроил жене «разгрузочный день» — и на экзамен молодая женщина шла в полной уверенности, что все у нее получится…
— Я, откровенно говоря, не понимаю, зачем Александр Николаевич просил к этой девушке, Вороновой, отнестись на экзамене снисходительно, — пожаловался один из преподавателей мехмата другому.
— Его самого попросили, причем люди, которым отказать невозможно, а что?
— А то, что она безо всякого снисхождения экзамены сдавала так, как будто у нее в голове открытые справочники спрятаны и дополнительно сидит группа консультантов с кандидатскими степенями. Я у нее, почувствовав, как она отвечает, на дополнительном поинтересовался материалом, который у нас в самом конце первого курса идет — и она ответила так, будто я у нее таблицу умножения на два попросил повторить: даже ни на секунду не задумалась. Мне кажется, что она скоро гордостью факультета станет.
— Ну это-то не обязательно, мало ли у нас школьных отличников даже на удовлетворительно не вытягивают.
— Я специально поинтересовался: школьные оценки у нее далеко не блестящие, и по физике вообще трояк — но наши с физфака, кто у нее устный экзамен принимал, сказали, что по некоторым вопросам она и докторов за пояс заткнет. Один со смехом рассказал, что он у нее что-то по ядерной физике спросить решил — так она чуть ли не в уме просчитала заправку реактора на тяжелой воде природным ураном.
— А… Воронова, говоришь, ее фамилия?
— Ну да, а что?
— А то, что это жена того самого Воронова.
— Какая жена? Может сестра? Ей же только что восемнадцать стукнуло.
— Тогда точно жена. Ребята с физфака хотели им на свадьбу подарок сделать… то есть даже сделали, но не подарили: в общаге меда никто им адрес новый их не сказал. И вопрос про реактор тот физик же не сдуру ей задал? Знал, точно знал, кого спрашивает…
— Спасибо, теперь понятно стало. И про девушку, и почему товарищ Несмеянов за нее волновался… Ну что же, будем учить нового гения?
