Учитель. Назад в СССР. 2 (СИ) - Буров Дмитрий
— Что?
— Научную работу забросил? — повторил Геннадий Анатольевич, с понимающей улыбкой глядя на меня.
— Ну-у-у… — пожал я плечами, не зная, что ему ответить. — Пока времени нет… Вот материал наберу, тогда и за диссертацию можно… — неуверенно соврал я, припомнив сюжет одного из любимых фильмов. — Без практики оно как-то не так, — развёл руками. — Сами понимаете. Любой школьный учитель фору даст.
— Ну да, ну да, — преподаватель покачал головой, соглашаясь с моими доводами, но я видел, что не убедил его своими планами на будущее. — Ты вот что, Егор… Где, говоришь, работаешь? — поинтересовался Почемучка.
— Учителем в сельской школе, — отрапортовал я, надеясь, что эта информация заставит Геннадий Анатольевича отстать от бывшего студента. Неперспективный же стал. Но не тут-то было.
Почемучка просиял, похлопал меня по плечу и объявил:
— Прекрасно! Прекрасно, Егор… Александрович, если память меня не подводит, коллега?
— Не подводит, — подтвердил я.
— А знаете, что, Егор Александрович, — хитро прищурившись, начал Геннадий Анатольевич. Я напрягся. — А приезжайте-ка вы ко мне в гости с вашими ребятишками.
— С какими? — глупо переспросил я.
— С учениками, с уче-ни-ка-ми, — хохотнул Почемучка. — Что, Горыныч, не привычно оказаться по другу сторону баррикад?
— Каких баррикад? — продолжал тупить я.
Голова раскалывалась от боли, единственное, чего я хотел, чтобы препод Егора оставил меня в покое. Внутри тлела надежда: как только человек из зверевского прошлого покинет мою жизненную орбиту, физическое состояние наладится.
— Ну как же, товарищ Зверев, теперь вы — мой коллега. И не только мой. Припоминаете свой курс?
— Ну… припоминаю… — снова соврал я, чуть поморщившись.
— Самые гениальные хулиганы, — восторженно охарактеризовал Геннадий Анатольевич сокурсников Егора. — Уверен, в школе вам скучать не придётся.
— Это точно, — припомнив Федора Швеца и его товарища Саньку Бородина, вздохнул я, начиная понимать, о чём речь.
— Двойки, пропуски, проказы, экзамены… и… эксперименты! — Почемучка задрал указательный палец вверх и хитро на меня глянул.
Я мысленно взвыл: да когда ж ты от меня отстанешь, добрый человек? Ну не помню я, чего такого начудил твой любимый студент! Не помню!
— Да уж… — преподаватель чуть нахмурился и окинул меня задумчивым взглядом. — Главное, Егор Александрович, больше в спорах не участвуй, договорились? — весело блестят глазами, попросил Лапшин.
— Договорились, — кивнул я.
— Вот и ладненько! Вот и хорошо, — закивал Геннадий Анатольевич.
И ведь не спросишь, что товарищ педагог имеет в виду. Предполагается, что я помню, о чём речь. В затылке стрельнуло, и я мысленно взмолился: только не сейчас! Если это очередной приступ воспоминаний, давайте отложим на попозже! Когда я останусь один и будет возможность побиться головой об стену. Ну, или хотя бы выпросить у медсестрички таблетку от головной боли.
— Спасибо тебе, Егор, — вдруг неожиданно выдал Лапшин.
Я не успел подумать и выпалил:
— За что?
Геннадий Анатольевич посмотрел на меня со всей серьёзностью, убедился, что я дей1ствительно не понимаю, о чём речь, и выдал:
— Если бы не твой героический поступок тогда… все мои труды… годы работы сгорели в пожаре…
— В каком… — начал было я и растерянно умолк.
Перед глазами заплясало пламя, нос учуял запах дыма, до такой степени натуральный, что я невольно принюхался, вдруг пожар.
Пожар…
«Придурок… ты что наделал! Я нечаянно! Пожар! По-жар! Го-ори-им!» — заорали в голове смутно знакомые голоса.
— Я в то лето, когда с вами на практику поехал, большую часть своих наработок привёз… вечерами сидел… а тут пожар… сгорело бы всё к едрене фене, если бы не ты, — Лапшин экспрессивно взмахнул рукой.
Медсестра, проходившая мимо нас, ойкнула и едва не подпрыгнула от неожиданности. Окинула нас недовольным взглядом, но почему-то ничего не сказала. То ли её так впечатлил пиджак преподавателя, то ли в целом деловой костюм и кеды, которые выбивали из колеи любого. И становилось непонятно с первого взгляда, что за человек перед тобой: студент-раздолбай или кто-то посолидней.
Наверное, я больше изумился тому, что преподаватель педагогического института, пусть даже бывший, выругался вслух, чем тому факту, что Егор что-то там спас из огня.
— На моём месте так поступил бы каждый, — вырвалась из меня дурацкая киношная фраза, я смутился, но Лапшин словно и не заметил ляпа.
Преподаватель задумался, видимо, нырнув в прошлое.
— Да… Не каждый, Егор, способен на подвиги. Не каждый, — Геннадий Анатольевич кивнул сам себе, строго посмотрел на меня, словно хотел убедиться, что я не буду спорить.
Спорить я не собирался, а вот подробности узнать очень хотел. Но спросить нельзя, оставалось надеяться, что Лапшин сам всё расскажет хотя бы в общих чертах. Собственно мои ожидания оправдались.
— Да… Матрёна Афанасьевна ведь жива… жива… — тепло улыбнулся преподаватель. — Помнит тебя, — вдруг заявил Геннадий Анатольевич. — Я ведь тогда у неё комнату снимал… тишина… никто не мешает… хозяйка рано спать ложится, рано встаёт, жильца не тревожит… И вот ведь оказия какая… Пожар… Да…
Я терпеливо ждал продолжения. Что мне ещё оставалось делать?
— Это ж надо было додуматься — фейерверк под моими окнами устроить! Чай, не девушка я… — в голосе Лапшина послышалось давнее непонимание пополам с удивлением. — Химики юные, головы чугунные… — пошутил преподаватель…
А я вдруг вспомнил, как кто-то из сокурсников предложил порадовать деревенских салютом. Студенты на курсе у Егора действительно подобрались все как один — талантливые, яркие, разгон от мысли к делу — полсекунды. Вот и замутили фейерверк из подручных средств. Да такой, что чуть не сожгли дом этой самой Матрёны Афанасьевны. Но летняя кухонька всё-таки сгорела. А вместе с ней чуть не погибла и хозяйка.
— Я в тот день в летней кухне работал… засиделся допоздна… да… потом на речку ушёл прогуляться, голову проветрить… Матрёна Афанасьевна спать легла… она с поздней весны по осень всегда в летней кухне ночевала… Да… — Лапшин ударился в воспоминания.
С каждым его словом в моей голове всплывало чужое прошлое, как наяву. Вот мы толпой студентов химичим из непонятно чего салют. Понятное дело, были бы трезвыми, вряд ли нам пришла в голову подобная дурость. А тут надо было непременно оповестить всю деревню о том, что практика у нас закончилась. Приняв на грудь деревенского самогона, который принесли местные парни, коллективным разумом было принято решение устроить праздник для всех.
Кто-то из деревенских ребят, с которыми мы к концу практики сдружились, притащил ракетницу, видимо, хранившуюся дома как трофей. А потом… потом мы решили: какой праздник без преподавателя? И пошли всей толпой к дому, в котором столовался Лапшин. И устроили фейерверк.
Только вот Почемучки дома не оказалось. А баба Матрёна спала на уличной кухоньке, в которую попал заряд. Это у меня нынче в Жеребцово стол, пару скамеек, печка из кирпича сложенная. У хозяйки всё по уму сделано было. С крышей, дверкой, окошками, обитыми тюлью… Вспыхнуло быстро.
Бабка спросонья сначала не поняла, что случилось, когда сообразила, с перепугу стала ломиться в стены, а не в двери, которые как-то сразу повело и оттого заклинило. Пришлось выбивать тонкие перегородки и вытаскивать орущую благим матом Матрёну Афанасьевну.
Уж не знаю, что меня сподвигло на дальнейшие подвиги, но когда кто-то из однокурсников организовал спасательные водные работы, я вспомнил: на столе в горящей сараюшке лежат папки Лапшина. Ну и кинулся внутрь, спасать бумаги. Помнится, Геннадий Анатольевич меня потом сам же дураком и обозвал. За глупость. Правда, сначала крепко выругал всех за дурость, потом объявил благодарность за спасение Матрёны. Ну а на следующий день мы всей гоп-компанией разгребали последствия нашей гениальной идеи.
Влетело нам тогда знатно, уж не знаю, как Лапшину удалось договориться, чтобы нас комсомольских значков не лишили и из института не отчислили. А кухню мы Матрёне Афанасьевне за свой счёт восстанавливали вместе с деревенскими. Местным тоже знатно досталось и за самогон, и за ракетницу, тайком вынесенную из дома. Признаки воспитательных мер у пары пацанов красовались на лице, некоторые и вовсе сесть не могли.
