Гагарин (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич

Отрицательную нагрузку от восьмушки до половины «же» оба опробовали и на центрифуге, и на Ту-134, предназначенном для имитации невесомости. В реальности… ну, ничего страшного. Только если что-то уронить, уже не достать. Если отстегнуться, то неумолимо, хоть и не сильно, потянет на приборную панель. А там куча тумблеров, которыми щёлкать абы как, мягко говоря, не рекомендуется. Лучше бы товарищ Козлов распорядился их перенести на боковую стенку спускаемой ступени.

Их корабль «Сапсан-14», по изначальному проекту — четырёхместный, состоял из обитаемого спускаемого аппарата, попросту — кабины, она выполнена в форме очень выпуклой линзы, и приборно-агрегатной ступени с топливными баками, главным двигателем, ТДУ мягкой посадки, четырьмя блоками двигателей коррекции, баками и аппаратурой. Там же имеется орбитальный отсек, по полезному объёму он как спускаемый аппарат, предназначен для манипуляций в космосе, если программа не предусматривает причаливания к станции, он же выполняет роль шлюза при выходе в открытый космос. Кабина приземляется отдельно от приборно-агрегатной ступени, она довольно просторная, не сравнить с гробиками «Восток» и «Восход», рассчитана минимум на десять полётов. Сейчас, как и орбитальный отсек, была под завязку набита оборудованием для ремонта аварийной станции. После тестов оборудования и составления списка необходимого железа для ремонта к ним в течение пары недель поднимется грузовик «Красная Пресня» с заказанным дополнительным.

Печально, если станция потеряла воздух. Вряд ли вся, у неё четыре обитаемых отсека, присоединённых крестом к переходному центральному отсеку, они, в теории, герметично отделены друг от друга. Если в отсеке давление ноль, а объём воздуха в каждом более ста кубометров, для восстановления атмосферного давления нужно сто пятьдесят кило сжиженного на каждый. Плюс с «Сапсаном» ехала куча всяких блоков аппаратуры первой необходимости, чтоб восстановить связь и управляемость с Земли.

— Смотри в иллюминатор, — посоветовал Харитонов, закончив доклад о начале движения под ионной тягой. — Особенно через визир фотоаппарата. Выкрути увеличение на восьмёрку. Здорово смотрятся грозы сбоку, когда грозовая туча резко обрывается. Видишь весь облачный слой, словно в разрезе. А молнии — как искры в вате. Поднимемся на стационарную, чудо закончится, Земля станет маленькая и плоская. Можем вступать в лигу плоскоземельщиков и клясться, что видели слонов и черепаху с той стороны.

— Так обед по расписанию, командир, насмотрюсь потом. С Байконура не ели. Стоп! Ни слова про печень трески.

На фоне расходов по обеспечению пуска космическая еда — даже не пылинка в общем бюджете, а, скорее, молекула, даже если бы трескали конфеты в обёртках из сусального золота. Но в Институте авиационной и космической медицины настаивали на самом простом рационе. Единственно, после попытки отравления Гагарина и Леонова в полёте на Луну их пища проверялась тщательнее, чем на столе Генерального секретаря. Чем закончилось то расследование, большинство не в курсе. Непосредственных исполнителей посадили, а кто был заказчиком — молчок. Алла Гагарина принесла с работы сплетню, что доказали причастность ЦРУ, но выменяли наше молчание на какие-то уступки с их стороны. Но, скорее всего, это всего лишь слухи и догадки, которые бродят по околокосмическим учреждениям. Да и столько лет прошло…

У Аллы Маратовны, мамы Сапфира-2, возраст приблизился к полтиннику, и она осталась одной из самых красивых женщин этого поколения, широко известной в СССР, ей объективно больше тридцати пяти не дать. У Андрея теплело на душе, когда вспоминал её: одевается как молодуха, а не предпенсионная бабища, все сверстницы расплылись, за собой некоторые следят, а кто и сдался, многие даже не красятся, списав себя в бабушки. Мама надевает юбки с разрезом, вышагивает на каблуках не менее десяти сантиметров, папа рядом с ней шею тянет до хруста. Он смирился с тем, что немного ниже, наверно, ещё четверть века тому назад.

Сын вышел в отца — русый, чертами круглого лица похож, всего метр семьдесят, и нет такой задорной улыбки. Правда, с возрастом Юрий Алексеевич начал улыбаться иначе, скорее отечески-покровительственно. На его пополневшем лице бывшего партчиновника уже нет той печати кипучей энергии, что бросалась в глаза на агитплакатах шестидесятых годов: «советский человек — первый в космосе» и «советский человек — первый на Луне». Добавилась всепонимающая грусть. Главный лётчик-космонавт СССР ещё не состарился, но слишком уж повзрослел.

После его полётов Алла Маратовна получила высшее медицинское образование, быстро защитила кандидатскую с грифом «сов. секретно», материалы — из первых рук, да и кто рискнёт ставить палки в колёса жене «того самого Гагарина». Постоянно летала на Байконур для контроля здоровья космонавтов перед вылетом, всегда осматривала по возвращении, говорила: никто на планете не перещупал как я столько мужиков, побывавших на орбите. Ездила на симпозиумы, устраиваемые NASA, потом говорила, как трудно не проболтаться, что мы — впереди. Успехи отечественной космонавтики освещались столь же скупо, как и в шестидесятые, на уровне лаконичных сообщений ТАСС.

Андрей как-то сказал Павлу: если при их жизни состоится пилотируемая посадка на Марс, тот же спокойный голос с чуть заметным оттенком сдерживаемого торжества произнесёт с экрана: тогда-то и там-то советский космический корабль совершил мягкую посадку на поверхности Марса, самочувствие космонавтов хорошее, аппаратура работает нормально, экипаж приступил к выполнению программы исследований, дальше — фантазируйте что хотите. Командир согласился.

Их с Харитоновым подполковник медицинской службы Гагарина провожала, конечно, тоже.

— Андрей… Ты не понимаешь, что натворил, — шепнула она, всовывая сыну в карман контрабанду — микроскопическую иконку Богоматери, коммунистка комсомольцу, пятнадцать лет расстрела за такое, как говорит их муж и отец. — Ксения, поехав со мной в аэропорт, сказала, что подала рапорт о зачислении в отряд космонавтов. Какой подал пример сестре! Только этого мне не хватало!

— Мамочка, милая, неужели ты могла предполагать что-то другое в семье Гагариных?

— Когда за него выходила в Оренбурге, кто вообще мог что-то подобное предположить⁈ Да, за лётчиков тоже волнуются. Но туда, где чёртова пустота, то абсолютный ноль, то палящее солнце, радиация… Чуть мозгом не тронулась, пока ждала Юру, особенно с Луны. Оба раза — жизнь на волоске. Думала: всё, закончилось. А теперь оба моих ребёнка — туда же… O tempora, o mores! (О времена, о нравы!).

— Мама, никто не погиб в космосе. Все несчастные случаи и у нас, и у NASA — сплошь на Земле.

— А сколько людей потеряло здоровье? Титов, Соловьева. Беляев умер…

— Не надо перед стартом!

Она опомнилась. Большой белый «Икарус», которому Павел уже обрызгал колесо, стоял метрах в двухстах от окутанной испаряющимся кислородом «Энергии-1.37», под обтекателем которой космонавтов ждал «сапсан». Тут не о смертях и болезнях надо было вспоминать, а скрещивать пальцы и плевать через левое плечо, а потом затягивать всем экипажем «Отпусти тормоза». На Красной площади побывали с дублёрами вчетвером, от Ленина благословение получили, во всяком случае, спящий Ильич никак не возражал против их миссии. Вечером засмотрели «Белое солнце пустыни», прошли тест — назвать жён Абдуллы в прямом и обратном порядке. Главное сделано, ритуалы выполнены, можно и на орбиту.

Руки женщины приподнялись, и Андрей торопливо отступил на шаг. Конечно, Береговой, провожающий от ВВС, ни слова не скажет, но как это выглядит? Маменька провожает маменькиного сынка!

Это то самое, о чём говорил ему Паша — про блатного отпрыска. Кстати, майор, постоянно тыкавший младшему своей опытностью после двух полётов, первым облажался в отрицательном тяготении, уронив тубу из-под киселя.

— Твою налево…

— Командир, вырубить тягу?

Как назло, остатки киселя образовали неопрятную лужицу на экране, откуда транслировалось изображение с Земли.