Здесь вам не равнина.. (СИ) - Тыналин Алим

— Э, подожди, Лосяра, — сказал мужчина, удерживая меня за плечо. — Не мельтеши. После такого удара не надо рыпаться. Посиди, полежи. Отдохни чуток. Славка тебя осмотрел, говорит, отдых нужен и неподвижность.

Парень, стало быть, тот самый Славка. Он стоял рядом со мной и хлопал глазами — дзиньк-дзиньк. Пощупал голову и сказал авторитетно:

— Полный покой и неподвижность. Тренировки исключены. Желательно увезти обратно вниз, в Минводы.

Э, минуточку, чего это он? Кто тут ударился головой, я или этот медик липовый? Какие такие Минводы? Ставрополь, что ли? Мы в Таджикистане, вообще-то, если я не ошибаюсь.

Но это потом, а сейчас я пытался понять, как из края суровых льдов снова очутился в зоне вечнозеленых елей. Меня что, резко эвакуировали с Корженевской вниз? Это сколько же времени я провалялся без сознания? И как там Юрка, кстати? Где он?

— Подождите, а где Юра Савицкий? — спросил я, оглядываясь. Почему это мой товарищ не бросается мне на шею с криками, как же хорошо, что я выжил?! Или он убедился, что я выжил и отправился дальше по делам, например, снова на восхождение с другой группой. — Где мой напарник? Он спустился с Корженевской?

Мужик и Славка-медик переглянулись. В группе людей в спортивных костюмах раздались удивленные возгласы.

— Во дает, Сохатый!

— Все-таки крыша поехала…

— Напарника придумал, надо же! Может, он уже на Джомолунгму сходил, пока без памяти валялся!

— Это что же теперь, его Антон повезут? Для этого машину придется задействовать, а остальным здесь куковать получается?

Мужик свирепо оглянулся на говорильщиков.

— Товарищи, попрошу без комментариев. Пострадал один из членов вашей будущей команды. По правилам советских альпинистов, в случае травмы одного из участников восхождения, оно прерывается. Пострадавший эвакуируется вниз. Как бы близко вы не находились от вершины. Это закон взаимовыручки.

Группа молчала, озадаченно глядя на него. Ну да, странные, архаичные понятия. Когда-то так может быть, и было, но не сейчас, в век феодально-хапужного капитализма.

Эти люди заплатили за поездку из своего кошелька, так что им похрен на то, что кто-то там упал со скалы. Они едут в какое-то туристическое восхождение и не развернутся обратно, если кто-то пострадал. Странно только, что они молчат, как будто энергетиков во рты набрали.

Только один парень, кудрявый, темноволосый, с огромными глазищами, записной, наверное, красавчик, запальчиво возразил:

— А почему нельзя сначала отвезти нас, а потом на обратном пути доставить в город и самого Сохатого? Он ведь все равно может подождать здесь. Ничего с ним не случится. Сказал же наш милый «доктор»!

Про кого это они вообще, черт подери? Про меня, что ли? Почему Юрка не распорядился насчет эвакуации? Мы заплатили бешеную страховку, менеджер турфирмы, между прочим, симпатичная такая девушка Таня, обещала, что в случае чего, нас спустят вниз вертолетом. А если понадобятся, пришлют сотню спасателей, как за космонавтом, чья капсула упала где-то в степи после месячного пребывания на орбите.

Но нет, никакими спасателями вокруг и не пахло. Очередное надувательство, что же тут удивительного. Зато вокруг были горы, солнце, где-то приглушенно рокотала речка и в ветвях елей чирикали сойки и свиристели.

А еще ратующий за взаимовыручку мужик устроил с красавчиком перепалку:

— Крылов, хватит тут уже басни петь! — закричал старший по возрасту. — Я тебе сказал главный принцип взаимовыручки, что тут непонятного?

— Так мы разве уже на маршрут вышли, Борис Юрьевич? — не унимался чернокудрый. — Мы же всего-навсего в лагерь поднимаемся. Ничего с нашим Лосем не случится, полежит в теньке, отдохнет. Подумает о своем поведении, о том, что не надо совать голову под камни. Правильно, товарищи?

Группа странно одетых молодых людей, смущенно молчала, пока, наконец, одна девушка, тоже брюнетка, тоже вроде себе ничего, похожая на Варлей в Кавказской пленнице, не сказала:

— Конечно, мы подождем! Надо убедиться, что с Сохатым все в порядке, и только потом можем ехать. Я считаю так, товарищи.

Красавчик Крылов не желал сдаваться и предложил поставить вопрос на голосование. Я глядел на них разинув рот и мне даже показалось, что это все происходит со мной в фантасмагорическом сне. Лежу я, значит, на самом деле, среди скал, с разбитой головой, замерзающий и умирающий, а вся эта картина просто привиделась мне в больном воспаленном мозгу.

— Никаких голосований! — яростно сказал Борис Юрьевич, демонстрируя немалые диктаторские замашки. — Мы должны убедиться, что с Сохатым все в порядке.

— Слушайте, это кто такой Сохатый, я, что ли? — уточнил я и все вокруг замолчали и посмотрели на меня.

— Ну вот, я же говорю, он контуженный, — убежденно заявил руководитель этой группы. — Себя уже не помнит, видите? Тут уже без больнички не обойтись.

Крылов обреченно застонал, но я их уже не слушал, потому что засмотрелся на свою одежду. Это что же такое получается, кто успел сменить мой замечательный пуховик Snow ray-x, толстовку, защитные штаны и ботинки Timberland с шипами, в общей сумме за две штуки баксов с гаком? Я что, испачкал свою одежду в крови?

Откуда взялись вот эти старинные спортивные штаны, этот вязаный свитер, эта толстая шапочка диковинного покроя? Вот задница снежных демонов, это что, на штанах лямочки снизу для ступней? Как в моем советском детстве, чтобы штаны не слетели с ног? Вы издеваетесь, что ли?

— Эй, Ваня, ты что, и вправду не помнишь? — спросил Славка. — Ну-ка сколько я пальцев показываю, скажи?

И он показал два пальца. Я отмахнулся и наконец-то попробовал подняться. Как не удивительно, но это удалось сделать довольно легко. Голова все еще раскалывалась на черепки, как глиняный кувшин, но тело уже почти избавилось от ноющей боли. Надо же, как легко я отделался.

— Все путем, народ, я в порядке, — я поглядел на окружающую меня группу. — Я и не думал уже, что кости соберу, но при падении с трехсот метров травма головы неизбежна. Так что это пустяки.

Парни и девушки снова переглянулись.

— Какие такие триста метров? — поинтересовался Борис Юрьевич. — Ты чего, Сохатый? Ты на скалу полез во время перекура, получил по башке булыжником. Отделался синяками, но вроде цел. И вообще, ты скажи, голова кружится? Тошнота есть, сердцебиение?

Я прислушался к своим ощущениям. Нет, вроде все в порядке. Голова болит, во рту привкус ржавого металла, будто я закусил старую рельсу, но в остальном все вполне приемлемо. Может, даже опять на восхождение рискнуть?

— Все хорошо, поехали в лагерь, — я надеялся увидеть Юрку и поблагодарить, за то, что вызвал мне помощь. — Там же есть фельдшер? Он, если что, меня подлатает.

И отважно отправился к Уазикам. По дороге несколько раз качнулся, но быстро выровнялся. Мысли о том, чтобы отправиться на госпитализацию, не было. Я ощущал себя хорошо, и с каждой минутой все лучше.

— Отлично, молодец! — возликовал Крылов.

Группа отправилась следом за мной и суровый Борис Юрьевич вынужден был сдаться. Все еще ворча под нос, что меня надо отправить вниз, он шел сзади.

Но потом я остановился. Только сейчас обратил внимание. Вокруг высились горы, но не Памира, а Кавказа. Я протер глаза и еще раз огляделся.

Да, это северный Кавказ. Вон пик Коштантау, а вон Восточная Дыхтау. Мне ли не знать, я облазил эти места еще в молодости, когда обучался альпинизму. Как я мог перенестись сюда из Таджикистана?

В спину мне ткнулся Борис Юрьевич и опять пробурчал:

— Ну что, встал столбом? Давай уже, ходи вперед.

— Позвольте, а как же так? — спросил я ошарашенно. — А как мы здесь…

Да, я узнал эту местность, чтоб ее дьяволята разодрали. Это же дорога на альплагерь Ошхамахо, что в переводе с кабардинского означает «гора счастья».

Почему я знаю это? Да потому что я лазил по этим скалам, как горный козел. И дорогу эту знаю, как облупленную. Но как я здесь очутился?

— Пошли уже, герой, — Борис Юрьевич пихнул меня вперед и я послушно залез в машину.