Александр Борянский - Три стороны моря
— Он не сказал… Сколько ты отдал за этот папирус?
— Какая разница! У нас достаточно серебра и золота.
— Да. Потому ты легко отдаешь их за ерунду.
— Ну и что? Ты жалеешь… это?
— Нет! Мне не жаль ни золота, ни серебра.
— Папирус не ерунда! Он проводник. Неужели тебе не интересно, Ба? Неужели ты всю жизнь хочешь спускаться в одно и то же, постоянно одно и то же место?
— Там нас постоянно ждут серебро и золото.
— Рано или поздно он умрет. Ведь отец недаром построил ему гробницу.
— Тогда мы станем ходить к нему мертвому.
— А ты не боишься Сетха,[16] брат?
— Мы с тобой не такие люди, брат, которые боятся Сетха. Мы с тобой не такие люди, брат, которые боятся.
— Ты всегда был смел. Почему же ты отказываешься попытать счастья в другом месте?
— Я не отказываюсь. Хоть это и безумие. Отец оставил для нас клад, мы способны пройти туда с повязками на глазах. Искать другой клад по лживым папирусам, покупая их за золото — безумие. Но я не отказываюсь попытать счастья. Вот только это — то, что ты держишь в руках, — это подделка. Четырнадцатая фальшивая дверь. Мы не вернемся, и спросить с продавца будет некому.
— Я купил эту карту у жреца.
— Я не верю жрецам. Из всего мира я верю лишь красивым женщинам, когда они называют цену.
— А я верю себе. И солнцу, когда оно встает над горизонтом. Я верю, что настанет миг и солнце зайдет.
— Ты мудрей меня, Аб.
— Нет. Мы одинаковы.
С юга на север течет река, не знающая сожалений. Есть только три вида времени: время разлива, время посева и время жатвы. Будущего и прошлого нет. Если вдуматься, нет и настоящего — река течет в вечности. Посреди вечности живут люди. На восток от реки одна вечность, на запад другая, окончательная. Берег еще живых и берег удалившихся на покой.
Некоторым это кажется очень скучным. Таких мало. Таких почти совсем нет — как будущего, прошлого и настоящего. А те, что редко-редко являются, похожи на чудо.
— Ты по-прежнему считаешь это сооружение гробницей?
— Так говорил отец.
— Ты забыл. Отец говорил: и сложит туда он все свое лучшее. Отец говорил: комната та для жизни после смерти.
— Что же я забыл? Для жизни после смерти.
— А я думаю, он имел в виду свою смерть. И нашу с тобой жизнь.
— Отец?
— Не отводи глаза, Ба. Смотри на меня. Я думаю, место, куда мы ходим, есть место для хранения сокровищ Великого Дома. И только. А место, откуда он намерен отправиться в ладье Ра,[17] спрятано там, на юге, в Абту[18] или еще дальше. Дай мне слово, брат.
— Что?
— Дай мне слово. Мы ничего не знаем. Ты видел усыпальницу хотя бы хранителя печати? Чем она должна отличаться от сокровищницы? Даже с чужих слов мы не знаем, потому что боимся спрашивать…
— Я не боюсь!
— Я помню, ты ничего не боишься. Но ты не спрашиваешь! Мы не были в Абту, почему? Все тайны заканчиваются камнем, который я да ты умеем вытащить из стены. Дай мне слово, что теперь мы возьмем золото и поплывем на юг.
— Когда?
— Завтра же. С восходом. Ты откладываешь путь на юг, тебе интересней бронзовые ножи, и женщины, и вино, но мы поплывем как можно скорей…
— Когда вся дельта захлебывается дурным пивом, радоваться вкусу вина так естественно…
— Я хочу увидеть Абту. И у меня есть мечта. Я хочу проникнуть… Слушай, брат: я хочу проникнуть в пирамиду Хуфу![19]
— Что-о?! Рваные папирусы опьянили тебя сильнее, чем меня — вина. Нет уж, лучше давай поплывем с восходом в Абту.
— Говорят, в лице сфинкса можно угадать, сколько осталось дней человеку. Надо взглянуть — и если дней много, идти без боязни. А если дней мало… или не осталось совсем — чего боятся? Тогда идти тем более.
— Мы с тобой вместе слушали рассказы о ловушках Хуфу. Сфинкс — первая! Нет уж… Кстати, говорят, нубийки… что-то о них говорят забавное, завлекательное. Но Абту — это не Нубия, да?
— Нет. Нубия еще южнее, еще выше по течению. Идем, пора.
— Пора!
— Все-таки это не гробница. Кто бы строил погребальную комнату стена к стене со своим дворцом? На одном и том же берегу! Или, ты думаешь, этот мог?
Есть две дороги: вниз по реке и вверх по реке. Других дорог нет. Здесь незачем было изобретать колесо. Это даже кощунственно: волочить по земле божественный диск Ра. И первое же племя, ворвавшееся в дельту на колесницах, несмотря на безнадежную свою дикость, на незнание сокрытых имен богов, сумело урвать кусочек священной долины и уснуло счастливое на страницах истории в обнимку с названием «гиксосы».
Они, видимо, громко кричали, гоня напуганных лошадей в атаку.
Но местное солнце не терпит полутонов. Ты либо жив, либо мертв. Либо на восточном берегу, либо на западном. Ищущие прохлады становятся добычей крокодила, иначе — себека.
— Уже достаточно темно?
— Да. Вполне.
— Кому идти первым?
— Неважно.
— Я думаю, мне. В прошлый раз шел ты. И в позапрошлый ты. А я шел первым только в самом начале.
— В самом начале было опасней всего.
— Сегодня пойду я. Я и ты — мы одно целое. А если опять пойдешь ты, появится слишком большое отличие.
— Хорошо.
— Как бьется твое сердце, Ба? Не дрожит ли твоя тень? Не подведет ли тебя твой ка?[20]
— Мой ка — это ты.
— Жрецы утверждают, что у каждого из нас собственный ка.
— Я не верю жрецам.
— Я помню. Ты еще не устал повторять: «я не верю жрецам, я не верю жрецам»?
— К делу.
— Жрецы бывают разные и разных богов. Кое-кому стоит верить.
— К делу!
— Вот он!
— Камешек, камешек, что бы мы без тебя делали?
— Тихо…
ТИШИНА.
— …Сколько прошло времени?
— Не больше, чем следует. Все, я внутри. Давай…
— Я всегда удивляюсь, как отец не просто устроил этот камень, но и рассчитал угол, где нас никто никогда не способен увидеть.
— Отец был геометром. Его научили жрецы.
— Я внутри, рядом с тобой.
— Все, не двигайся. И говори шепотом.
Что можно купить за золото в долине реки? Что можно купить за золото там, где еще не чеканят монету и привыкли охотиться за вечностью?
Меньше, чем за серебро. Серебро реже встречается на узкой полоске от порогов до дельты, и ценится оно дороже.
Но что можно вообще купить от порогов до дельты?
Обряд погребения! Самый безупречный, самый надежный. Это еще вроде бы не скоро? Как сказать. Смотря с чем сравнивать. В действительности это всегда рядом. И это единственное, что по-настоящему нужно человеку.
А что еще? Работа на полях — изнурительная, каждодневная, под беспощадным солнцем — золото позволит ее избежать. Золото подарит тоскливое безделье в тени. Продажные женщины утомят, к вину привыкнешь, и для разнообразия, как последнему черпальщику, захочется пива… Власть, почести? Не-ет, Кемт не та страна, где власть приобретается за одни только деньги.
Да и с погребальным обрядом… Если ты не властитель, если ты один или твои родственники слабы, вместо чистой мирры, вместо кассии и прочих благовоний в чрево тебе вольют сок редьки, вместо лент из виссона тело обернут банановыми листьями, вместо урн-канонов внутренности просушат на солнце, и все это за те же двести дебенов[21] серебра, которые ты всю жизнь складывал, собирал, дабы хоть в загробный мир войти имеющим власть.
— Опять мы не взяли светильню!
— И хорошо. С огнем ты чуть не поджег его ткани. Я помню расположение всех предметов.
— Опять мать удивится, откуда у нас ладан…
— Шаг вперед, шаг влево. Надеюсь, ты не собираешься заворачиваться в пурпурный виссон? Он нам в Абту ни к чему.
— Давай, давай… Пусти меня вперед.
— Что ты там будешь делать? Ты же не запоминаешь расположение предметов.
— Давай, давай…
ЗВУК.
— Что это? Что это было? Аб!
— Это…
— Что?! Я не вижу! Аб!!
— Не надо… Орать…
— Да что же там такое?!
— Мне… Перебило… Ноги…
— Как?! Что мне делать?!!
— Не двигайся.
— Брат!!!
— Ни шагу!
— Брат…
— Ни шагу…
— Хорошо.
— Послушай…
— Да. Я слушаю. Я слушаю тебя.
— Ты готов сделать для меня…
— Все!!!
— Дай мне слово. Помнишь, совсем недавно я просил — дай мне слово.
— Клянусь…
— Моей вечной жизнью.
— Если я нарушу слово, пусть будет то, что ты говоришь. Ты же знаешь меня, Аб.
— Я лишусь места у трона Осириса.
— Если я, Ба-Кхенну-ф, нарушу данное тебе, Аб-Кхен-ну-ф, мое слово, то да лишусь я места у трона Осириса.
