Антон Первушин - «Гроза» в зените
Георгий Петрович почти убедил Мэла. Но согласиться с ним, что воздушные шары устарели, не мог. В глубинах океана тоже страшные условия: огромные давления, температура чуть выше нуля, да и водой человек дышать не может ― но ведь научились же строить и глубоководные батискафы, и огромные подводные крейсеры, и малые субмарины для акванавтов, и подводные танки, и подводные города. Десятки тысяч людей живут и трудятся под водой. Ведь сумели же обойти препятствия, установленные природой! Воображение подростка, подстегнутое прямой аналогией, которую предложил школьный физик, сравнив воздушный шар с батискафом Огюста Пикара, разыгралось. Ему представлялся уже огромный резиновый шар с подвешенной под ним стальной гондолой. В гондоле сидели отважные покорители высот в громоздких глубоководных костюмах с баллонами ― прочная сталь гондолы и костюмы должны были защитить их от ужасов высот так же, как защищают от суровых условий глубин. Десятки горелок, работающих на газе, запасенном в баллонах, начинают нагревать шар. Он поднимается вверх ― всё выше и выше, выше клиньев перелетных птиц, а потом… Мэл не знал, что будет потом. И задумался. У океана имеется дно, но у атмосферы нет дна. Физик еще в прошлом году рассказывал, что атмосфера ― это только тонкая оболочка, за ней находится бесконечная пустота. В этой пустоте горят звезды и плывут по установленным законами небесной механики планеты и астероиды. Возможно, на некоторых планетах есть атмосфера, вода, океаны, жизнь. Воздушный шар, оторвавшись от Земли, сможет перелетать между планетами, и тогда отважные покорители высот познакомятся с обитателями иных миров.
Последняя мысль так ошеломила Мэла, что он решил ее немедленно записать, чтобы потом не забыть по нечаянности. Не дойдя до дома, он уселся на деревянную скамейку, стоявшую в сквере на пересечении улиц Кирова и Марата, вытащил из портфеля толстую тетрадь и шариковую ручку.
Эта тетрадь на девяносто шесть листов, в клеточку, с твердой черной обложкой появилась у Скворешникова совсем недавно. И Мэл даже сказать не мог, откуда она взялась. То ли мать с работы принесла и забыла на столе, а он утащил машинально; то ли он сам ее купил с непонятными целями, когда прошлой осенью приобретал школьные принадлежности, а потом забегался и забыл. Но тетрадка всплыла, чистые листы поманили, и Скворешников стал брать ее в школу. Иногда, слушая урок, он доставал ее, чтобы порисовать «чертиков», была такая привычка. Правда, далеко не все учителя одобрительно отнеслись к появлению «левой» тетрадки, полагая, что она отвлекает Мэла, и тетрадку приходилось прятать. Но в сквере придираться было некому, и Скворешников спокойно разложил ее, пролистав изрисованные страницы. На последней из них он обнаружил вольное изображение «Наутилуса». Длинный хищный корпус с выступающей, словно акулий плавник, рубкой. Луч прожектора, рассекающий непроницаемую темноту глубин. Ряд иллюминаторов. Турбулентный след, оставляемый винтами. Подводные гады вокруг ― морские звезды, спруты, змеи. Картинка была нарисована так, что Скворешников понял: вместо океана можно изобразить космос. Вот здесь подрисовать к морским звездам лучики, здесь добавить хаотических точек, и спрут предстанет далекой туманностью, а несколько резких штрихов превратят гигантского змея в астероид. Тогда «Наутилус» мог стать гондолой, и к нему оставалось только добавить еще более огромный шар, что Мэл без особого труда и проделал.
Получилось осмысленно. Полюбовавшись на результат, Скворешников перелистнул страницу и записал: «Физика говорит, что полет в небо возможен. Он подобен подъему батискафа со дна океана. В этом случае дно океана ― это наша Земля. Если построить такой небесный батискаф, он сможет летать между планетами. Земля будет выглядеть как глобус. Наверное, жители других планет видят ее такой. Вот они удивятся, когда мы прилетим к ним и скажем, что их планеты кажутся нам маленькими звездочками на небосклоне».
В те дни Мэл очень радовался, полагая, что сделал великое открытие. Однако вскоре его ждало столь же великое разочарование.
Биологию им преподавала Аква Матвеевна – молодая учительница, только что из педагогического вуза, которая ко всему прочему вела пятый «а» Мэла в качестве классной руководительницы. Преподавала она скучно, словно по учебнику. Мэл на ее уроках либо рисовал, либо спал с открытыми глазами. Но однажды, и случилось это аккурат в апреле, почти сразу после беседы с физиком, классная биологиня решила прочитать лекцию по теории происхождения видов.
«Великий Чарльз Дарвин, – выступала она перед изнуренным высокими материями классом, – создал теорию эволюции видов за счет естественного отбора. Согласно этой теории, люди произошли от приматов, то есть от одного из подвидов обезьян, которые спустились с деревьев и пришли в саванну, где создали орудия труда. Теория Дарвина стала одним из краеугольных камней марксистско-ленинской философии. Однако у религиозных оппонентов, которые отстаивали гипотезу божественного происхождения человека, имелись серьезные возражения. Почему, спрашивали они, человек в отличие от обезьян лишен волосяного покрова и волосы у него имеются только на голове? Почему, спрашивали они, человек любит воду и стремится к воде, ведь все остальные обезьяны боятся воды, как огня? Теория Дарвина нуждалась в обоснованном дополнении. И вот в двадцатом веке советские и французские ученые доказали, что человек произошел не от приматов, которые жили на деревьях, а от особого вида обезьян, которые селились на берегах африканских рек и озер. В процессе естественного отбора эти обезьяны – их называют водяными обезьянами или наяпитеками – утратили волосяной покров на теле, поскольку он мешал им глубоко нырять, добывать моллюсков или рыбу. Зато они обрели жировую прослойку, как у китов, которая позволяла наяпитекам не мерзнуть при длительных заплывах и погружениях. Те из водяных обезьян, которые получали новые качества в процессе эволюции – например, более массивный мозг, у китообразных происходит то же самое, – эти развитые обезьяны гибче воспринимали изменения окружающей среды, чем их собратья по виду, ведь они жили фактически в двух мирах: на земле и в воде. Когда гигантские озера Африки высохли, наяпитеки быстро сориентировались, ушли в саванну, научились охотиться на крупных животных ― через это они обрели разум. Но память о воде продолжает жить в нас. Люди инстинктивно тянутся к воде, строят города на берегах рек и озер, погружаются в глубины Мирового океана, осваивая его несметные богатства. Среди нас уже есть люди, которые могут задерживать дыхание на десятки минут, подобно дельфинам. Можно даже сказать, что мы возвращаемся в естественную для нас среду обитания…»
Мэл встрепенулся, огляделся и поднял руку. Хотя и знал, что заслужит этим смешки и подначки во время перемены.
«Да, Скворешников, слушаю тебя», ― кивнула ему классная.
Мэл спросил: а зачем возвращаться в воду? Если мы из нее уже вылезли? Наверное, человеку надо двигаться дальше и выше. Стремиться к небу, осваивать новые миры.
Сзади захихикали. Аква Матвеевна нахмурилась.
«Какая дурацкая идея, ― сказала она. ― Кто тебя надоумил, Скворешников?»
Мэл сильно смутился и не ответил на вопрос.
«Объясняю, Скворешников, еще раз. Для особо одаренных, ― сзади засмеялись громче. ― Человек эволюцией приспособлен жить в двух средах: в воде и на земле. И мы зависимы от этих сред. Если бы человек был птицей, он мог бы подниматься в небо. Но человек ― не птица, и на высоте он задохнется от недостатка кислорода…»
Скворешников возразил, что человек может взять с собой баллоны, как у акванавтов.
«Так пытались делать, ― строго сказала классная. ― Но оказалось, что человек очень уязвим. Он не может долго находиться в отрыве от привычной среды обитания. У смельчаков, которые рискнули подняться на высоту, ссыхалась кожа. Они слепли от нестерпимого света. На высоте низкое давление, и у испытателей закипала кровь, как при кессонной болезни. Многие погибли, а те, кто уцелел, сделались инвалидами. Ведь на высоте очень высокая радиация. Вы проходили на “гражданской обороне”, что такое радиация? Так вот, на высоте имеются целые пояса естественной радиации. Преодолевая их, испытатель подхватывал лучевую болезнь. А это очень страшно, дети, – лучевая болезнь. Человек покрывается язвами, теряет волосы, может сойти с ума. Во время войны десятки тысяч людей из-за облучения умерли. И сегодня еще умирают, если в зону поражения попасть. А наверху, над облаками, ― сплошная зона. Нет, дорогой мой Мэл, людям в небе делать нечего».
Ночью Скворешникову приснился кошмар. Он видел себя летящим высоко-высоко, внизу была Калуга, маленькие домишки, блестящая лента Оки. Для полета не требовалось взмахивать руками и как-то напрягаться ― он происходил сам по себе, вот так летом ляжешь на воду, раскинешь руки и ноги, расслабишься, и река удержит, понесет. Во сне Мэл поднимался всё выше. Калуга из набора кубиков превратилась в лоскуток, размером с игральную карту, Ока предстала тончайшей проволокой, горизонт загнулся, являя шарообразность Земли. И тут Скворешникова ожгло. С ужасом он увидел, как у него начинает дымиться кожа на руках, она быстро высыхала, чернела на костяшках, от рук пошел резкий запах паленой плоти. Отвратительные волдыри на коже начали лопаться, обнажая мясо. Мэл закричал и проснулся.
