Вторжение (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

Главные силы наших противников — два парусно-винтовых линейных корабля 90-пушечный «Агамемнон» — первый британский паровой линкор специальной постройки и 70-пушечный «Сан Парэй». В отличие от первого, он был заложен как чистый парусник еще в 1845 году и провел на стапеле более шести лет, пока лорды решали, какой корабль им нужен. В конце концов, паровую машину на нем поставили, но по своим тактико-техническим данным он мало отличался от «блокшипов», с которыми нам довелось иметь дело на Балтике. Такой же тихоходный и для своих размеров слабовооруженный.

За ними парусники 120-пушечного ранга [1] «Британия», «Трафальгар», «Куин», 90-пушечные «Родней», «Альбион», «Лондон» и более мелкие «Вендженс» и «Беллерфон». Всего десять вымпелов, идущих под парусами, что, в общем логично. Отдельную колонну из двух линкоров не составить, тем более что один из них, мягко говоря, довольно тихоходен.

Командовал британской эскадрой вице-адмирал Джеймс Уитли Дандас, державший свой флаг на «Британии» и младший флагман контр-адмирал Эдмунд Лайонс на «Агамемноне». Фрегаты и прочая мелочь держались в стороне.

Им противостояла великолепная четверка самых больших и мощных линейных кораблей Черноморского флота. Впереди «Париж» под флагом контр-адмирала Федора Новосильского и названный в честь вашего покорного слуги «Великий князь Константин» затем «Три Святителя», «Двенадцать апостолов». Первые два новейшей постройки и активные участники Синопской баталии. Остальные более старые, но перед войной прошли тимберовку и вполне боеспособны. На всех не менее 120 орудий разного калибра, включая 28 — 68-фунтовых на нижнем деке.

Их поддерживают семь 84-пушечных кораблей под началом вице-адмирала Павла Нахимова. Его бессменный флагман — «Императрица Мария», затем «Храбрый», «Чесма», «Гавриил», «Ягудиил», «Ростислав» и «Святослав». Эти гораздо слабее, 68-фунтовок на них от четырех до восьми штук, а на некоторых нет вовсе.

Общее руководство эскадрой возложено на Корнилова, снова поднявшего свой флаг на «Владимире». Шесть пароходо-фрегатов под его непосредственным началом держаться чуть поодаль от главных сил готовые в любую минуту прийти на помощь, чтобы поддержать огнем или помочь с маневром.

На первый взгляд такое распределение флагманов может вызвать удивление, но… Дело в том, что самый опытный и авторитетный адмирал на Черноморском флоте — Нахимов совершенно не рвался в бой. Судя по всему, он вообще считал противостояние англичанам на море делом безнадежным и сделал все, чтобы отговорить нас с Корниловым от предстоящего боя.

— Не лучше ли встретить врага-с на сухопутных позициях? — с жаром говорил он. — Пусть количество наших войск в Крыму невелико, но мы всегда можем усилить-с оборону артиллерией и личным составом с кораблей. Когда же союзники увязнут в укреплениях, с севера подойдут-с свежие силы Дунайской армии и сбросят противника в море!

— Отличный план, господа — скривился я. — Пусть армия воюет, а мы будем прохлаждаться! И вообще, зачем нам корабли, если мы боимся сойтись с противником борт о борт, если это, конечно, не турки со шведами, которых не бил до сих пор только ленивый?

— Ваше высочество превратно истолковали мои слова! — вспыхнул адмирал.

— Разве? А мне вот так не показалось. Сейчас у нас есть корабли и сплаванные экипажи, которые вполне могут бросить вызов вражескому флоту. Но как только мы отправим наших матросов на сухопутные укрепления, они разом превратятся солдат или того хуже землекопов. А господа офицеры из морских станут пехотными, которым за какой-то не вполне понятной надобностью преподавали в корпусе навигацию!

Сразу скажу, безоговорочно поддержали меня только Корнилов и Бутаков. Нахимов выступил резко против, остальные флагманы и командиры кораблей колебались. Тот же Новосильский, хоть и не особо верил в успех предприятия, готов был выполнить приказ. Тоже касалось и Истомина с Панфиловым.

— Павел Степанович, а может тебе на берегу послужить? — как бы невзначай поинтересовался я. — Ластовыми командами заведовать или, к примеру, шкиперским имуществом? А мы тут как-нибудь сами.

Для героя Синопа подобное предложение было прямым оскорблением. В воздухе повисла напряженная тишина. В какой-то момент мне даже показалось, что у Нахимова сдадут нервы, после чего он потребует удовлетворения, но адмирал сдержался.

— Будь, по-вашему-с, — глухо отозвался адмирал. — Я готов повести эскадру, но при некоторых непременных условиях-с.

— И каких же? — поинтересовался я, отметив про себя, что при волнении тот употребляет — «словоер» [2] вдвое чаще обычного.

В конце концов, мы сошлись на том, что Черноморский флот выйдет в море и, если окажется перед превосходящими силами противника, даст оборонительный бой, чтобы иметь возможность отойти под прикрытие береговых батарей. Если же, паче чаяния, силы будут равными, то и сражение состоится.

Но главным условием, стало… мое отсутствие! Адмиралы явно не хотели брать на себя личную ответственность. Сами погибнуть не боялись, но вот потерять великого князя было страшнее смерти. Попробуй, объясни венценосному отцу, как такое случилось, особенно если сам уцелел!

— Константин Николаевич, — неожиданно согласился с ними Корнилов. — Жизнь вашего императорского высочества слишком ценна, чтобы понапрасну рисковать ей!

— Вы издеваетесь? — обвел я глазами присутствующих.

— В бою может случиться всякое, а ваша потеря, от чего упаси нас Господи, крайне негативно скажется на настроениях личного состава флота и гарнизона.

— Все верно, — закивали адмиралы. — Мы нисколько не сомневаемся в участии государя, но пока вы с нами во главе флота и армии нужды Севастополя будут для Петербурга первоочередными.

В этот момент, в зал, где мы совещались вошел Юшков и наклонился ко мне. Выслушав его доклад, я с трудом удержался от улыбки.

— Счастлив сообщить приятную новость, господа! Английский флот приближается к бухте. Да-да, французов и турок с ними нет. Так что наши силы более или менее равны…

Поскольку ветер сейчас слабый, да еще и со стороны моря, линкоры на рейд вывели с помощью буксиров. Выстроив линию, Нахимов, судя по всему, ожидал подхода противника, чтобы, как и собирался, дать оборонительный бой. Строго говоря, определенный смысл в этом был. К британцам в любой момент могли подойти союзники, а мы могли надеяться только на помощь береговых батарей и близость собственной базы. Случись нашим кораблям получить повреждения, им будет, где отремонтироваться. Вражеским судам для этого нужно идти как минимум в Константинополь.

Впрочем, все эти рассуждения я могу делать только как сторонний наблюдатель с Константиновского равелина. Последний, к слову, назван в честь моего дяди, несостоявшегося императора и невольного виновника восстания декабристов.

Но пока эскадры не сошлись, остается немного времени, а в мою премудрую голову лезли разные мысли.

Прокручивая в очередной раз в голове разговор с Меншиковым, я тщетно силился понять, все ли сделал как надо, нельзя ли было разыграть эту партию по-другому и не находил ответа. Все-таки старый интриган меня подловил. Телеграмма от государя — это серьезно. Никто, включая и меня, не может напрямую пойти против царской воли. Так что какое-то время придется светлейшего потерпеть. То, что он справится, надежды никакой нет, но пока об этом известно только мне.

С другой стороны, главнокомандующим все равно остаюсь я. Если Александр Сергеевич хочет рулить армейцами, так и флаг ему в руки! И если сам облажается, так и пусть и ответ держит. Правда, такая скользкая сволочь и в этом случае может вывернуться, но тут как говорится, будем поглядеть.

— Кто главный? — после недолгой паузы спросил я.

— Ваше императорское высочество! — не колеблясь, ответил князь.

— И мои приказы обязательны к исполнению?

— Вне всякого сомнения! Если они, конечно, разумны… нет не так, — спохватился Александр Сергеевич. — Сообразуются с военным искусством и сложившейся обстановкой!