Андрей Марченко - Милитариум. Мир на грани (сборник)
– Довольно, – на этот раз игру прервал я.
– Как вам будет угодно.
Я изобразил нерешительность.
– Мы могли бы разыграть дюжину-другую унтеров в вист, – предложил я. – Или в белот, если пожелаете.
Хранитель презрительно скривил губы.
– За кого вы меня держите, сударь?
Я развел руками.
– Не хотел вас задеть. Думал, возможно, за полсотни последних лет вы приобрели необходимый навык.
Хранитель не ответил, и я из Георгиевского зала ретировался.
– Как вам это понравилось? – осведомился я тем же вечером у княгини Ромодановской.
Мы неспешно фланировали по Невскому. Вернее, фланировала она, а я, как и подобает наставнику, держался в двух шагах по левую руку.
– Вы были великолепны, Валерьян Валерьянович. Особенно когда подменили тот бочонок в лото.
– Вы заметили? – изумился я.
– Я следила очень внимательно. Скажите, а вы не опасаетесь, что вас, так сказать, обнаружат?
Я укоризненно покачал головой. Людишки всё-таки скудоумны, даже самые лучшие из них. Не к вам, благородные господа, относится, а впрочем, к вам тоже. Ангела смерти видят лишь те, кому он предстает, а не любой, кому приспичит. Почему-то эту элементарную, в общем-то, истину людишкам удается усвоить с превеликим трудом, да и то далеко не всем.
– Будьте покойны, дорогая Кларисса, – уверил я свою спутницу. – Что-что, а конфиденциальность я гарантирую.
Она внезапно остановилась.
– Валерьян Валерьянович, зачем я вам?
Этого вопроса я ждал, в ее положении его задают все. Я мог бы ответить честно – что каждая завербованная душа зачисляется на мой счет и приближает меня к новой ступени. Что мне осточертела полевая работа, что пробиться наверх крайне нелегко, и поэтому… Я не стал говорить правду. Во-первых, потому что отвечать правдиво – моветон и редко когда бывает целесообразно. А во-вторых, потому что была еще одна причина, и тоже правдивая.
– Вы мне нравитесь, – не стал я эту причину скрывать. – Чертовски нравитесь.
– Вот как? Мне лестно. И что со мной станется, когда я умру?
– Я буду ходатайствовать о зачислении вас в штат. Вы наверняка догадываетесь, какие блага эта должность предоставляет.
Следующие десять минут мы шли молча. Моя Кларисса пыталась свыкнуться с новостью. Я не мешал. Одно дело, когда «чертовкой» тебя людишки зовут за глаза, и совсем другое, когда это звание соответствует сути вещей.
– Что ж, – нарушила наконец паузу Кларисса. – Я согласна.
– И вы не пожалеете, – с пылом заверил я. – Мудрое и правильное решение.
– Скажите, сударь… Почему ваш противник отказался играть в вист или во что вы ему там предлагали?
– Он не просто отказался, – краями губ улыбнулся я. – Он принял это за насмешку. Видите ли, дело в том, что…
Дело было в том, что в коммерческих играх господину ханже у меня нипочем не выиграть. Вист это не штос, где весьма непросто сшулеровать. Вист – это где смошенничать можно на каждом ходу, а поймать за руку, когда сдаешь себе козырной онёр из рукава, чрезвычайно трудно, если не сказать «невозможно».
– Он попросту трус, – скрыл правду я. – И проиграть там, где требуются сообразительность и острота ума, боится до чертиков.
* * *На следующий день прибыла новая партия раненых – голов в триста. По этому поводу ходячих в спешном порядке принялись передислоцировать в лазареты попроще. Еще теплые от их тел койки наскоро перестилались, чтобы принять новых постояльцев.
– Нам предстоит немалая работа, сударь, – приветствовал я Хранителя. – Вы, надеюсь, в форме?
Он досадливо фыркнул, и мы уселись на ставшее уже привычным место в Георгиевском зале.
– Что здесь делает эта женщина? – надменно кивнув в сторону Клариссы, осведомился Михаил Назарьевич. – Я видел ее здесь и вчера.
– Моя протеже, – небрежно ответил я. – В свободное от дежурства время обучается ремеслу. Вы имеете что-то против?
Хранитель с минуту молчал.
– Вы всё же отвратительное существо, сударь, – сказал он наконец. – Взгляните: молодая, красивая женщина. Занималась богоугодным делом, у нее была возможность спасти свою бессмертную душу. До тех пор, пока не явились вы. Как же…
– Ближе к делу, – оборвал я. – Не лезьте, куда вам не следует.
Хранитель крякнул, молча стасовал колоду и дал мне подснять.
– Казак Онищенко, – объявил он. – Пять партий в баккара.
Я легко выиграл все пять. Вслед за ними с той же легкостью заполучил еще двух казаков и вахмистра.
– Достаточно? – с издевкой спросил я. – Вы явно сегодня не в форме. Впрочем, мы можем сменить игру. Как насчет партии в белот?
Хранитель посмотрел мне в глаза.
– Идет, – выдохнул он. – Сдавайте.
– Я не ослышался? – изумился я. – Вы согласны сыграть в белот? На кого же?
– На всех.
– В каком смысле? – оторопел я. – Что значит «на всех»?
Белесые крылья за спиной Хранителя трепыхнулись.
– Это значит – на всех разом. Вы надоели мне, господин чертов служка. Смертельно надоели. Вы, такие, как вы, и эта работа. Давайте покончим с этим. Вы будете играть?
– Конечно, – я наскоро, пока он не передумал, перетасовал колоду. – Извольте подснять.
Я набрал девятьсот шестьдесят очков, когда у него не было еще и шестисот.
– Не желаете сдаться? – предложил я.
– Да подите вы!..
– К черту? – вкрадчиво уточнил я. – С удовольствием.
Я раздал, сбросив себе из-под низа терц от туза треф и открыв семерку треф козырем. Хранитель спасовал, и я раздал прикуп.
– Терц, – объявил я и вышел червовым тузом. – Терц от козырного туза, бела, во взятке партия.
Хранитель секунду помедлил.
– Не проходит! – прогремел он и побил моего туза козырной восьмеркой. – Белот валет козырь, ренонс червей и каре валетов сбоку.
В ошеломлении я застыл. Он предъявил комбинацию, сгреб мои карты и сложил очки. Счет сравнялся.
– Как получилось, что вы пасовали на трефу? – выдохнул я.
Хранитель хмыкнул.
– Не ваше дело, – презрительно проговорил он. – Это вы играете в белот чертовски хорошо, а я как бог на душу положит. Тасуйте.
Усилием воли я справился с ошеломлением и принялся тасовать. Три туза один за другим скользнули под манжет.
– Срежьте, сударь.
Он подснял, и я раздал по шесть карт. Козырем выпала бубна.
– Пас, – объявил Хранитель.
– Играю!
Я раздал прикуп. Тузы из-под манжета перекочевали в ладонь. Я мельком взглянул на свои карты. Старший козырь, две старшие боковые масти и одинокая семерка треф. Выиграть Хранитель мог только чудом.
С полминуты он думал. Затем окинул меня изучающим взглядом и усмехнулся.
– Вы сдали мне одни фоски, – сказал он. – Мне не с чего ходить. Но у меня на руках каре дам.
Он рывком перевернул карты рубашками вниз. Я замер – четыре дамы скалились мне в лицо. Я бил три из них. Но не трефовую. Ходом с дамы треф он выигрывал партию. Любой другой его ход давал победу мне.
– Ну что, любезный Валерьян Валерьянович, – проговорил Хранитель насмешливо. – Дело в даме, не так ли? Весь вопрос – в какой! Хотите пари, что я наверняка угадаю?
И тут до меня дошло. Я резко обернулся. Кларисса Андреевна, княгиня Ромодановская, скрестив на груди руки, стояла у меня за спиной. Я понял.
– Ход дама треф, – небрежно обронил Хранитель. – Партия!
Я медленно, в три приема, поднялся.
– С-сука, – просипел я. – Глупая блудливая сука. Так ты, оказывается, была в сговоре с этим снобом. С самого начала, с самого первого дня водила меня за нос, не так ли? Семафорила ему у меня за спиной. Ты хотя бы понимаешь, что с тобой теперь будет?
Она не ответила. Только лишь побледнела. Высокая грудь, которой я любовался в сестринской келье, вздымалась под красным, будь он проклят, крестом.
– Зачем? – с горечью спросил я. – Зачем ты это сделала? Думаешь, этот святоша, – я кивнул на Хранителя, – тебя вытащит? Ошибаешься. Душу можно продать всего лишь раз. Обратно ее не выкупишь. Знаешь, что это такое – вечно гореть в аду?
Княгиня кивнула.
– Наслышана, – едва уловимым шепотом проговорила она.
– Так зачем? Кто тебе эти три сотни убогих калек?
Она внезапно улыбнулась – по-чертовски, задорно, отчаянно и лукаво.
– Да никто, – бросила она, словно речь шла о пустяках. – Вам, сударь, этого не понять.
Алекс Бор, Алиса Белова
Грёза
Сизым июньским вечером, когда серые облака уже укутали солнце, я поднялся на крыльцо и позвонил в дверь. Я подумал, как чудно может быть то, что люди ждут меня, но сами еще не знают об этом. Мысль эта даже раззадорила меня. Я стоял на пороге дома, где раньше не бывал, я должен был встретиться с людьми, о которых ничего совсем не знал, и я собирался продать им то, чего они так хотели купить. Другие, впрочем, поэтому могли бы назвать меня коммивояжером. Что ж, буду им. Другие еще не раз придумают, как меня назвать…
