Исай Лукодьянов - Очень далекий Тартесс (сборник)
— Где уж там, светозарный, — ответил Горгий, покосившись на гору обглодков под миликоновой бородой. — Одних только забот о нас, низкорожденных, сколько…
— То-то и оно, — кивнул Миликон. И задумчиво добавил: — Вот я первый раз в году вывез котов на охоту, а сам все думаю, как там в городе день пройдет без меня… Ведь кому доверишь? Только себе и можно… Попробуй тут без хитрости.
Он замолчал, прислушиваясь к звукам во дворе. Потом опять взглянул на Горгия, сказал:
— Узнал я про твоего пропавшего матроса.
— Где он? — встрепенулся Горгий.
— Люди Павлидия схватили его на базаре. Литеннон выпытывал у него, не встречался ли ты в Столбах с карфагенянами. Ведь ты соврал Литеннону, что прошел Столбы безлунной ночью. Луна-то была, вот и заподозрил тебя Литеннон.
«Ах, проклятые», — с ужасом подумал Горгий. Стараясь не выдать тревоги, спросил:
— А что говорил мой матрос?
— При пытке не был, не знаю. — Миликон усмехнулся. — А теперь и спросить не у кого: Литеннону, ты сам видел, череп раскроили. Само собой — случайно… Твой матрос теперь на рудниках. Придется отплыть без него: с рудников не возвращаются.
Он поднялся, вышел во двор. Постоял, глядя на дорогу, скудно освещенную ущербной луной, тихо поговорил с начальником своей стражи. Потом вернулся в комнату, где хозяин двора приготовил для него ложе. У дверей уселись, зевая, телохранители.
Горгию было ведено ложиться спать в углу двора. Он растянулся на охапке свежескошенного сена, закинул руки за голову. Прямо над ним стояло созвездие Арктос.[16] Значит, восток вон в той стороне… за стеной, сложенной из нетесаных камней… Где-то там, за морем, Фокея. Тоже спит под лупой. Только там, должно быть, уже под утро…
Шальная мысль пришла ему в голову: стена невысока, перемахнуть через нее и пуститься наутек… подальше от этих проклятых богами опасных мест, от миликоновых хитросплетений. Долиной Бетиса подняться вверх, потом — горными тропами на восток, к Майнаке… Мешочек с деньгами при нем, кинжал тоже… Но уже плыли перед мысленным взором недоумевающие лица кормчего Неокла, Диомеда, матросов… купца Крития… Нет, не убежать. Одной веревочкой связала его с ними судьба. И еще Астурда… Да что же это? Скольких женщин он знал, а вот так, чтобы в душу запало, не было еще ни разу. Уж не колдовство ли?…
Звякнуло оружие. Рядом присел на сено один из миликоновых стражников. Шумно поскреб грудь, ругнулся вполголоса.
Ну вот, теперь и захочешь, а не уйдешь.
И уже в полусне последняя мысль: «Уж если суждено пойти в море, то прихвачу с собой Астурду, а там будь что будет…»
Среди ночи проснулся Горгий от неистового шума. Топот тяжелообутых ног, крики и ругань, лязг оружия. Рядом хрипло застонал и рухнул человек. Горгий быстро отполз в сторону, затаился между возком и стеной. Пытался понять, что происходит: передрались ли телохранители между собой или еще какая беда нагрянула?…
Шум драки оборвался внезапно. Во дворе вспыхнули факелы, в их дымном багровом свете Горгий увидел вооруженных людей в желтом. Стражники Павлидия! Они бродили с факелами по двору, разглядывали убитых.
— Ну что, нашли грека? — спросил начальственный голос.
— Ищем, блистательный. Здесь должен быть, куда ему деться…
У Горгия застучало в висках. Он прижался боком к шершавой стене, нащупал за пазухой кинжал.
— Вот он! — донеслось с другого конца двора. — В сено, злодей, закопался.
— Тащи его!
Горгий услышал хриплый испуганный голос:
— Не трогайте меня, я купец из Массалии…
— Да это не тот. Проезжий, что ли… У того, говорили, нос горбатый.
— Бросьте этого, ищите дальше!
Колеблющийся свет факелов приблизился.
— Ага, вот он, горбоносый, за повозкой! Гляди-ка, кинжал наставил…
Пахнуло потом и кожей. Два копья уперлись Горгию в грудь. Подошел блистательный, весь в серебряных перевязях и пряжках.
— Отдай кинжал, — велел он, кривя губы в нехорошей улыбке. — Все видели? — Он потряс кинжалом в воздухе. — Этим ножом грек и убил Миликона!
— Ошибка! — закричал Горгий. — Никого я не убивал… Я спал во дворе…
— Стража светозарного Павлидия не ошибается, — прервал его блистательный. — А с карфагенскими лазутчиками у нас разговор короткий. Ведите его!
Понуро побрел Горгий под наставленными копьями со двора. Увидел на миг сумрачный взгляд массалиота. Потом его толкнули в повозку.
— Так, так. Не выдержали, значит: ввели женский персонаж.
— У вас есть возражения?
— Пылкая любовь вольноотпущенника к рабыне… Нет, я не возражаю. Без любви что же за роман?
— Вы иронизируете, читатель?
— Послушайте, вашего Горгия судьба так немилосердно лупит по голове, что… ну, в общем, сделайте его счастливым хотя бы в любви. Я серьезно говорю.
— Поверьте, мы бы очень хотели, но…
— Скажите прямо: не умеете писать о любви. Я уж давно заметил: фантасты считают, что описывать любовь не их дело. То есть они пишут о ней, конечно, но как плохо! Как холодно!
— Вы нас пристыдили. Мы попробуем хорошо писать о любви. Нет, в этом романе уже поздно. Но может быть, в следующих вещах…
11. ТОРДУЛ И ПАВЛИДИЙ
Дворец Павлидия был открыт только для доверенных людей. Но имелась в нем комната, куда ходу не было никому. Здесь верховный жрец в уединении обдумывал и решал государственные дела.
На возвышении, перед статуей бога Нетона, горел жертвенный огонь. На полу лежали бычьи шкуры. В углу била из стены водяная струя, падала с плеском в маленький водоем. От жертвенного огня вода казалась красной.
Павлидий сидел, откинувшись на подушки, перед низким столом с бронзовыми ножками. Тордул стоял перед ним. Переминался с ноги на ногу, избегал взглядов верховного жреца. Мало походили они друг на друга, только носы у обоих были одинаковые — острые, хищные. Щека Тордула была рассечена, одежда изорвана, левое плечо обмотано окровавленными тряпками.
— Хорош, — тихо сказал Павлидий, отводя от глаза финикийское стеклышко. — Давно тебя не видел. Не прибавили тебе ума морские походы. А тот, что был, морскими ветрами выдуло.
Тордул молчал. Он весь еще был во власти недавней короткой и бешеной схватки у крепостных ворот. Не мог он понять, почему так получилось: против ожиданий стражи оказалось не только не меньше, но и куда поболе обычного. И часа не прошло, как его, Тордула, люди были смяты и повязаны. Самого же Тордула прямиком приволокли сюда.
— Окрутил тебя Миликон вокруг пальца, обманул, как котенка, — продолжал Павлидий. — На что ты рассчитывал, поднимая оружие против тысячелетнего царства? Рассуди сам: может ли малый котенок опрокинуть могучего быка?
— Ваш могучий бык еле стоит на ногах, — мрачно ответил Тордул. — Он поражен болезнью.
— А ты уж и в лекари? — Павлидий насмешливо прищурился. — Да будет тебе известно, сынок, что болезнь Тартесса называлась Миликон. Но сегодня, хвала Нетону, с этой болезнью покончено.
Он встал, подкинул в огонь щепоть пахучего порошка. Заговорил другим тоном — почти ласковым:
— Ах ты, простачок. Да разве ты не понимаешь, что был нужен этому мошеннику только для прикрытия?
— Не понимаю, — буркнул Тордул и потер раненое плечо.
— Болит? — сочувственно спросил Павлидий.
— Дергает…
— Дай мне осмотреть рану.
— Не твоя забота. Говори, что хотел сказать. Какое еще прикрытие?
— Изволь. — Павлидий снова уселся, поиграл стеклышком. — Давно уже мне стало известно, что твой Миликон связался с Карфагеном. Уговор у них был: Миликон поможет карфагенянам захватить Тартесс…
— Не может быть! — выкрикнул Тордул. — Зачем ему это?
— А затем, что собирался сесть в Тартессе наместником Карфагена. Власть, знаешь ли… Да где тебе знать, как она приманчива, эта самая власть. Иной вроде и высоко стоит, а все ему мало… Постой, да ты, замышляя бунт, не собирался ли властвовать в Тартессе?
— Нет! — отрезал Тордул. — Мне власти не надо. Власть должна принадлежать законному царю — Эхиару.
— Вот как! — Павлидий поджал тонкие губы.
— Да, Эхиару! Вы обманули… вы скрываете от народа, что законным наследником трона был царский сын Эхиар. Аргантоний был верховным жрецом, вот как ты сейчас. Он силой захватил трон Тартесса!
— Даже если это было так, все равно ты поздно хватился: Эхиара уже много десятков лет нет в живых.
— Неправда, он жив! Он томится на рудниках, у него отняли не только трон, но и имя. Он затерялся среди тысяч безымянных рабов, но он жив!
— Кто тебе сказал это? — тихо спросил Павлидий.
— Ну, Миликон сказал.
— Ах, Миликон! — Павлидий усмехнулся. — А ты и поверил, дурачок…
Тут раздался быстрый стук, шел он не со стороны двери, а из-за статуи бога Нетона. Павлидий прошел туда, отворил в стене потайное окошко. Оттуда донесся невнятный голос. Павлидий слушал, приложив к окошку ухо.
