Валерий Елманов - Витязь на распутье
Говорить я ему ничего не стал, видя, что парень и сам осознал свою ошибку, вместо этого перейдя на иные его повеления, которые предстоит как-то исправлять.
Вот, например, те же зодчие из команды Федора Коня, включая и самого главного зодчего Руси. Успел я проверить сегодня днем, чем они тут занимаются, после чего пришел в ужас. Оказывается, Годунов по доброте душевной, можно сказать, сдал их в аренду местному духовенству.
Пока настоящим, на мой взгляд, делом занимался лишь один из них, Остафий Чара, который трудился над возведением Пушкарского двора – и на том спасибо царевичу, не окончательно забыл про мои поручения. Кстати, на том дворе я тоже успел побывать, в очередной раз придя в ужас, ибо там конь не валялся. Нет, не тот, который зодчий, а тот, что с четырьмя копытами. Зато остальные мастера каменных дел…
Я, можно сказать, сто потов пролил, пока уговорил их переехать в Кострому, а для чего?! Рухлядь церковную реставрировать? Понимаю, в той же церкви Живоначальной Троицы стоять несколько опасно – и впрямь ветха старушка, даже проезжал мимо с опаской, но, как говорит Екклесиаст, всему свое время и время всякой вещи под небом. Сейчас время строить – это так, но не храмы, а куда более нужное.
А взять тех же литейщиков. Чем сейчас занят любимый ученик самого Андрея Чохова Кондратий Михайлов? Тем, что трудится над отливкой нового колокола для звонницы все той же Ипатьевской обители. А где у нас Проня Федоров – еще один ученик главного литейщика Руси, причем самый юный, а потому наиболее перспективный из всей троицы? А его, опять-таки с санкции царевича, прихватизировал игумен Богоявленского монастыря отец Савва.
– Токмо покамест не возведут Пушечный двор, – торопливо пояснил Федор. – Им же ныне все одно – трудиться-то негде, вот я и…
– Двор же будут возводить до самой весны, – подхватил я, намекая на двух остальных, которых Годунов собирался отдать во временное пользование владыке Гермогену.
Федор принялся путано пояснять, что уж больно просил митрополит отпустить их с ним, якобы потому, что у него возникла превеликая нужда в них, ибо…
Но я не стал слушать о проблемах казанской епархии, а заметил, что к кое-каким работам наши литейщики могут приступить хоть сейчас, благо что двор Годунов предусмотрительно велел разместить за крепостными стенами города – хоть в этом распорядился с умом.
А что касается зодчих, то пусть теперь сам думает, как выкручиваться перед игуменами и архимандритом, но забирать их оттуда надо в срочном порядке, ибо желательно и первую на Руси ткацко-прядильную мануфактуру, и первый стекольный завод делать каменными, и особенно это касается последнего. Разумеется, если престолоблюститель не желает, чтобы невзначай вспыхнул пожар, унеся драгоценные жизни двух стеклодувов из Венеции, привезенных Алехой.
А в конце, подводя итог трудам престолоблюстителя, я не удержался и попенял, что можно было бы сделать и побольше, используя короткую летнюю пору на всю катушку, а не транжирить ее самым безалаберным образом.
– Ты про торговлишку рухлядью?[40] – невесело усмехнулся Федор. – А ведомо тебе, княже, яко нас с тобой Дмитрий Иваныч вокруг пальца обвел? Он же… – И, не договорив, досадливо махнул рукой, поманив меня за собой наверх.
Карту Руси, которую Годунов прилежно рисовал в Москве, он поначалу хотел подарить новому царю. Эдакий символичный жест – передаю все земли в твое владение. Однако я отговорил царевича. Учитывая, что половина земель все равно будет передана Годунову, она нам и самим еще не раз сгодится.
Сейчас она лежала передо мной, но уже с новыми пометками престолоблюстителя – изрядный кусок северо-восточных земель был обведен двумя жирными волнистыми линиями.
– Это, как я понимаю, земли, которые выделены тебе государем? – уточнил я и, присмотревшись, нахмурился. – А ты нигде не ошибся?
Глава 8
Торговля кого выручит, а кого выучит
Годунов возмущенно фыркнул в ответ:
– Все в точности согласно указу. Мне не веришь, так у меня грамотка имеется, кою мне Дмитрий на пристани перед отплытием вручил. – Он извлек из небольшого сундучка, стоящего близ стола, свиток с вислыми золотыми печатями на красных шнурках, и принялся зачитывать: – «Мы, непобедимейший монарх, божьей милостью император, и великий князь всея Русии, и многих земель государь, и царь-самодержец, и прочая, и прочая, и прочая, жалуем слугу своего, преданного нам всем телом и душой…»
– Погоди-погоди, – остановил я его. – Не кипятись. Я только про города хотел выяснить. Вдруг ты где-то…
– А про грады, кои он мне передает, император особливо указал, – перебил он меня. – И даже перечислил. Наверное, чтоб я в прочие носа своего не совал.
Я нахмурился. Получалось не совсем так, как мне бы того хотелось.
Верхняя жирная волнистая линия, означавшая северную границу годуновских владений, вначале протянулась строго вдоль реки Костромы. Затем она уклонялась к востоку, опять-таки соответствуя ее течению. После этого следовал короткий сухопутный отрезок до притока Сухоны, и далее линия вместе с течением последней уходила на северо-восток до устья Вычегды, впадающей в Двину[41]. Далее рубеж пополз по берегу Вычегды до самого ее истока. Еще один сухопутный отрезок соединял исток с Печорой, и затем линия границы вместе с этой рекой устремлялась прямиком на север, к Баренцеву морю.
Или к Карскому.
Или к морю Лаптевых.
Да какая, в конце концов, разница – все равно там тундра.
Вторая линия, южнее, начиналась от устья Унжи, поднималась до ее верховий, деликатно огибала Ветлугу, Вятку и Каму, устремившись почти строго на северо-восток, и сворачивала к Тавде. Дойдя до истока этой реки, линия поворачивала вместе с нею на юго-восток, к Яицким горам, то бишь к Уралу, и только за ним, уже после впадения в Тобол, а его – в Иртыш, уходила по низовьям последнего на юг, сливаясь с общей границей Руси.
Получалось, что теперь Федору принадлежит изрядный кусок Сибири вместе с основным течением Иртыша и Оби, а также низовья притоков Оби – реки Кеть, Чулым и Томь со стоящим на ней городком Томск. Далее черта уходила в… неизвестном направлении – карта кончалась.
– И как прикажешь понимать сей казус? – озадаченно поинтересовался я, ткнув пальцем в эту загадку.
Федор вначале не понял, но потом, догадавшись, пояснил:
– Я о землице токмо до Оби ведал, а уж когда вычертил, то дознался, что рубеж у Руси ныне давно за ее пределы дошел. Тамо, насколь помню, Таз течет да еще Пур. На нем даже острожек малый поставили – Мангазея прозывается. Пур оный, яко и Обь, в море впадает, а далее за ним еще одна река, прозвищем Енисей. Вот тамо по нему, считай, и есть наш рубеж.
Теперь понятно. Честно говоря, не думал я, что Русь уже в начале семнадцатого столетия забралась столь далеко на восток. Что ж, это хорошо. Но еще раз посмотрев на границы, досадливо поморщился. Получалось, что Двина – практически не наша территория, то есть прямой торговый путь в сторону Колмогор и Архангельского городка[42] для нас не закрыт, но значительно затруднен – царские воеводы и таможенники выпьют столько кровушки, куда там шатучим татям. Ишь как позаботился государь – даже соседнюю с Двиной Мезень, тоже впадающую в Белое море, и то на всякий случай убрал из владений Годунова.
Более того, изрядная часть городов, лежащих на приграничных реках, например, Соль-Галицкая на правом берегу реки Костромы, Соль-Тотемская на левобережье Сухоны и Устюг Великий в устье этой реки, Соль-Вычегодская, находящаяся на правом, не принадлежащем царевичу берегу Вычегды, и так далее, тоже были предусмотрительно выведены Дмитрием из списка пожалованных земель, что особенно удручало.
Да и касаемо второй линии та же ситуация. Очевидно, в последний момент государь подумал, что ни к чему царевичу иметь достаточно обжитые реки Ветлугу, Вятку и Каму со всеми их городками, и перенес границу повыше. Да что там ближние городки перед Яицкими горами, когда он зажал для царевича и дальние – Верхотурье, Тюмень и прочие. Дмитрий ухитрился лишить Годунова даже Тары, лежащей на левом берегу Иртыша, – вот она, линия, согласно которой нам принадлежит только правый берег этой реки.
Получалось, что у нас лишь Пелым на Тавде, ну и сибирские острожки, включая Тобольск, Сибирь, Сургут и Нарым. И как это Дмитрий оставил их нам? Наверное, недосмотрел. Ну а если брать поближе, то помимо Костромы царевич может распоряжаться в городках Унжа, Чухлома и Галич. Ах да, вон еще какой-то загадочный Усть-Сысольск[43] поблизости от Вычегды, про который Федор пояснил, что это погост[44], чтоб собирать дань с зырян. Да еще имеется Пустозерский острог, расположенный почти в устье Печоры. Зато Усть-Цильма, которая расположена на этой реке, стоит на левом берегу, следовательно, уже не наша. Даже город Хлынов, что лежит на середине пути от нас до Яицких гор, и тот Дмитрий зажал. Погоди-ка, погоди… Так это ж Вятка. Так-так. Не иначе как государь испугался, что мы все-таки сговоримся с сидящим в ней Шуйским.
