Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

– Ну-у… нет, наверное… – промямлил Суслов.

– Во‑от! – протянул я с ноткой назидания. – Да и вообще, хватит, мне кажется, носиться с рабочим классом! Наша цель – коммунизм? Вот и давайте строить эту высшую форму общества, а не мусолить идеи классовой борьбы!

– Как-то, знаете… чересчур… – растерялись на линии.

– Да почему? – разгорячился я, как и подобает юнцу. – Советское общество – бесклассовое, да и на Западе пролетариев не сыщешь. Тамошние рабочие давно забыли слова «Интернационала», став такими же мещанами, как и капиталисты!

В трубке забулькал смех.

– Спасибо вам, Миша! Подняли старику настроение! Идеи ваши всякий раз шокируют, вызывают рефлекторный отпор, а потом задумаешься – и понимаешь, что за оберткой отрицания скрыта истина.

– Польщен! – хмыкнул я. – Кстати, об истинах. Помните, я как-то ляпнул, что в СССР нужна приватизация? Ну, хотя бы кафе или часовых мастерских? Я думал над этим и пришел к выводу, что лучше нам обойтись без частной собственности.

– Ага! – довольно каркнул Михаил Андреевич.

– Да. Просто надо мелким предприятиям, работающим на конечный спрос, больше внимания уделить, что ли. И больше ассигнований! Иначе сами не заметим, как реставрируем капитализм. Ведь всякий мелкий буржуй мечтает выбиться в главные буржуины. А оно нам надо?

– Ну вот, хоть в чем-то мы сошлись! – В голосе секретаря ЦК КПСС слышалась улыбка. – Спасибо, Миша. Вы меня, как того верующего, направили и укрепили! О‑о, времени уже сколько… До свиданья, тезка!

– До свиданья, Михаил Андреевич!

Трубка клацнула, ложась на рычажки, и частые гудки утихли. Смутно улыбаясь, я прислушался – в гостиной размеренно щелкали старенькие часы с кукушкой. Каждый час птичка исправно выглядывала в окошко, но уже не куковала, сипела только – Настя во младенчестве испортила ей сильфон. Зато маятник по-прежнему отмахивал секунду за секундой. Временной поток 1‑го уровня уносил Землю – оброненный в речку голубой мячик – в будущее.

Тот же день, позже

Ленинградская область, Приморское шоссе

Сбросив скорость у стройплощадки, где возводили санаторий Ленинградского обкома, Лофтин не спеша покатил по шоссе. Место было удобное – не подкрадешься. Ровное поле кругом, где-нигде меченное редким кустарником, а всего в паре километров, в Зеленогорске, дача генконсульства США. Не надо даже мудрить с мотивировками.

«Куда следуете, гражданин?» – «На дачу!»

Возле столба, синей табличкой отмечавшего сороковой километр, Дэниел затормозил и съехал на обочину. Условное место «Сорок».

– На выход!

Дождавшись, пока мимо прогрохочет заляпанный раствором «МАЗ», вице-консул выбрался из тесноватого «фордика», шаркнув ботинками по гравию. В лицо пахнуло волглым холодком – суровой негой Севера. Лофтин поежился. Не повезло русским и канадцам…

Взрыкиванье дизеля раззудило в нем панику, как в том охотнике, что решил добыть зайца, а пересекся с медовым взглядом тигра. Самосвал возвращался, сдавая задним ходом, а из кабины высунулся молодой парнишка в простенькой ковбойке и с задорным чубом.

– Случилось чего? – крикнул он. – Помочь, может?

– Нет, нет, спасибо! – слабым голосом откликнулся Дэниел. – Я так просто… Ноги размять!

– А‑а… Ну, бывай!

«МАЗ» взревел, да и покатил к Ленинграду. Лофтин уперся руками в капот – сердце колотилось, как загнанное, словно после хорошего секса.

– Будешь тут готов… – со злостью выцедил он. – Шагай давай… братец Кролик!

Закладка валялась прямо на земле, строго по инструкции прижатая к столбу. Сверху наброшена тряпица, вымаранная в мазуте или в черной смоле – никто на такую не позарится.

Оттащив тряпку за кончик, вице-консул рывком подхватил плоскую жестяную банку и швырнул ее на заднее сиденье. С лязгом и дребезгом захлопнул дверцу, словно отыгрываясь за пережитое.

– Саечку за испуг!

Глава 5

Среда 22 октября 1975 года, ближе к вечеру

Первомайск, улица Щорса

Ровно в шестнадцать ноль-ноль я стоял у дверей квартиры Дворских и унимал дыхание. Приведя в норму пульс и прочие параметры жизнедеятельности, позвонил – за толстой филенкой словно колокол качнулся, рассылая по комнатам благовест.

Замок хищно клацнул, и меня встретила нарядная Лариса. Старшая сестричка моей девушки вышла в джинсах и в тонкой белой кофточке, выгодно облегавшей прелести. Выдающиеся в обоих смыслах.

– Потрясающе выглядите, любезная Лариса Федоровна, – сказал я, упражняясь в куртуазности.

– Я вот тебе дам Федоровну! Ишь ты его! – погрозила мне пальцем девушка, хотя глаза ее смеялись. – Проходи давай!

Я подчинился, окунаясь в незнакомый букет запахов, среди которых витал ароматный дымок сандаловых палочек, редкости по нынешним временам.

– Чуешь? – Лариса доверительно наклонилась, и ее левая грудь вмялась мне в плечо. – Это мама запалила индийские благовония!

– Чую, – кивнул я, изгоняя горячащие мысли о суетном.

Инкина сестричка уловила хрипотцу в моем голосе и победительно улыбнулась.

– Маэстры, гряньте туш! – Она за руку ввела меня в зал, обставленный по стандарту – «стенка», телевизор, диван, ковер.

За большим столом, устланным белейшей камчатной скатертью, сидели трое – крепкий сухощавый мужчина, кареглазая пышечка в кудряшках и Хорошистка. Холодок услады протек через все мои чакры.

– Знакомьтесь – Миша! – воскликнула Лариса.

Сухощавый, улыбаясь в усы, привстал и пожал мне руку.

– Федор Дмитрич. Возглавляю тутошний «девичник»!

– Ага-а! – с напускной обидой протянула пышечка. – Я уже забыла, когда мы вместе Новый год справляли! Вечно со своими пингвинами милуешься… – Вспомнив о хороших манерах, она с тяжеловесным кокетством представилась: – Римма Эдуардовна!

– Послезавтра папа улетает в Антарктиду, – оживленно затараторила Инна, – там начинается лето!

– А мама на него дуется, – добавила Лариса.

Меня усадили между сестрами, и обе, в четыре руки, стали мне подкладывать угощенья.

– Да куда ж вы мне столько? – забарахтался я.

– Кушай, кушай! – ласково сказала младшенькая.

– Сейчас мы проторим путь к сердцу мужчины… – ворковала старшенькая, орудуя ложкой.

– Что значит – мы? – Бровки Инны надменно вздернулись. Уже продавливались улыбчивые ямочки, но, что меня умилило до крайности, в синих «папиных» глазах плескалась ревнивая опаска. – Миша – мой!

– Чего это он твой? – В Ларисином голосе зазвенели нотки веселой агрессии, тут же тускнея. – Ладно, ладно, пусть будет общий.

– Я те дам – общий!

Римма Эдуардовна беспокойно глянула на дочерей, а Федор Дмитриевич рассмеялся и сказал с отчетливым сочувствием:

– Привыкайте, Миша. Я уж двадцать лет в этом «малиннике»!

– И как? – спросил я с интересом, пробуя оливье, весьма близкий к исконному рецепту – чувствовались раковые шейки и пикули. – Справляетесь?

– Честно? – Глава семьи заговорщицки пригнулся, выговаривая вполголоса: – Это они со мною справляются, трое на одного!

– Ой, можно подумать! – фыркнула мама Римма. – Да ты за нами, как за каменной стеной!

– За двумя каменными стенами, – строго поправила Лариса.

– За тремя!

– Мы ему и готовим…

– …И стираем!

– И убираем! – Инна грозно нахмурилась. – Кто носки постоянно разбрасывает, а?

– Я, – смиренно ответил Федор Дмитриевич, съезжая в манере подкаблучника: – Молчу, молчу…

– То-то.

– Я все съем! – торопливо сказал я, попадая в лад.

Дружный смех снял зажатость и отвел напряжение. Дышать стало вольнее. Даже подозрительный взгляд Риммы Эдуардовны как будто потеплел.

– А как вы полетите? – поинтересовался я. – Через Каир?

Дворский мотнул головой, собираясь ответить, но его опередила Инна.

– Через Ташкент! – выпалила она, закатывая глаза. – Потом Дели… Джакарта… Это в Индонезии. Сидней… Это в Австралии. А дальше куда, папочка? Я забы-ыла…