Неправильный диверсант Забабашкин (СИ) - Арх Максим
Нет сомнения в том, что именно из-за нервной, психологической и телесной усталости я вырубился практически мгновенно. Мне нужно было отдохнуть.
И оттого, наверное, сложно представить мой шок, когда во сне я увидел сидящего рядом со мной на пне Воронцова, который, качая головой, произнёс:
— Эх, Лёха, Лёха, славно мы с тобой воевали. Оставь меня и уходи, — после этого лейтенант госбезопасности посмотрел в пасмурное небо, грустно улыбнулся и затянул свою песню: — А помнишь, как мы с тобой…
Естественно, что после такого поворота, я сразу же проснулся.
«Охренеть можно, даже во сне достал. Вот что значит чекистская хватка», — ошарашенно подумал я, протирая спросонья глаза.
А вслух произнёс:
— Ты представляешь, Григорий Афанасьевич, я и во сне слышал, как ты меня грузишь.
Сказать-то сказал, но вот только, как выяснилось, говорил я сам себе. Воронцова на его месте под кустом не оказалось.
А между тем уже рассвело.
«Неужели настолько крепко заснул, что проспал так долго⁈» — запаниковал я, вскочив на ноги вместе с винтовкой, которую сжимал в руках весь период отдыха.
Быстро огляделся. Никого не увидел. Сфокусировал зрение и вновь обвёл взором окружающую местность. И опять никого не обнаружил, в том числе и Воронцова.
— Ёлки-палки! Куда же ты уполз, командир⁈ — коря себя за то, что недоглядел, расстроенно прошептал я.
Звать и голосить на всю округу, мне, естественно, было нельзя, поэтому негромко твердя, как заведённый, одно и то же: «Товарищ Воронцов, ты где?», я направился на поиски.
Как и прежде, бросать своего командира я не хотел и не собирался. А это означало, что мне придётся поднапрячься и, потратив и без того скудные силы, найти того, кто так хочет расстаться с жизнью.
Однако искать человека, пропавшего на болоте — то ещё занятие. Из-за грязи, стоящей вокруг воды и мокрой травы, понять, в какую именно сторону пополз мой командир, было нельзя. А тут ещё, как назло, спустился туман, и начал моросить небольшой дождь.
Понимая, что без меня Воронцов со стопроцентной вероятностью пропадет, стал наматывать круги вокруг места нашей стоянки, с каждым разом увеличивая радиус на десять-пятнадцать шагов. При этом я не переставал негромко звать потерявшегося товарища, прося того откликнуться, однако все мои попытки были тщетны. Не знаю, сколько по времени я его искал, но устал до такой степени, что, почти потеряв надежду, решил вернуться на место ночёвки и отдохнуть.
Однако, когда уже собрался отложить поиск, удача улыбнулась мне. Возле нескольких поваленных елей заметил движение возле травы и сразу же направился туда.
— Ну и нафига ты это сделал, командир? — устало прошептал я, подходя. — Ведь и так еле-еле ноги передвигаю, а ещё все силы на твои поиски истратил. Давай, заканчивай с этим! — приблизился и раздвинул засохшие ветки: — Хватит хандрить. Пора немного отдохнуть и собираться в путь.
И в этот момент с земли вскочило несколько фигур, одетых в камуфляж. Мощный удар в живот, а затем два удара в голову не оставили мне шанса к сопротивлению. Подсечка. Я упал на землю и тут же получил ещё один удар в лицо.
— Это он. Аккуратней! — произнёс знакомый голос, который отдавал приказы на немецком.
— Вы уверены, герр лейтенант? — спросил другой голос.
— Абсолютно! Это и есть тот самый Алексей Забабашкин, — ответил первый голос. И чья-то фигура склонилась надо мной.
Но, прежде чем провалиться в небытие, я, находясь на грани сна и реальности, собрал волю в кулак и разбитыми в кровь губами прошептал в ненавистную морду предателя и диверсанта Зорькина:
— Я не Алексей. Я Але…
Глава 7
Повороты судьбы
О том, что я нахожусь в самых настоящих застенках, понял сразу, как только пришёл в себя. Но это были не застенки Гестапо, которое, я помнил, работало только на территории Германии, а совершенно обычное серое помещение, в которое меня заточили те, кто производил захват.
Их группа была численностью не менее двенадцати человек. Работали они чётко, слаженно, и по их специфической форме можно было понять, что это далеко не обычные пехотинцы. Скорее всего, это подразделение было чем-то вроде спецназа. Собственно, хоть и косвенно, это подтвердил и сам Зорькин, который руководил операцией по моему поиску.
— Видишь, Забабашка, какие силы пришлось привлечь, чтобы тебя поймать? Элита! Так что цени, — сказал он после захвата, прежде чем в очередной раз ударить мне по голове, отвесив подзатыльник, тем самым подгоняя.
Я никуда не спешил, поэтому удары получал часто. А когда мне это надоело, то послал всех в известном направлении и, упав на траву, отказался дальше идти.
Уговоры, запугивания и избиение не помогли, поэтому захватчикам пришлось взять меня под руки и тащить. Я понимал, что сопротивляться особого смысла нет, их больше, и они сильнее, но облегчать гадам выполнение задания не собирался. Наоборот, препятствовал этому, как можно шире расставляя ноги и стараясь цепляться ими за деревья и кустарник. Нёсшие меня пехотинцы нервничали, и я вновь и вновь получал тычки и удары. И этих побоев было так много, что, в конце концов, они добились своего — после очередного такого удара я потерял сознание. Не сказать, конечно, что я полностью был в кристально ясном сознании после дикого выматывающего силы марафона действий против немцев и того числа ушибов, контузий, взрывных волн и хлёстких выстрелов родной мосинки, которое перенёс за последние дни, но именно вот этот меня окончательно вырубил.
Пока меня тащили на руках по лесу, пока везли на грузовике, я несколько раз на пару мгновений приходил в себя и вроде бы слышал, что везут меня в Новгород. Со всех сторон адекватно оценить складывающуюся обстановку, я, естественно, не мог, но считал, что это очень плохо. И тут дело было в том, что город уже более трёх недель находился в оккупации, и вся карательная, «тюремная» инфраструктура за это время, наверняка, уже была более-менее налажена. А это значило, что если меня возьмут в серьёзный оборот, то сбежать оттуда будет очень сложно.
По приезду к месту заключения я всё ещё находился между сном и реальностью. Помнил какие-то обрывки, но чёткой картины мира сложить всё ещё не мог. Единственная мысль, которая засела в голове, была крайне неприятна.
Я вновь и вновь задавал себе вопрос:
«На какой хрен я сопротивлялся и, доводя врагов до истерики, тем самым сам способствовал тому, чтобы меня били? Какой был в этом прок?»
И ответа на это у меня не было. Просто потерял здоровье на ровном месте и толком ничего не добился. Более того, усугубил ещё больше ситуацию. Всем хорошо известно, что побег из-под стражи имеет больше шансов на успех лишь в первые дни задержания, ведь для него нужны силы. И пока они у узника есть, он может рассчитывать на успех с большей вероятностью, а я все свои силы израсходовал, получая совершенно ненужные в данном случае побои. И теперь мои вероятные шансы на побег значительно меньше, чем могли бы быть.
«Н-да, дурака ты свалял, Лёшка», — сказал я себе, понимая всю глупость, которую совершил.
Находясь в полузабытье, пытался вспомнить, как и куда я попал. Но память и болевшая голова подводили, а мысли были очень запутаны. Вспоминалось, что после того, как машина остановилась, меня вытащили из кузова, занесли в какое-то здание, потом пронесли по коридору и закрыли в этом тёмном помещении, напоминающем тюремную камеру. Серые каменные стены, холодные и влажные, будто впитали в себя всю безысходность этого места. Единственный источник света — узкая щель под дверью, через которую пробивались из коридора слабые лучики, едва разгоняющие сумраку пола в камере. Воздух давил затхлостью, был тяжёлым, насыщенным запахом плесени и сырости.
Попытался встать, но сразу же понял, что это невозможно. Руки были закованы в наручники. Более того, вероятно, для того, чтобы я точно никуда не сбежал, меня ещё и привязали верёвками к стулу. Да так, что даже пошевелиться лишний раз не мог.
