Егерь: заповедник (СИ) - Рудин Алекс

— Это еще что такое?

Я останавливаю машину и выхожу.

Из леса пахнет сыростью и мокрой хвоей.

Такие аншлаги я в прошлом году установил по всем границам своего участка. Они предупреждали охотников и туристов о том, что здесь начинаются охотничьи угодья ЛООиР — Ленинградского общества охотников и рыболовов.

И вот какое-то хулиганье с ружьями решило использовать аншлаг в качестве мишени.

Я подхожу ближе и недовольно качаю головой.

Это не случайный выстрел мимоходом. Металлическая табличка вся погнута и пробита, краска на ней облупилась до такой степени, что надпись стало невозможно разобрать.

Судя по отметинам, стреляли дробью и картечью. С близкого расстояния — шагов восемь или десять. Это понятно по тому, как кучно ложилась дробь — табличку словно плющили свинцовым кулаком.

Дробь только погнула железный лист, а вот картечь пробила его насквозь. А вот и пулевое отверстие!

— Руки бы им оборвать! — в сердцах говорит Федор Игнатьевич.

Он тоже вылез из машины и вслед за мной подошел к аншлагу.

— Нечем заняться людям!

Я быстро нахожу место откуда стреляли. Наклоняюсь и ищу искать пыжи. Они не могли улететь далеко.

В мокрой от росы траве, и в самом деле, валяются пыжи, вырубленные из старого валенка. Черный плотный войлок, чуть скошенные края — так бывает, когда вырубка идет немного вкось.

Значит, патроны были не магазинные, стрелки заряжали их сами.

Я подбираю несколько пыжей и сунул их в карман. Двенадцатый калибр и шестнадцатый. Стреляли, как минимум, двое.

Павел тоже подходит к нам.

— Думаешь, этих стрелков можно найти? — спрашивает он.

Я качаю головой.

— Вряд ли. Это мог быть кто угодно.

Председатель смущенно откашливается и серьезно смотрит на меня.

— Не хотел я тебе говорить, Андрей Иванович, чтобы не расстраивать…

Он замолкает.

— Договаривай, Федор Игнатьевич, — киваю я.

— Я слышал, что не все местные охотники к тебе хорошо относятся. Я не про наших говорю, не про черемуховцев. Наши тебя уважают. А вот мужики с других поселков косятся. Считают, что ты слишком строгие порядки на участке наводишь.

— А я считаю, что не слишком, а в самый раз, — улыбаюсь я.

— Да я тоже так считаю, — горячо соглашается председатель. — Потому и говорю — не расстраивайся. Ты нужное дело делаешь, вот недовольные и плодятся.

— Ну, и черт с ними. Завтра поставлю новый аншлаг. Да и остальные надо проверить.

Запас табличек у меня есть, краска и трафареты с надписями — тоже.

— Ладно, поехали. А то и в самом деле опоздаем.

* * *

Я высаживаю председателя возле райкома.

— Обратно я поеду поздно, — предупреждаю я Федора Игнатьевича. — На последней электричке. Но если задержишься, подходи на вокзал.

— Не надо, — отмахивается председатель. — На вечерний автобус я точно успею.

— Удачи на собрании, Федор Игнатьевич!

Председатель сосредоточенно кивает и устремляется на штурм райкома. Он взбегает по ступенькам, прижимая к груди портфель, и так дергает на себя дверь, что чуть не срывает ее с петель.

— Вернут автобус, — одобрительно говорит Павел. — Никуда не денутся. Против нашего председателя никто не устоит.

* * *

На вокзал мы приезжаем за пятнадцать минут до отправления. Электричку еще не подали, и пассажиры бродят по перрону, приглядывая за своими вещами.

— Паша, тебе никуда не надо? — спрашиваю я. — В буфет, или в туалет?

— Надо, — воодушевленно соглашается Павел. — Я позавтракать не успел. Пойду, куплю себе пирожок.

Он скрывается в широких дверях зала ожидания.

— Ты специально его спровадил? — смеется Катя.

— Ага, — киваю я. — Хочу побыть с тобой вдвоем.

Взявшись за руки, мы гуляем по перрону. Хмурый усатый дворник в оранжевом жилете ожесточенно шаркает жесткой метлой по асфальту, сметая опавшие листья.

Ширк! Ширк!

Дворник что-то неразборчиво бурчит себе под нос. Ему осточертели поезда и пассажиры.

Раздается длинный заливистый гудок — электричка медленно подъезжает к перрону и предупреждает пассажиров, чтобы они отошли от края платформы.

«Элект… езд на Ленинград прибы… ет к первой… хрр…» — хрипит динамик.

— Наша, — говорит Катя.

Я подхватываю чемодан и оглядываюсь в поисках Павла.

Вот он — бежит к нам по перрону.

— Черт, пятно на рукав посадил! — расстроенно говорит Павел.

И показывает нам рукав своего модного пиджака, на котором темнеет кофейное пятно.

— Как ты умудрился? — сочувствую я.

— Кофе оказался горячий, — с досадой говорит Павел. — А тут еще поезд загудел, и у меня рука дернулась.

Ему неприятно — едет на свидание с девушкой, а тут пятно.

— Ототрем платком в поезде, — улыбается Катя. — А в общежитии я тебе застираю рукав и высушу его утюгом. Никаких следов не останется.

Электричка удачно останавливается — мы входим в вагон первыми и успеваем занять свободные места.

Двери с шипением закрываются. Вагон дергается с металлическим лязгом и медленно катится вдоль платформы. Еще один длинный гудок, и электричка набирает скорость.

* * *

Через три часа мы подъезжаем к Московскому вокзалу. Ленинград встречает нас моросящим дождем — даже не дождем, а мелкой водяной взвесью.

— И здесь капает, — недовольно говорит Павел. — Мало нам дождей в Черемуховке.

На перроне людно — с соседнего пути отправляется поезд в Адлер. Мужчины волокут сумки и чемоданы, женщины тащат за руки детей.

Ленинградцы, которым повезло с отпусками, торопятся захватить бархатный сезон на черноморском побережье.

Я ловлю себя на странном ощущении оторванности — всем этим людям еще предстоит дальняя дорога, монотонный перестук колес, однообразные пейзажи за пыльным окном. А мы уже приехали.

Возникает даже какое-то чувство бывалого путешественника.

— О чем ты думаешь? — смеется Павел. — Откуда такое философское выражение лица?

Он подхватывает Катину сумку и чуть не роняет ее на асфальт.

— Что вы там нагрузили? Одежда не может столько весить, если только это не рыцарские доспехи.

— Там утюг, сковорода, чайник, — перечисляет Катя. — И еще много всего полезного.

— Спасибо, что не гантели, — ворчит Павел.

Пройдя сквозь зал ожидания с рядами деревянных скамеек, мы меняем в кассе пятачки и спускаемся в метро. Так проще всего добраться до Петроградки, где находится Катино общежитие.

В длинном подземном зале прохладно, мягко дует свежий ветерок из вентиляционных шахт. Мы едем с пересадкой на станции «Технологический институт», и нам везет — не надо идти с вещами по переходу, достаточно перейти на другую сторону зала.

Еще четыре остановки — и мы выходим на «Петроградской». Прямо за нами монументальное здание Дворца Культуры имени Ленсовета.

— Недалеко осталось, — подбадривает себя Павел.

И поворачивается к нам.

— Ведь недалеко?

— Рядом, — смеюсь я.

На входе в общежитие нас поджидает бдительная вахтерша.

— Куда? — грозно спрашивает она. — Не положено. Только для студентов. Повадились тут шастать!

Она решительно загораживает проход внушительной грудью. С особенным подозрением вахтерша смотрит на Павла — его клетчатый пиджак вызывает в ней недоверие.

— Стиляги! — цедит вахтёрша.

Никаких стиляг давным-давно нет — они остались далеко в шестидесятых. Но для грозной церберши на входе это не имеет никакого значения.

— Не пущу!

А Кате нужно на третий этаж, и сама она сумку с чемоданом никак не донесет.

— Можно вас на минутку, товарищ? — непреклонным голосом говорю я вахтерше.

Я научился этому тону, проверяя документы в лесу у охотников.

— Чего тебе? — недовольно спрашивает вахтерша, но послушно идет за мной.

Я привычным жестом достаю из нагрудного кармана свое служебное удостоверение и машу им перед мясистым носом вахтерши. Корочка удостоверения глубокого вишневого цвета — она внушает уважение. А надпись я как бы случайно закрываю пальцем.