Приорат Ностромо (СИ) - Большаков Валерий Петрович

— Не хреново девки пляшут, по четыре сразу в ряд… — медленно выговорил председатель Совнацбеза.

Не выдержав, Виктор Михайлович встал и заходил по кабинету, уминая ковер. Он то зябко потирал ладони, то складывал руки за спиной.

— Я не оправдываюсь, — глухо сказал председатель КГБ, — и не стану вас убеждать, будто наш план был продуман до мелочей, и уж он-то не дал бы… хм… «побочных эффектов».

Помолчав, поглядев на сутолоку у «Детского мира», Борис Семенович вздохнул и обернулся.

— А я вас и не обвиняю, — суховато сказал он. — Ответим оба, ведь больша́я доля вины и на мне! Что стоило скорректировать ваш план? Гарин — товарищ бывалый, да и женщины его — настоящие боевые подруги! Так нет же… Дождались, пока «крот» ударит первым! Вот что, Виктор Михайлович… Вы этим Панковым занимаетесь?

— Занялись, Борис Семенович, — проворчал Чебриков, — да поздно. К сожалению, мы не знаем, с кем Панков вступал в контакт, и вступал ли вообще — человек он весьма нелюдимый. Друзей у него нет, женщины тоже… Домосед, но… Пару раз в месяц выезжает на охоту.

— Хороший предлог для тайной встречи, — кивнул Иванов, и вздохнул. — Ладно, Виктор Михайлович… Работайте. Гроссмейстеров у вас хватает, так что… «Кроту» надо поставить шах и мат. Строго обязательно!

Суббота, 26 декабря. День

ГДР, Пенемюнде

Растрепанные нервы моих физиков и физинь пригладились уже в аэропорту Шёнефельд — «осси» выказали не только уважение к советским ученым, но и полное понимание. Всех нас провели «зеленым» коридором, и мигом подали три комфортабельных автобуса. Еще и покормили в пути, завернув в придорожный ресторан.

Подъезжая к месту назначения, не все хотели покидать мягко урчавший «Икарус-лайнер» — пригрелись, ощущая себя туристами на экскурсии. Ведь большая часть моих коллег даже в Болгарию не выезжала.

По мосту через речное устье попали на остров Узедом — местные, похоже, очень радовались, гордились даже, что отобрали у наглых поляков исконные немецкие земли. Отсветы этой радости ложились и на нас, ибо без русских ГДР никогда бы не приросла Восточными территориями.

А теперь Узедом полностью под властью «осси» — некогда польский порт Свиноуйсце на западном берегу острова снова зовется Швайнемюнде.

— А мы едем в Пенемюнде! — провозгласил Киврин с переднего сиденья. — По-нашему, в Усть-Пенск! Korrekt?

— Ja, ja! — добродушно заворчал курчавый водитель в чистенькой спецовке.

Поселочек Пенемюнде вместе с гаванью уже тысячу лет ютится на северо-западной оконечности Узедома, там, где Пене впадает в «Остзее», а длинная песчаная коса обрывается шумливым прибоем. Когда-то здесь хозяйничали варяги и безобразничали викинги, а нынче поселок граничит с морским курортом Карлсхаген.

Приземистые дюны, заросшие соснами и пихтами… Мелкий песочек и балтийский простор… Всё чинно-благородно.

И только руины газовой фабрики у Хауптштрассе, главной улицы Пенемюнде, напоминали об истории не столь давней — жидким кислородом, что вырабатывался в фабричных цехах, заправляли ракеты «Фау-2» — их стартовые площадки находились здесь же.

Англичане в сорок третьем разбомбили и огромный Werk Süd — «Южный завод», где строились ракеты, и самую здоровенную в мире аэродинамическую трубу, и конструкторские бюро, и бункера для управления пусками.

Одна лишь электростанция уцелела с тех времен — огромная, основательная, она питала секретный ракетодром, затем базу и штаб 1-й флотилии Фольксмарине, а теперь будет давать ток Центральному институту ядерных исследований АН ГДР, где и нам нашлось местечко…

Я поморщился. Что за слог? Мы тут не бедные родственники! Просто немцы жаждут стать третьей страной, запустившей хронокамеру… Что ж, нам с «осси» по пути.

* * *

— Нет, ну молодцы какие! — восхищалась Рита, пройдясь короткой анфиладой. — Уже и обставили всё!

Я скромно улыбнулся, как будто сам наводил порядок в домах советских специалистов и завозил в них мебель. Две аккуратные пятиэтажки, выстроенные еще при Сталине, ожидали нас — чистенькие, убранные, пахнущие легким косметическим ремонтом.

И еще два больших, длинных таунхауса — вроде бы, одноэтажных, но их высоченные острые крыши, аккуратно уложенные черепицей, прорезались окнами полноценных вторых этажей, и даже мансард.

Самое интересное, что возвели дома еще в тридцатых, а в войну здесь жили ученые-ракетчики. Здания чудом убереглись от английских бомбежек, зато четырехмоторный «Ланкастер» до сих пор гниет в озере неподалеку, одна кабина выглядывает над тихой водой…

Я даже не выбирал — сразу сказал Хорсту Бадеру, директору ЦИЯИ, что заселяюсь в «старый дом» на Дюненштрассе. Пятикомнатная квартира с мансардой меня вполне устраивает, а отселять Инну с Талией я не собираюсь. Мы жили вместе, и будем жить, а если это не нравится особо идейным и морально устойчивым гражданам, то траекторию движения я им уже указал…

— Гарнитурчик какой! — восторженно взвыла Инна, заглядывая на кухню. — И шкафчики, и буфет… Холодильник… Как? «Инка»?

— «Илка»! — хихикнула Юля, поправляя очарованную «грацию».

Улыбаясь, я поднялся на второй этаж, покачав перила — ни с места. Прочно. Это я люблю… А наклонные стены с проемами окон мне понравились уже своим отказом от скучного повторения вертикальных плоскостей.

Крапчатая спальня… Небесно-голубая спальня… Солнечно-золотая спальня… Нормально.

Неширокую лестницу к мансарде зажимали две стены. Здесь меня и притормозил радиофон. Звонил Эшбах, что само по себе было странно — последний раз я болтал с ним на премьере «Видео Иисуса»…

— Слушаю, — губы сами расползлись в улыбку, стоило лишь вспомнить бесподобно восторженного писателя-актера.

— Страфстфуйте, Михаэль! — старательно выговорил Андреас.

— Hallo! — рассмеялся я. — Lass uns besser Deutsch sprechen!

Эшбах с облегчением перешел на немецкий.

— Михаил, вы меня извините! Столько не звонил, и вдруг опомнился… Поверьте, очень был занят! Понимаете… Пока геноссе Гайдай не перевернул всю мою, кое-как устроенную жизнь, я планировал написать роман «Звезда Келвитта». Но теперь я отложил книгу, как у вас говорят, na potom. А дело вот в чем… Меня очень и очень заинтересовала тема беспорядков в Соединенных Штатах. Я расспрашивал Шимшони, Видова, Боярского, Харатьяна… Звонил, начитывал, заходил в Интерсеть… В общем, хочу написать сценарий фильма под названием «Кровавое Благодаренье»!

— Интересная тема… — медленно проговорил я, а в памяти всплывали пожары Лос-Анджелеса и развалины Лас-Вегаса.

— Да! Да! Очень интересная! — горячо поддержал исполнитель роли Эйзенхардта. — Но… Понимаете, я набрал столько всяческой информации, что, если стану писать без оглядки, то обязательно нанесу вред. Вам, Михаил, или Маргарите… А то и самому себе! Михаил… А нельзя ли нам встретиться, и всё обсудить? Вам, мне, Марго, Наталье, Инне… Я, признаться, уже в Москву готов был лететь, но тут мне сказали, что вы в ГДР…

— Вот что, Андреас, — перехватил я инициативу. — Давайте сделаем так. Я сейчас в Пенемюнде и, скорее всего, застряну здесь надолго. В Центральном институте ядерных исследований. Объект режимный, но я достану для вас разовый пропуск. Годится?

— О, да! Да! — забурлил радостью Эшбах. — Конечно!

— Тогда до связи, — улыбнулся я. — Позвоню, как только всё улажу. Tschao!

— Alles Gute!

Я сунул радик в карман, и тотчас же заслышал нежный Наташин зов:

— Ми-иша! Тут к тебе!

— Иду!

Внизу меня поджидал худой и длинный Хорст Бадер. Костюм висел на нем, как на вешалке, но ученый не обращал внимания на подобные мелочи. Его моложавое лицо было очень подвижно, постоянно меняя выражение — мимика легко выдавала всякое чувство, любое движение души, а голубые глаза блестели по-детски задорно.

— Здравствуйте, коллега! — зачастил он. — Прошу извинять опоздание, абер я иметь работа в Вольгаст. Вы готов?