Тень (СИ) - Номен Квинтус

Однако, несмотря на простоту, примитивным трактор не был, на нем даже фары были установлены и, хотя мотор заводился «кривым стартером», имелся аккумулятор (для производства которых был выстроен отдельных «цех» — правда, представляющий из себя обычный большой сарай). Этот аккумулятор нужен был все же не для того, чтобы ночью фары горели, а чтобы раскручивать вентилятор при запуске газогенератора: все же опыта конструирования подобных агрегатов на заводе ни у кого не было и энтузиасты просто скопировали устройство с газогенератора автомобильного. Правда Таня, посмотрев на трактор, заметила, что раз уж есть аккумулятор и генератор (причем практически «автомобильный»), то глупо не дополнить машину стартером…

Специфика советского менталитета: и парни и девушки в разговорах внутри «однополых коллективов» широко использовали все богатство русской речи — но ни парни при девушках, ни тем более девушки при парнях использование известной части этого богатства считали абсолютно неприемлемым. Вероятно, поэтому гордые конструкторы и строители сельхозагрегата на Танину реплику ответили молчанием. Но, похоже, затаили определенные мысли. Которые воплотились в железо уже через две недели.

Но парни и в самом деле девочке ничего обидного сказать не могли, даже права такого не имели, ведь те же фары на тракторе исключительно благодаря Тане и появились (хотя она никаких особых усилий к этому не прилагала): через первый госпиталь прошел какой-то лейтенант, по излечении комиссованный и уехавший в родной Томск, где стал работать на новеньком электроламповом заводе. Так как в стране всерьез производство осветительных ламп было налажено лишь на двух заводах (ленинградскую «Светлану» еще толком не перезапустили), эти заводы работали вообще круглосуточно ­– но, вероятно под воздействием рассказов лейтенанта о том, как «совсем еще девочка почти в темноте делает операции», томичи дополнительно поднапряглись и специально для ковровского госпиталя изготовили два ящика ламп «сверх плана» — а лейтенанта, как «знакомого с тамошними хирургами», командировали в Ковров, чтобы он ценную посылку доставил куда надо. Иван Михайлович, конечно же, рассыпался в благодарностях, а Таня высказала свое мнение по поводу полного отсутствия «правильных» бестеневых люстр в операционных. Лейтенант-то на заводе инженером работал, поэтому Танины претензии подробно записал с использованием уже понятных ему технических терминов. Которые «на электроламповом языке» звучали так: саму люстру и на местном заводе изготовить недолго, но вот лампы для люстр должны быть совсем другими. С очень детальным описанием этой «другости».

В результате уже в конце апреля на пулеметный завод стали поступать в приличных количествах лампы уже галогенные, а так как «люстры» на заводе уже стали потихоньку делать, то и фары для тракторов вышло изготовить без особых усилий. А наладившиеся неформальные контакты двух заводов позволили эти фары и лампочками (все же обычными) обеспечить. То есть не совсем обычными, а «авиационными»: завод в Томске как раз на таких специализировался, но цоколевка на них была такая же, как и на автомобильных… в общем, трактора могли пахать и сеять даже ночью. Жалко было лишь то, что тракторов делалось всего по две-три штуки в сутки…

Аккумуляторы на оружейном заводе делали, как продукцию «непрофильную», выздоравливающие немцы. Таня их предупредила, что производство это в чем-то вредное, но пообещала, что она им здоровье потом поправит — и несколько человек на работу согласились. С одной стороны, все уже успели наслушаться рассказов Дитриха о том, что «эта девочка-врач вообще чудеса творит», а с другой — за вредность-то дополнительный паек давали. И для многих этот паек сейчас был важнее какого-то вреда здоровью в достаточно отдаленном будущем: ну не было в стране изобилия еды, и пленные это каждый день чувствовали.

Собственно, именно из-за постоянного чувства голода немцы всерьез восприняли Танины слова о том, что колхозы, которые получат новенькие трактора, поделятся — после сбора урожая — продуктами с заводчанами, а первыми в очереди на доппаек будут стоять те, кто трактора эти делал. Ну и кто на них в полях работал «в порядке шефской помощи». Последнее было очень важным дополнением: трактористов практически всех мобилизовали, а оставшиеся в деревнях мальчишки их заменить не могли. На МТС остались лишь довольно немногочисленные женщины-трактористки, но почти все они умели трактором лишь управлять, а чинить их никто так и не научил. Да и оставшиеся там немногочисленные трактора были изрядно изношены — а запчастей не было.

С февраля по начало мая через госпиталь прошло уже больше трех сотен немцев, и большинство из них после излечения так и остались в городе: формально — в наскоро организованном лагере для военнопленных, а по факту — в качестве дополнительной рабсилы. И эта рабсила, как и все остальные горожане, очень хотела кушать…

Когда Таня зашла в городское управление НКВД, то на нее сначала посмотрели как на дурочку. Но чуть позже, когда она снова пришла туда же, но в сопровождении парторга завода, милиционеры ее предложение внимательно выслушали. А затем начальник милиции поинтересовался:

— А ты уверена, что они не сбегут? И что нормально работать будут?

— Если вас интересует исключительно мое мнение, то уверена. И я могу свое мнение обосновать.

— Вперед! То есть давай, обосновывай.

— Убегать немцам практически некуда: языка они не знают — по крайней мере достаточно хорошо, чтобы сойти, скажем, за заблудившегося в лесу горожанина. Жрать в лесу пока тоже нечего, а при первой же попытке зайти за едой в любую деревню их просто убьют и имени не спросят. И каждый немец об этом знает.

— Не очень убедительно, ведь они могут попытаться уйти на поездах поближе к фронту.

— Могут, но делать этого не будут. Они, как и все советские люди, видят, что Советская армия быстро идет к победе — так что возвращаться в Германию и снова воевать с нами… Тут еще такой момент: каждый из этих немцев, прошедший через мой госпиталь, уже один раз почувствовал смерть на расстоянии вытянутой руки — и протянуть ноги ни у кого из них желания нет. Почти ни у кого, был тут один… снайпер, но я ведь его уже вам передала. А вот жрать все хотят, причем желательно каждый день — и для того, чтобы еды стало побольше, они готовы очень усердно поработать.

— И не боятся, что мы их, скажем, используем, а потом еды дополнительной не предоставим?

— Я пообещала, что предоставим.

— И они тебе поверили⁈ Ой, извините, Татьяна Васильевна… просто когда я на вас гляжу, то вижу маленькую девочку… я лучше глаза закрою, потому что говорите вы как человек взрослый и… мудрый.

— Спасибо. Однако любой человек, в том числе взрослый и даже мудрый, может ошибаться. Поэтому я предлагаю поступить просто: по деревням поедут, назовем это, допустим, летучие рембригады. Человек по десять-двенадцать, в сопровождении двух милиционеров.

— Всего двух?

— Чтобы защитить немцев от колхозников на первых порах этого хватит. Так вот, они сначала проверят поломанную технику, что можно — починят, а для того, что починить на месте не смогут — составят дефектные ведомости. По этим ведомостям другие бригады на заводе изготовят нужные запчасти… по прикидкам наших инженеров за пару недель так выйдет отремонтировать около сотни тракторов, а возможно, и больше. А сопровождающие летучки милиционеры посмотрят, как немцев народ принимает, кто из них доверия заслуживает — и подходящих мы, причем уже под ответственность председателей колхозов, отправим пахать и сеять. Просто потому, что больше-то некого отправлять!

— Про некого — это вы верно сказали. А если под ответственность колхозников… Вы ведь уже людей для этих летучек выбрали?

— Да, четыре бригады, получается, что нужно восемь милиционеров.

Начальник милиции посмотрел внимательно на Таню, затем крепко закрыл глаза:

— Татьяна Васильевна, как вы себе это представляете? По штату на город положено сто сорок милиционеров, а у нас всего чуть больше пятидесяти. И в охране станции сорок с небольшим…