Виктор Точинов - Усмешки Клио
А теперь представьте себе такую ситуацию: допустим, в середине ХХ века страна, тяжелых танков не имеющая в принципе, сталкивается в прямом сражении с державой, активно практикующей тяжелое танкостроение. Последствия будут плачевными (и бывали в реальных войнах) – пушчонки легких танков броню тяжелых не пробивают, а те колют их, как орехи; рассчитанные на тонкую броню средства ПТО бесполезны... Ну и что тут делать?
Самый проигрышный путь, какой только можно представить – это немедленно начать проектировать и строить тяжелые, очень тяжелые и сверхтяжелые бронированные машины. Абсолютно забросив при этом остальные рода и виды войск – пехоту и артиллерию, авиацию и противотанковую оборону. Решить проблему можно быстро и эффективно: увеличить калибр противотанковых пушек и мощность противотанковых мин, применить новую тактику обороны, новые виды противотанковых укреплений. Один-единственный вовремя взорванный мост может сделать бесполезными все тяжелые танки на этом берегу реки (в отличие от легких, которые порой плавают или десантируются с воздуха).
Вот. А правители европейских королевств раннего средневековья, ошибочно приняв эффектность за эффективность, пошли именно первым, ведущим в никуда путем. Тяжелая рыцарская конница была непобедима исключительно в открытом полевом сражении. Причем, что характерно, на относительно узких полях тесной и густонаселенной Европы. На широких азиатских равнинах легкие и подвижные всадники могли отступать сколько угодно долго, маневрируя, изматывая тяжеловооруженного противника арьергардными боями, перерезая коммуникации. Недаром мощно начавшийся было натиск крестоносцев на восток захлебнулся очень быстро – завоевания ограничились узкой полосой малоазиатского побережья, вполне пригодной для маневра тяжелой кавалерии.
Но, с другой стороны, и степнякам хода в Европу, где царила тяжелая конница, уже не было. И европейский поход Батыя завершился на Венгрии отнюдь не по причине засевших в тылу русских инсургентов. Просто венгерская степь (пушта) – самый западный из ландшафтов, хорошо подходящих для маневренных степных наездников. Монголов, лишенных свободы маневра, христианские рыцари сплющили бы, как яичную скорлупу.
Впрочем, как выяснилось, бронированные армады рыцарей можно громить и не только на степных просторах – достаточно было прекратить состязание в толщине брони и в выведении все более тяжеловозных лошадей, а заняться совершенствованием тактики.
Пешее ополчение фландрских городов истребляло закованных в неподъемные доспехи всадников на своих болотистых равнинах, где перегруженные кони просто вязли; языческая жмудь лихо вырезала рыцарские отряды в дремучих прибалтийских лесах; Александр Невский, как известно, просто-напросто заманил крестоносцев на тонкий лед Чудского озера. Но это все были ласточки, весну не делавшие. Дважды в одно болото противника не больно-то заманишь...
Изобретение, предрешившее судьбу европейского рыцарства, называлось вагонбург, а изобретателями были чешские гуситы. Хотя и на Руси тогда же появилось схожее военное новшество, именуемое гуляй-город (правда, оно использовалось большей частью против легкой татарской конницы).
В общем-то, ничего принципиально нового тут не было. Поставленные в круг повозки обоза использовали в качестве полевого укрепления и задолго до этого. Но – в качестве вспомогательного средства, чтобы прикрыть обозников, пленных, припасы и раненых от шального прорыва не слишком крупных вражьих сил.
Единственное, в чем принципиальное отличие вагонбурга и гуляй-города – он укрывал теперь практически все войско и был подвижным, т.е. позволял наступать, пусть медленно, но верно. А также давать успешный бой рыцарям в любом месте.
И все. Это стало приговором европейскому рыцарству. Когда тяжелый всадник теряет темп, штурмуя такое на вид незначительное укрепление и подставляет гораздо слабее бронированные бока, с ним, знаете ли, очень много чего можно сделать. Вот тут-то и пошли в ход мощные тисовые луки и еще более мощные арбалеты, да и огнестрельное оружие – благо время для перезаряжания появилось. В ближнем бою активно использовались пробивающие почти любую броню[10] чеканы (клевцы по-русски), крючья для стаскивания с коней и оружие не рубящего, но оглушающего действия (действительно, к чему тщиться прорубить откованный искусным оружейником мощный глухой шлем, если после хорошего удара кистенем или боевым цепом голова рыцаря просто окажется в роли языка большого колокола?).
Произошел этот сдвиг во время гуситских войн, в начале XV века. А сто лет спустя Крестьянская война в Германии, участники которой активно использовали и развивали опыт гуситов, окончательно поставила точку в истории европейской рыцарской конницы. На смену ей пришли отряды наемной тяжелой кавалерии – рейтар. (Название, кстати, происходит от того же немецкого риттер-всадник, но в излишнем благородстве наемная конница не замечена…) И стали рейтары хоть и важным, но не главным и основным видом вооруженных сил...
Опорный стержень феодальной системы – когда рыцари-дворяне получали от владыки землю, составляя за это его непобедимое, закованное в сталь войско – был сломан. Настало время наемных армий, и главную скрипку играли уже те, у кого было больше свободной наличности... А рыцари, вслед за позициями в военном деле, стали терять и политическое, и экономическое могущество...
Стоит заметить, что люди античности выглядят более гибкими и сообразительными в борьбе с военными новшествами, чем жители Европы Темных веков, несколько столетий доходившие до принципов успешной противорыцарской обороны. Древнеримские историки сообщают, что легионеры весьма быстро нашли способы борьбы с боевыми слонами Пирра и Ганнибала, по мощи таранного удара уж всяко не уступающими латной коннице.
Хотя историкам, известное дело, верить можно только с большой оглядкой, знаем мы, кто и как исторические хроники пишет... Может, хваленые легионеры до ворот Рима без оглядки драпали, а вражеские слоны сами передохли, от смены климата и непривычной пищи...
* * *Однако пора вернуться к нашей главной героине – шпаге. Мы расстались с ней, когда она влачила довольно жалкое существование в покоях феодальных замков в качестве декоративного и церемониального оружия.
Снова востребовали шпагу в качестве лишающего жизни орудия вот по какому поводу:
Чем больше поражений терпела рыцарская конница на поле боя, тем сильнее развивались и становились все изощренней разнообразные кодексы и своды поведения. Обычное дело – любая загнивающая система обрастает все большим числом формализованных ритуалов. Запутанные и зачастую противоречивые нормы рыцарского поведения все чаще и чаще вызывали всевозможные коллизии. А как те конфликты разрешались, известно, – поединками.
И не говорите, что поединки зачастую велись турнирным, не слишком смертоносным оружием или по принципу «до первой крови». Когда, извините, здоровенный фламберг или тяжеленная секира прорубают наконец чужой доспех, тут первая кровь легко бывает и последней – хирурги отдыхали, а гробовщики наживались. А насчет безобидности турнирного оружия... О чем тут спорить, если им даже королей порой на турнирах убивали, а уж простых рыцарей и не счесть. Да просто с лету грохнуться всаднику во всем его железе, выбитому из седла на ристалище – если даже повезло и не свернул шею, все равно пара-тройка переломов обеспечена, из строя выйдет надолго.
Ну и само собой, поединки «до смерти» за особо крупные обиды. Тут и говорить не о чем. В общем, все больше и больше бойцов гибло и выходило из строя в этих стычках; обычай, задуманный явно для повышения боевого духа и агрессивности, а также для совершенствования техники боя – приводил теперь к результатом прямо противоположным, впустую пережигая силы лучших бойцов.
Запретить эти развлечения европейские монархи еще пока не могли, как и многие другие вольности и привилегии заносчивых феодалов. И исподволь стали формировать новую традицию – использовать в междусобойных разборках не полный комплект смертоносного рыцарского вооружения, а шпагу – легкую, игрушечно смотревшуюся на фоне двуручников и булав. Идея проста – убить этим колющим изобретением Нерона довольно трудно; легкая рана в бедро или предплечье – долг чести смыт кровью, а пострадавший боец через две-три недели снова в строю, может погибнуть с гораздо большей пользой на поле брани за веру, короля и отечество.
Полезная традиция закрепилась. Традиции и обычаи вообще возникают порой стихийно, но их становление и укрепление на самотек власть имущими никогда не пускается – если нововведение вредит их интересам, выкорчевывают его быстро и безжалостно, зачастую вместе с носителями.
И шпага, бывшая до этого просто стилизованным придворным мечом (т.е. с полагающейся обоюдоострой заточкой), снова вернулась к исконному древнеримскому виду, к вертелу императора Нерона; чтоб не путаться, обозвали это исключительно колющее орудие рапирой. Ничуть, кстати не стесняясь кухонного происхождения – рашпер суть тот же вертел…
