Андрей Дай - Орден для Поводыря
Сколько уже раз убеждался, что хорошие мысли висят в воздухе. И сходным образом мыслящие люди их ловят практически одновременно. А как иначе объяснить явление Степаныча со своим нерусским подопечным? Правда, компанию им еще Андрей Густавович с Васильевым составляли, но эти явно из корыстных побуждений в логово банника шли. А Безсонов – чисто от широты душевной.
Субалтерна, кстати, Цинджабаном Дондугоном звали. Дал же Господь имечко. Хотя наши Анаксимандры Фауктистовичи с Клеспидами Гермогеновнами тоже те еще языковыворачиватели. Только у наших людей этакое выражение лица – словно на казнь лютую идет – на пороге бани не отыщешь. А у Циндоши – как его ласково величал сотник, от страха даже глаза растопырились.
Настроение было великолепным. Сидел себе на лавочке подле теплой стены, пахнущей еловым бором, прихлебывал чаек. Клевал потихонечку подкопченных хариусов и слушал истошные крики нашего зарубежного гостя. Ну и остальных баньщиков, естественно.
— А вот я те щас, чумазенький, парку поддам, да веничком… — это добрый Безсонов.
Шипение пара на раскаленных камнях и вопли.
— Кто командир караула?! Сколько солдат!? Как вооружены?! — это Принтц. Вот уж кто умеет совмещать полезное с приятным.
Невнятный перевод Васильева, и громкий, истошный ответ испытуемого.
— Когда смена?!
Ну и так далее. Слушать быстро надоело. Стал разглядывать суету купеческих приказчиков. Через два дня, на третий на берега ручья Бараты должны придти китайские купцы и те из служащих циньских пограничных пикетов, кто догадался прикупить товары в Кобдо. К тому времени, там же должны быть и наши, бийские торговцы. Гилев намерен скупить всю шерсть, что будет. Хабаров нацелился на шкурки сурков, а Васильев хотел попробовать протащить через бомы несколько тюков чая. Они еще в походе, чтоб потом на глазах иностранцев не спорить, обо всем договорились.
Торг в Чуйской степи был бартерный. То есть, дашь на дашь. Без денег. Монголы с маньчжурами, и прочие иностранцы цену русским кругляшкам не знали, и арабские цифры для них были, как для нас китайские закорючки. А циньские серебряные брусочки – ямбы, как бы монеты в пятьдесят лян, нужно было постоянно взвешивать. Да и страшились их бийчяне брать, опасались обмана. Черт его знает, чего хитрые китайцы в серебро подмешали. Ладно, если платину – англичане ее очень любят и продать такие слитки не проблема. А если другое чего? Не ювелира же с собой на торги таскать…
Наши купцы привезли немного железной и медной утвари, свинец в слитках, маральи панты, выделанные кожи, несколько мешков ржи, московские ситцы и сукно. Ну, вот фузеи еще трофейные на торг выставят.
По хорошему-то, по закону, как мне сильно умный и образованный Герочка ехидно заявил, должен я неучтенное шатание иностранцев по землям Российской Империи решительно прекратить. На границе, у китайского пикета в долине реки Юстыд, где проходила единственная удобная, даже для колесного транспорта проходимая, дорога в Кобдо, следовало поставить свою заставу. Для проверки разрешений на пересечение рубежа, едрена-матрена. Откуда только им взяться, этим разрешениям, если ближе чем в Урге, русского консула больше во Внешней Монголии нет.
И, что самое поганое, я ведь тоже не имею права паспорта китайцам выдавать. Русским – легко. Хоть в Антарктиду. А иностранцам – фигвам. Буде найдутся у меня чрезмерно информированные недоброжелатели, может эта неорганизованная ярмарка мне боком выйти. Может, но вряд ли. Граница-то не демаркирована. Столбов не врыто, и застав не стоит. И как я должен определить – на нашей стороне торгуют, или еще нет?
Паспорта я выписал. Осталось только фамилии вписать. Но это не долго. Может и обождать. А бланков у меня всего-то пять штук. Ошибаться нельзя.
А вот слегка изменить границу – очень нужно. Ну, к чему этот непонятный изгиб в верховьях Чулышмана? Как бы уговорить Дюгамеля спрямить? Неужели китайцы станут спорить из-за одной маленькой долинки и десяти верст сплошных скал? А мне пригодится. А и не мне, так благодарным потомкам. Там под седыми горами прячется огромное месторождение серебра с другими, вкусными, добавками. Асгат. Часть, конечно, и на нашу сторону выходит – Озерное называется. Но большая часть, все же, там.
Понятно, что без нормальной дороги на Север, это серебро и даром никому не нужно. Понятно, что пока Кабинетскими землями управляет Горное начальство, я и пальцем не пошевелю, чтоб организовать этих богатств добычу. Только это же я не для себя все. Мне-то самому, давным-давно умершему – пельмешки с пивом, жить, дышать и любоваться природой – и то ладно… Хотя… Все в мире меняется. Может же так случиться, что Фрезе со своей бандой вдруг резко отправится осваивать просторы Аляски? Отчего нет?! Может же царская семья…
Додумать не успел. Артемка привел усталого казака, прибывшего посланником от Принцевского перевоза. Он еще не успел ничего сказать, а сердце уже тревожно сжалось. Нет, не верилось, что Государь Император, при всей его неограниченной власти, отправит за мной людей к черту на кулички. Не верил, но ждал. Оглядывался. Вдруг. Россия – страна невероятных возможностей. Прикажут кому надо, там меня и со дна морского подымут…
Но явление такого гонца могло означать лишь одно – авантюра провалилась. Мои расчеты оказались пустышкой. Царская чета знала о болезни своего первенца, и уже давно его списала. И теперь мое положение – хуже не придумаешь…
— Чего? — сквозь панически скачущие мысли пробились знакомые имена.
— Я говорю, вашество, их благородие господин Седачев у перевозу лагерем встал. С семьею и скарбом, значицца. Просют им людишек в помощь дать, ибо страшатся не осилить Чуйские скалы с детями и баулами.
— Седачев? — Господи, Боже мой! Я и забыл об этом, опальном полицейском чиновнике. А ведь точно! Я же сам прокурором Гусевым подготовленное распоряжение подписывал, о том, чтоб титулярного советника Седачева, Павла Петровича в Первую Чуйскую волость, поселение Кош-Агач полицейским исправником определить. Думал, он откажется. Побоится семью на край света тащить. Уволится из рядов, так сказать. А, смотри ж ты. Собрался и приехал. И думай теперь – толи редкой отваги мужик, толи деревянный во всю голову, как Буратино.
Впрочем, легко выяснить, насколько он готов к тому, что его здесь ожидает.
— И что, много ли у титулярного советника скарба?
— На шести лошадях едва уместилось, ваше превосходительство. Одних ружей штук пять. Да пистолей не меньше. И порох в бочонках зачем-то тащит. Уж как их благородие, господин майор, их благородию, господину Седачеву на то пенял. Ан нет. Уперся. Сказывал, в диких местах огневое зелье лишним никак не станет.
— Только оружие и тащит?
— Никак нет, ваше превосходительство. Еще картошку в мешках, на семена. Утвари много, и тканей. Жинка евойная, титулярная советница – кремень баба. Чуток с нагайкой на проводника татарского не кинулась, когда тот хотел перину с подушками пуховыми в Хабаровке бросить…
— Надолго, значит, собрались, говоришь?
— Так ить жить сюда едут, ваше превосходительство.
— Ну, дай Бог, дай Бог… Сейчас отдыхай. В баньке вот попарься. Я скажу, чтоб тебя на довольствие поставили. С подмогой обратно пойдешь.
— Премного благодарен, ваше превосходительство. Вот вам и от их благородия, Викентия Станиславовича, весточка. Господин майор наказывал, лично в руки!
Снова. Озноб волной пробежал по разгоряченному телу. Словно зимний, студеный ветер, вдруг, среди лета. Мог ведь царский фельдъегерь до Суходольского добраться. Дальше, в дебри Южного Алтая лезть не рискнул, а по только что построенной дороге-то – почему нет?!
Конверт простой, почтовый, штемпельный. Надпись: "Его превосходительству, действительному статскому советнику, Герману Густавовичу Лерхе, в Чуйскую степь. Лично в руки. От майора В. С. Суходольского". Внутри на ощупь два или три свернутых листа простой писчей бумаги. Фу-у-х. Государевы рескрипты обычно на плотной, почти ватманской, гербленой, приходят.
Открывать не спешил. Ждал, пока Артемка уведет посыльного казака. Не хотелось, чтоб кто-либо видел выражение моего лица, если там, в послании, все-таки есть вести из столицы. Боялся? Боялся, и еще как! Руки даже как-то вдруг ослабли. Еле упрямую бумагу победил, конверт вскрывая. И еще пару минут тупил потом, все на словах сосредоточиться не мог. Буквы в глазах расплывались.
И Герочка что-то притих. Репрессии, буде они последуют после моей попытки вмешательства в ход истории, нас обоих коснуться. Хотя он-то, бывший тело-владелец, тут как раз и не причем.
В небе парила пара орлов. Одна голова на Запад, другая на Восток. Византийский, а потом и Российский Имперский орел. Хороший знак. Кружили над каким-то одним местом, вычерчивая бесконечные инь-яни на хрустальной сфере небес.
