Иван Петров - И.В.С.
У многих семьи под оккупацией или в бегах — благодаря Брестскому миру. Ленин у них единственная надежда, путь на Родину. Будут служить.
Что ж, Савелий, пора прощаться. Береги Федотыча. Завтра отбываем в Москву всем правительственным составом. Ленин решил демонстративно уйти из-под возможного удара накатывающихся германских орд, в самое сердце России, в Москву. Туда и столицу переносим. Живи спокойно, не болей, никто тебя, Савка, не тронет, не будет немца в Питере. А я, если успею, еще тебя рыбки занесу. Завтра. Ну все, Федотычу привет!
Все они здесь потомки моих воинов. Широкие характерные скулы алтайцев рядом с золотой россыпью непокорных кудрей. Черные прямые волосы коренных монголов над улыбающимися славянскими физиономиями. Горящий огонь туркменских глаз на выверенных европейских лицах. Пухлые губы караимок — у них все племя отличалось этой четкой полоской, очерчивающей очаровательный контур рта. Нос картошкой — и раскосинка в глазах почти у каждого. Здесь они все, мои меркиты, найманы, таты, все мое воинство, все племена, населявшие мое бескрайнее государство, — год можно было скакать из конца в конец и не достигнуть границы. Никто не исчез — растворились, перемешались — да! Но живы в своих потомках, забывших о них. Живы, и кровь предков по-прежнему горячит их сны, скачут кони, ревет в ушах ветер! Все они мои дети, дети войны и мира. Я вернулся к вам, мой народ. Я буду вам служить. И защищать!
Глава 5
— Ай-ай, дяденька, больно! Не бейте меня, за ради Христа. Я больше не буду! И, резко набрав в легкие воздух — пронзительно, перекрывая вокзальный шум — Убива-аа-ают!!!
Самый неудобный возраст для попрошайничества и уличного бандитизма. Мальчишке лет тринадцать — четырнадцать, весь шарм кудрявого ангелочка уже в прошлом, а тощее, жилистое тело пока не может ему обеспечить гарантированный авторитет у нуждающихся в изъятии лишних дензнаков граждан. В щипачи, если пальцы позволяют. Только в щипачи! Таков мой вердикт.
А что мешает? По-видимому, авторитет лидера вокзальной шайки беспризорников. Руководящие обязанности, текучка, не дают сосредоточиться на учебе, отвлекают от наработки мастерства. Этих малолеток уже штук пять подтянулось к месту нашей беседы и, только отсутствие команды "Фас", не дает им бросится всей толпой на пожилого кавказца в кавалерийской шинели. Кто меня знает — вдруг я комиссар и при нагане? Наверняка — при нагане и — явно не заезжий лох. Вот на отработку действий подчиненных в подобных ситуациях и уходит время, уворованне у оттачивания навыков личных умений. И приходится действовать по старинке — на рывок. Вот рывок у него в команде поставлен. Чемоданчик Федора уже далеко, ничего не поделаешь. А все потому, Феденька, что твой грозный вид матерого гимназера произвел на молодых привокзальных жителей совсем иное впечатление, не то, что ты ожидал. И, как результат, пока ты пыхтел в схватке в верхнем партере один на один! с задержанным тобой главой местной мафии, чемоданчик, набитый бельишком и средствами личной гигиены, заботливо тобой укладываемый целых два дня, сделал ноги. О! грозный защитник личного имущества и чести сестры!
Ладно, Федька не пострадал, фингал под глазом ему награда. Надя так и сидит на своем чемоданишке, испуганно обозревая происходящее. Ничего страшного, ее вещички на месте, а то, действительно, была бы проблема ниоткуда.
Молодец пацан! Не стал резать Федора, выдержал правила игры.
А вот меня резать пытался, два раза: сначала — подобием финки, сделанной из кухонного ножа, настоящее произведение детского творчества. А потом, проследив его полет и заметив место в зарослях прошлогоднего бурьяна у платформы, куда он канул, — длинным ржавым гвоздем, вынутым из-за голенища опорки, бывшей когда-то сапогом. Мне что тебя — обыскивать прикажешь? Такие шикарные лохмотья могут скрывать что угодно, от револьвера до горсти вшей. Не брезглив, но это уже перебор. Сам себя обыскивай! Вообще-то, начальник должен следить за своим внешним видом. Авторитет идет в недосягаемую высоту и окружающие начинают правильно на тебя реагировать. Какой ты пример подаешь подчиненным? Ты же среди них самый грязный и драный, куда народ поведешь? Вот тот твой десятилетка вполне прилично одет, можно принять за отставшего от поезда. А ты — как из бочки с горелым мазутом не вылезаешь, штаб себе там завел!
Но, характер есть, глаза сверкают! Уважаю. И хитрый!
— Эй, мужчина, хватит мальца тиранить. Отпусти его! Чего привязался? Видишь, голодный он.
— Совсем дите еще! Комиссары детей хватают! Что он тебе сделал-то?
— Мальчишки подрались, а этот встрял.
— Да-а-а, вот такой у нас во дворе соседа ножом пырнул! Жалельщики! Сдать его, куда следует!!!
— Я тебя сам сейчас сдам, сволочь! Вали отсюда! Ты!!! Слышал! Отпусти, говорю!
Вокруг нас потихоньку собиралась толпа. Особенно выступала гонористая бабка, пожалевшая дитю. Крепкий блатной, лет двадцати пяти на вид, схватил меня за руку, которой я за шиворот удерживал юного попаданца. Попаданец плаксиво заныл.
— Дяденька-а!
Ага, ты еще завопи — Хулиганы зрения лишают. Чего ж ты так? Девочки же смотрят. Я о Наде говорю. Стисни зубы и молчи, как партизан на допросе. Не, все-таки хитрый, как по нотам партию ведет. Ну что, крыша вокзальная, твоя очередь? Действуй, раз уж взялся за мою руку.
А, вот и патруль. Послушаем.
— Николай, что тут у вас? Граждане, не толпитесь. ДокУменты предъяви.
Последнее уже ко мне. Зажратый какой-то патруль. Так, на первый взгляд, обычные солдаты, но морды сытые. На московском пайке сейчас такую содержать не удастся. Выпали у меня вокзалы из поля зрения, пока мыслил глобально, а здесь, похоже, за год все наладилось по стандартной схеме. Москва. Послушаем еще.
— Мальчишки задрались, а этот напал, избивать начал. Вы на морду его гляньте! Шинель офицерская. Контра!!!
— Документики, значит, липовые… Ну что, догулялся? Пойдем, разберемся, что там за документики. И вы, двое, подымайтесь. Девчонку допросим. Ладненькая девчонка. Расскажешь нам, чего видела?
— Расходитесь, граждане! Расходитесь!!!
Сказал бы, что занятно было наблюдать ужас и недоумение в глазах Феди и Нади. Не занятно. Чего-то до них начинает доходить, надо с их воображением потом что-то делать. Нельзя так на все реагировать, никакого здоровья не хватит. Язву наживут.
— Вы все задержаны! Сложить оружие! При попытка бегать — стреляем!
Что значит — хорошо поставленный командный голос с прибалтийским акцентом. Никаких эксцессов. Оружие на землю, даже патруль свои мосинки сразу уронил. Десяток латышских стрелков цепью перекрыли перрон, с другой стороны к нам бегут еще человек тридцать. Можно сигануть с платформы и попытаться уйти, но игра, по-моему, не стоит свеч. Затравят.
Весь вокзал в курсе, что здесь уже два дня, как расположился батальон латышей, ждут отправки на фронт, нет состава. Малолюдно-то как! Никто никуда не едет, у всех дела на месте, сроки отъездов переносятся. Пусто. Есть народец, но нет вокзальной толчеи. Все чинно, спокойно, даже местное руководство заскучало, прибыло посмотреть на наш концерт.
Ничем особенно не примечательный блондинистый тип в клетчатом пиджаке издали держал ситуацию под контролем. Расположился в третьих рядах, даже чуточку в стороне. Крупная шестерка, выставленная им перед собой, как щит от возможных проблем, старательно мониторила перрон за спиной у начальства, вяло имитируя беседу. Сам же козырной периодически поглядывал из-за этой глыбы и внимательно слушал. Но — любопытство сгубило кошку. Когда я доставал документы, он сократил дистанцию, слегка отодвинув своего помощника, и мы встретились глазами. По-взрослому посмотрел. Опытный у него взгляд, понимающий. Возможно, даже просек уже всю ситуацию, но уйти не успел.
Петерс картинно сделал два шага мне навстречу. Еще бы честь отдал, совсем уже…
— Товарищ Сталин, какой будет ваш приказ?
— Все свободны, кроме… Задержать и обыскать патруль, этого — я показал на оторопело стоящего Николая — и тех двоих. Оружие изъять. И соберите то, что они здесь набросали.
Повернувшись к впавшему в транс подростку, подмигнул, а затем, развернув к себе спиной, дал хорошего шлепка по заднице, выбивая скопившуюся пыль.
— Думай! Маленьких береги. И не шали.
Ишь, как думать побежал. Прочая публика молча и без вопросов так же наращивала расстояние.
— Хорошо. Поднимайтесь, пойдем, посмотрим наши вагоны.
Надя и Федя определенно в прошлой жизни были жирафами. Можно наглядно наблюдать, как до них доходит. Вот сейчас до них дошло, что сказал Петерс. Все-таки, брат и сестра, очень заметно.
