Виктор Каменев - Шут (СИ)
Теперь неммардский посол избегал смотреть на меня. Выслушав мою речь, он обратился к Франки:
— Ваше величество, у вас государственными делами занимается шут?
— Вы намереваетесь оскорбить меня, господин барон?
— Нисколько, ваше величество. Просто я никогда не видел ничего подобного.
— Мне, господин посол, показалось унизительным для достоинства своего и моего государства самому заниматься подобным делом. Посему я и поручил его Турди.
— Вашему шуту, — уточнил барон Виде.
— Именно, — не стал отпираться Франки.
— Не имеющему даже дворянского титула.
— Возможно, он когда-нибудь его и получит. Если я его раньше не повешу.
— Ваше величество, думается мне, что продолжать нашу беседу в таком ключе не имеет смысла, — на удивление спокойно заметил барон Виде. — Вы позволите отправить офицера для поручений к моему королю за инструкциями, а самому подождать его здесь?
— Это ваше право, господин барон. Буду рад видеть вас своим гостем.
— В таком случае, разрешите откланяться.
Франки хлопнул в ладоши и объявил:
— Аудиенция окончена!
Снова затрубили герольды. Барон Виде поклонился королю с королевой, после чего развернулся и вышел вон.
* * *— Ваше величество! — пролаял барон Гроссир. — Измена! Ваш шут поставил нас на грань войны!
— Ничего подобного, Франки! Ты же сам слышал, что говорил этот пустоголовый молодчик посол! Их король хоть и взбесился, а всё-таки не решился напасть на нас! И у посла нет полномочий на объявление войны, раз он отправляет в Неммардию своего прихвостня за инструкциями!
Король временно потерял дар речи, поэтому ко мне обратилась королева:
— И что это доказывает?
— То, что неммардцы в себе не уверены. А теперь они и вовсе смущены, ведь Франки не стал плакать и просить прощения. Неммардия на нас не нападёт.
— А я вот думаю иначе, — вмешался барон Гроссир.
— Чтобы думать, нужны мозги, господин военный министр.
— Чёрт побери, ваше величество, этого мерзавца нужно немедленно казнить! Он натравил на нас Неммардию, а теперь ещё издевается!
— МОЛЧАТЬ!!! — вдруг взвизгнул король.
В тронном зале воцарилась полная, гробовая, гнетущая, неестественная тишина.
— Удружил ты мне, Турди, нечего сказать, — срывающимся голосом заговорил король. — И я тоже хорош — доверить дело государственной, первостепенной важности шуту! Да ещё какому шуту! Как только Неммардия объявит нам войну, я засажу тебя вместе с твоей секретаршей в самое глубокое, тёмное и сырое подземелье во всём королевстве. На голодную смерть. Теперь относительно вас, барон. Пусть только Неммардия одержит над нами хоть одну военную победу — вам не поздоровится. Каждый год казна расходует огромные средства на вооружение армии и укрепление крепостей, каждый год на вашей груди, — он брезгливо подцепил пальцем один из орденов барона, — появляется очередная побрякушка. И после этого вы имеете наглость утверждать, что мы не готовы к войне?! Завтра утром я лично проведу смотр войскам столичного гарнизона. Вы слышали, барон?
— Так точно, ваше величество, — выдавил из себя военный министр.
— Вот и отлично.
Тут у короля начался нервный тик — задёргалось веко, затряслись губы. Королева Хильда заботливо взяла его за руку и взглядом велела всем выйти.
11 ПРИНЦ БЕРТ
— Как прошёл приём? — поинтересовалась Дора.
— А! — ответил я, развалившись в кресле и с блаженным видом попивая пиво. — Ничего интересного. Я-то думал, что мы все выпьем на брудершафт, споём хором песню о вечной дружбе с Неммардией, а вместо этого врывается какой-то паршивый баронишка, ругается, угрожает.
— Что же теперь будет?
— Не знаю. Нас с тобой его величество обещал посадить в подземелье.
— Господи, — сказала Дора. — Да подземелье, с тех пор, как я попала к вам на службу, стало вторым моим домом.
— Ты мне тут не философствуй. Вот тебе черновик и бумага. Перепишешь текст красиво и без помарок. Нужно пятнадцать экземпляров.
— Зачем так много?
— Затем, что столько надо.
Дора принялась писать. Текст для индульгенций разбойникам я разработал сам. В каждой из них было написано, что такой-то (оставлялся пробел) является законопослушным верноподданным его величества Франка Четвёртого и имеет перед ним особые заслуги, каковой факт удостоверялся приложением королевской печати. Дора быстренько изобразила пятнадцать листов, а я прошёлся по ним поддельной болванкой с королевским гербом.
В столице с таким документом лучше было бы не светиться.
— Шеф, а когда его величество посадит нас в подземелье? — спросила Дора. — Надо хоть своих предупредить.
— Тебя так и тянет туда, — проворчал я. — Ты вот что, подруга дней моих суровых, собирайся, и чтобы уже сегодня вечером духу твоего в столице не было. Меня-то наш драгоценный король трогать побоится, а вот тебе, скорее всего, достанется на полную катушку.
— Вы издеваетесь, — сказала Дора с ожесточением. — Вам просто нравится меня изводить.
— Ты это о чём?
— О той долговой расписке на ваше имя, которая подписана мною. Как же я уеду? Проценты растут, а необходимую сумму мне ещё собрать не удалось.
Я прикрыл глаза и принялся рыться в памяти. На инструктаже координаторы говорили о Доре, да и Сергей Сергеич болтал какую-то чепуху насчёт ложных воспоминаний, кои должны будут придти ко мне от Турди. И после усиленных шкрябаний по сусекам моего мозга необходимая информация пришла.
Я вспомнил о том, что семья Доры как-то среди зимы оказалась на улице безо всяких средств к существованию. Королевский шут ссудил девушку деньгами, после чего принял её на службу. Вот откуда они были знакомы, мне вспомнить не удалось. То ли росли вместе, то ли Турди её когда-то грабил.
Подписав долговую расписку, Дора попала в рабство. Шут откровенно её домогался, однако в своих домогательствах не преуспел, вследствие чего его подчинённой приходилось терпеть придирки, издёвки и кратковременные командировки в дворцовое подземелье.
— Послушай меня…
— Нет, я не буду вас слушать! Вы хотите, чтобы я с вами переспала, тогда, возможно, долги мне простятся! Но этого не будет, слышите?!
И вдруг моя, а не Турдина память подсказала мне, где я раньше видел эти глаза, столь яростно сверкавшие в эту минуту.
— Кто позволил тебе орать? Да я тебе такое устрою! Ты у меня будешь знать по именам всех крыс во всех подземельях королевства.
— И пусть! Мне гораздо приятнее общаться с ними, чем с вами!
— Вот и пообщаешься. Присядь-ка.
— Я вполне могу слушать ваши издевательства и оскорбления стоя.
— Дело твоё. Знаешь, Дора, вчера его величество изволили звездануть меня скипетром по спине. И вот от этого мне открылось будущее.
— Чьё?
— Твоё, как ни странно. Теперь я знаю, что произойдёт с тобой в дальнейшем. Например, скоро ты поймёшь одну простую вещь: не в деньгах счастье.
— А в чём?
— Есть много более приятных… Ага, вот, — заметил я, найдя, наконец-то, в бумагах Турди долговую расписку Доры. — Видишь, это просто бумага.
— Но в ней написано…
— Да какая разница, чего там понаписали! Слушай меня, я же тебе твоё будущее предсказываю. Пройдёт лет сорок, ты станешь старой, сморщенной, впадёшь в детство и станешь ходить под себя.
— А вы останетесь вечно молодым? — хмуро спросила Дора.
— И где-то в это время у тебя родится внук.
— Вы это серьёзно?
— Сперва, конечно, дети появятся.
— Уж не от вас ли?
— Не знаю. Очень сомнительно. Так вот, твой внук станет величайшим человеком в истории. Как Александр Македонский. Или Архимед.
— А кто это?
Я мысленно обругал себя и ответил:
— Ладно, пример неудачный. Скажем так: твой внук станет величайшим изо всех великих.
— А если у меня их будет два? Или три?
— Да может и с десяток. Но у того, о котором идёт речь, будут твои глаза. Точь-в-точь твои.
Я сложил вексель и быстро изодрал его в клочья. Дора ахнула.
— Что вы сделали?!
— Не забывай о нашем разговоре и моём предсказании, когда станешь баюкать своего внучка на коленях и стирать загаженные им пелёнки, — добавил я, распахивая окно и выбрасывая в него клочки расписки.
Но порыв ветра занёс добрую половину их обратно, разбросал по кабинету, по волосам и платью моей секретарши.
— И с этого момента держись от меня подальше, — предупредил я. — И никогда, слышишь — никогда! — и ни за чем ко мне больше не обращайся.
— Но я так не могу. Деньги по векселю…
— Я не собираюсь с тобой препираться. Повторяю: чтобы уже сегодня тебя в столице не было.
— Знаете, — заметила Дора, отряхивая с себя клочки расписки, — если это какая-то болезнь, то больной вы мне нравитесь куда больше, чем здоровый.
