Хелен Гилтроу - Расстояние
Ворота открываются в восемь утра, но я уже раньше сижу за рабочим столом. Прошло двадцать два часа с того времени, как Йоханссон попал в Программу, и четырнадцать, как закрылись на ночь ворота; я спала не больше четырех часов, и меня тошнит от усталости.
Все может закончиться в любой момент. Он может выйти. Уитман уже разговаривает с персоналом в администрации Программы, убеждая их в необходимости срочно найти Райана Джексона. Я жду. Часы на компьютере показывают 8:00, 9:00, 10:00. Я не отхожу от телефона, чтобы не пропустить звонок Уитмана с сообщением, что они вышли и Йоханссон в безопасности. Телефон молчит. Крейги убеждал меня выйти из игры и подумать о себе. Я отказалась. Будь это ловушка, они использовали бы настоящего заключенного. Крейги мне не верит. Даже по телефону ясно, что он пребывает в состоянии стресса. Он ушел, чтобы начать поиски Йоханссона в путаной сети службы безопасности, в комнатах для допросов и специальных секретных помещениях. Я знаю, там он его не найдет. Не найдет. Но я готова поклясться: Йоханссон еще в Программе.
Печатаю сообщение Финну:
«Внутреннее наблюдение в Программе. Нужен доступ. СРОЧНО».
Несмотря на то что Программа управляется частной компанией, некоторые заинтересованные государственные службы требуют постоянный доступ к камерам видеонаблюдения. Министерство юстиции и Управление службы исполнения наказаний имеют возможность следить круглосуточно, полиция и спецслужбы тоже временами требуют открыть доступ. Брешь может быть в любом месте, Финн должен ее найти.
Финн долго не отвечает, но в четыре часа дня от него приходит сообщение:
«Черт, это легче, чем добыть личные дела».
Финн передает мне доступ к системе видеонаблюдения в Программе.
Я не могу управлять и выбирать: смотрю только то, что смотрят они. Камера движется по периметру, уменьшая и увеличивая изображение по чужой прихоти. Пустое помещение, возможно, учебный класс, конвой движется по темной улице, в дверях магазина стоит мужчина.
Я внимательно вглядываюсь в лица, Йоханссона среди них нет.
Имеет ли смысл смотреть дальше? Может, прослушать разговоры с телефонов Программы? Или проверить списки умерших на предмет наличия белого мужчины ростом метр восемьдесят, с голубыми глазами? Проверить части тел, выносимые с мусором? С такими вещами тоже приходится сталкиваться. Я помню, что произошло с Чарли Россом. Даже для опознания вдове они не смогли предоставить достаточных размеров куски тела; он был расчленен. Пришлось делать анализ ДНК.
В пять часов звонит Уитман:
– Нашелся след. Джексон разговаривал в столовой с парнем, но ушел один.
– Сегодня?
– Вчера.
– А парень?
Рука ложится на «мышку», чтобы открыть список заключенных.
– Имя мне не сообщили.
– Заставьте их.
– Я не могу просто так.
– Найдите способ. – Я слишком резка с ним, но через час ворота опять закроют на ночь. Опять.
Уитман молчит.
– Мне это не нравится, Лора, – наконец говорит он. – Вы сами сказали, что мы просто позаимствовали документы этого парня, Вашингтону не обязательно все знать. Отлично, тогда не будем поднимать панику. Я не сижу сложа руки, но и не имею права диктовать этим людям, как им работать. Я сказал, что они должны мне помочь, иначе я сам пойду туда и выбью все из этих ребят. Вам лучше поискать помощь в Вашингтоне, потому что она может вам понадобиться. Я могу поднять здесь шум, но с каждым разом о Джексоне узнают начальники все выше рангом. – Молчание; слышно, как он пожимает плечами на другом конце провода. – Выбор за вами, Лора.
Он делает долгую паузу и продолжает, когда понимает, что я не отвечу:
– Повторю попытку завтра, – и отсоединяется.
На экране передо мной Программа живет своей жизнью. Свет приглушен, патрули вернулись на базы, ворота закрыты.
Прошло тридцать два часа с того момента, как Йоханссон пересек территорию Программы.
В семь часов приезжает Крейги. Он сидит с чашкой чая напротив меня, на узком лице печать тревоги. Он не нашел ничего подтверждающего, что Саймон Йоханссон находится в руках властей.
– Он все еще в Программе, – говорю я, и на этот раз он не спорит.
– Его мог кто-то узнать?
– Росс мертв.
– Может, кто-то служил с ним в армии?
Среди заключенных я не обнаружила ни одного бывшего солдата, кто мог бы знать Саймона Йоханссона. Ни одного. И ни одного человека, знавшего настоящего Райана Джексона. Все чисто.
Крейги уходит, и я ужинаю в кабинете, не прерывая наблюдения. Патрули прекратили свою работу, но их место заняли другие люди: они передвигаются пешком по двое, по трое, словно прогуливаясь по улицам. Люди Кийана.
Никаких сообщений о раненых гражданских или трупах. Стараюсь себя этим успокоить.
Но ты же знаешь Йоханссона. Думала, он отправился в Таиланд? Чтобы ходить в обрезанных джинсах, курить травку, сидеть на пляже и ловить рыбу? И стареть?
Нет.
Хотя когда-нибудь они уедут. Все.
Закономерность: сначала кто-то звонит, дает наводку, потом через пару часов полиция перегораживает лентой переулок, и телекамеры стараются отчетливее снять пятна крови на тротуаре.
Вот что происходит с такими, как он.
Просто на этот раз обошлось без звонка. И уже, разумеется, без камер и журналистов. Возможно, он просто исчез.
Вечером Шарлотта Элтон заболевает гриппом и обзванивает друзей, меняя график; я же остаюсь в своем кабинете и опять разглядываю фотографию женщины. Я уже не считаю эту женщину одной из заключенных – перед глазами больше нет газетной полосы с пугающим заголовком. Но я не могу забыть ее улыбку и избавиться от чувства, что видела ее раньше.
Йоханссон говорил, что личность не имеет значения. Уверена, он ошибается.
Я сижу до поздней ночи и ищу в базах данных женщину с фотографии. Я пытаюсь ухватить что-то, но оно всегда ускользает, впрочем не исчезая совсем.
Глава 7
Другой голос, в другой жизни.
– Райан Джексон.
Боль подсказывает, что он все еще жив: в голове что-то грохочет, живот болит так, будто все внутренности вытащили и хорошенько оттоптали ногами.
– Райан Джексон, – повторяет голос.
Имя кажется знакомым.
Он открывает глаза. Сверху на него смотрит человек с резкими чертами лица и залысинами.
– Значит, вы еще помните свое имя.
Йоханссон удивленно моргает.
– Счастливый, сволочь, – добавляет человек с сарказмом.
Мужчина помогает ему сесть. Боль в голове становится вдвое сильнее, превращается в нескончаемый рев, и что-то острое впивается в грудную клетку.
– Вот. – Мужчина подносит к его губам стакан. Йоханссон глотает воду, горло обжигает рвотное движение, и жидкость выливается обратно: ведро, воронка, трубка, широкий двор, старик Кийан в кресле для пикника, скулящий Джимми на земле, щипцы…
Пальцы. Йоханссон опускает глаза и разглядывает руки. Вокруг указательного пальца правой руки красный ободок. В вену левой руки вставлена игла капельницы, около матраса металлический штатив.
– Брайс, – с трудом произносит он.
– К черту Брайса, – говорит мужчина и вновь подносит стакан к его губам. Мужчине немного за сорок, суровый, жилистый. В тонких руках с рельефными мускулами и выпирающими венами чувствуется сила. На плече татуировки «Мама» и «Багдад».
Пять глотков, и Йоханссон, задыхаясь, отталкивает стакан.
– Джимми? – спрашивает он.
– Увезли в больницу. – Мужчина вкладывает стакан ему в руку. – Бери, ты ведь не ребенок. – Он встает и выходит, закрыв за собой дверь.
Шаги гулко разносятся по зданию и ведут к лестничной клетке.
В комнате светит тусклая лампочка. К раме единственного окна прибито тонкое одеяло, чтобы не дать яркому дневному свету пробиться в комнату, но он все же просачивается по краям. У стен несколько предметов старой мебели: стул, раскладной стол для пикника, на нем пластмассовая миска, комод – сосновый шпон, дешевая подделка под дерево. На одной стене множество отметин, вертикальные линии по пять и десять насечек. Некоторые ровные и аккуратные, другие нечеткие, кривые, словно их нацарапали тупым гвоздем. По полу разбросаны какие-то тряпки, одежда и постельное белье. Окно всего в двух метрах.
Йоханссон вырывает иглу капельницы, медленно встает, прислушиваясь к реакции тела на каждом этапе. Резкая боль пронзает его при вдохе. Должно быть, ребро сломано. Торс, руки, ноги покрыты синяками – следы от кулаков и ботинок. Он смотрит на внешнюю сторону ладоней. Одна похожа на месиво – содранная до мяса кожа. Йоханссон делает несколько шагов. Тело нестерпимо болит.
Он отодвигает край одеяла с окна.
На улице светло. Третий этаж. На асфальте белые полосы разметки для стоянки машин. Впереди справа здание из красно-черного кирпича в форме буквы «Г». Слева, за рядом машин, у ворот в проволочном заборе толкутся люди. За забором дороги и трехэтажные здания для персонала.
