Александр Маркьянов - Сожженые мосты ч.4
— Я его не убивал, слышишь, ты, курва!! Не убивал!
— Отпустите! — приказал пан Збаражский, не меняя выражения лица
Граф оттолкнул от себя разведчика, так что если бы не стол — тот упал бы на пол.
— Я его не убивал — глухо повторил граф, начиная понимать что произошло непоправимое.
— Тогда кто? — ответил пан Збаражский, приводя одежду в порядок
— А я знаю?! Этот ублюдок торговал наркотиками! Кокаином я у него больше килограмма в унитаз высыпал! Его любой мог грохнуть, любой! Когда я от него уходил, он был еще жив, понимаете, жив! Я ему сказал, что убью, если он еще раз подойдет к Елене или снова начнет торговать и ушел! И все! Вот, смотрите!
На пыльную, неприбранную поверхность стола грохнулся укороченный Наган
— Посмотрите! У меня был этот Наган, я ему им пригрозил! Ткнул стволом в зубы и сказал, что вышибу мозги! Но я не стрелял — видите, все семь патронов в барабане.
— Ну… можно было и перезарядить.
— Понюхайте! Из него не стреляли лет пятьдесят!
Пан Збаражский достал из кармана пиджака платок, навернул на руку, поднес револьвер стволом к носу, понюхал…
— Действительно… курва блядна…
— Что я вам говорил!
Полковник протянул обратно револьвер владельцу.
— Заберите. Насколько я понимаю — он наградной…
— Моего прадеда…
— Тем более заберите. Итак, вы говорите, что не убивали Ковальчека.
— Матка боска, именно это я и говорю уже битых полчаса! Не убивал я его, когда я уходил — он жив был!
— Тогда кто его убил?!
— Иезус ведает! Пусть полициянты и разбираются!
Збаражский тяжело вздохнул
— Уже разобрались… Вы знаете о том, что вы вообще-то в розыске?
— То есть? В каком розыске?
— Пока — по Варшаве… Сегодня утром сторожевик[29] на вас выставили, пока — в пределах Варшавы, но так — и до общероссийского недалеко. У нас программа, она отслеживает всю информацию по лицам, сотрудничающим с вами. Мы вас ищем целый день, где вы были все это время?
— Не ваше дело… — буркнул граф
— Не мое?! Не мое?! Вы хоть понимаете, что с меня за совершенное моим агентом убийство — могут погоны долой! Или неполное служебное — и вперед, стучит паровоз, Сибирь под колесами![30] Какое к бисовой маме не мое?!
— Извините…
Удивительно — но графу в самом деле стало стыдно. Он был воспитан так, что одним из самых тяжких грехов в его системе моральных ориентиров считалось подвести другого человека. Тем более — полковника.
— Этим делу не поможешь… — немного успокоился Збаражский — надо разобраться что к чему. Рассказывайте. Все до мельчайших деталей, что вы делали в тот день. Говорите правду, может быть, мне еще удастся что-то сделать и для себя и для вас.
— Ну… я с Еленой поссорился… узнал, что она на кокаине сидит. Потом…
— Что потом? Говорите.
— Проследил, где она берет. Оказалось — на авеню Ягеллонов. Там меня полицейский видел, штраф выписал.
— Штраф?
— Да, за неправильную парковку.
— Это худо… — сказал Збаражский, записывая в блокнот
— Почему худо?
— Да потому! Вы знали, куда эта ваша… пошла?
— Откуда же мне знать, там домов под сотню.
— А там профессор и жил! Информация о выписанных штрафах собирается в единой программе, чтобы потом контролировать взыскание! Из этой программы ее может выудить любой полициянт и получится, что вы за несколько дней были у дома этого проклятого Ковальчека! И это доказано — полицейским и штрафом. Что вы там делали?! Следили, чтобы убить — вот что подумают! А я вас направил на это дело!
— Но я же…
Тут до графа дошло, что Елена ему алиби не даст — хотя бы потому, что она не знала, что за ней следят. И все очень шатко.
— Пся крев…
— Вот так вот! Вы полицейского запомнили?
— Откуда… Здоровый…
— Ладно, найдем. Дальше.
— Дальше… Этот пан Ковальчек мне позвонил. Я как раз тут был, сидел… думал что делать.
— Он вам что — сюда позвонил? — изумился Збаражский
— Ну да… — протянул граф Ежи и тут же понял, чему изумился полковник. Он так и не понял тогда — что в его состоянии впрочем простительно.
В здании штаба Виленского военного округа нельзя было иметь при себе никакие сотовые телефоны они изымались при входе и выдавались при выходе, кроме того — здесь работали генераторы помех, делающие невозможными любые звонки. В общедоступных телефонных справочниках были телефоны только дежурной части и никаких более. Получается, что пан Ковальчек откуда то знал номер, на который ему нужно было позвонить… а ведь он…
— Вы давали номер своего телефона очаровательной пани Елене? — угадывая мысли графа Ежи спросил его полковник
— Никак нет, нельзя же… Что это значит?
Полковник Збаражский снова что-то строчил в своем блокноте
— Боюсь, что ничего хорошего. С нами играет какая-то разведка, она нашла способ подставить вас, да и меня заодно вместе с вами. Хорошо, сначала разберемся что тогда произошло. Он вам позвонил — и?
Какая — не составляет труда догадаться. Та самая, которая и леди Алисию Гисборн сюда заслала.
— Пригласил на какое-то сборище. В университет.
— Как пригласил?
— Обычно. Сказал, что Елена там будет.
— То есть он знал, что у вас проблемы.
— Да… наверное.
— Хорошо, дальше.
— Дальше я пошел. Мы встретились перед университетом, Ковальчек сказал, что нас пропустят только вдвоем.
— А заодно — перед университетом работают камеры уличного наблюдения — добавил полковник — а вот на самой территории их нет ни одной. И вас, получается, они запечатлели. Продолжайте, продолжайте.
— Ну… мы в здание пошли.
— Минутку. В какое время это было?
— Между девятнадцатью и двадцатью часами, ближе к девятнадцати.
— Точнее не помните?
— Нет.
— Хорошо, дальше.
— Дальше мы на факультет пришли. Химии, там комната больше и рукомойников много, там и собрались. Человек двадцать, даже больше — в основном паненки все. И Елена там была.
— Как вас представили?
— Просто — как Ежи. Профессор сказал.
— Дальше.
— Дальше лекторша какая-то появилась. Не сразу, Ковальчек ей звонил, потом она пришла. Какая-то пани Алисия Гисборн.
— Опишите.
— Ростом… среднее между вами и мной, мужеподобная, лицо вытянутое, одета плохо.
— То есть — плохо?
— Ну… Здесь, в Петербурге — везде женщины одеваются так, чтобы быть привлекательнее. А эта… как будто специально оделась, чтобы недостатки свои выказать. Лицо вытянутое, по возрасту — ближе к сорока, хотя голос молодой.
— Ей двадцать девять — улыбнулся полковник
— Двадцать девять?!
— Именно. Я хорошо знаю эту особу. Она к нам по межуниверситетскому обмену, лесбиянка, но ведет себя осторожно, знает, что если она даст нам повод — мы ее вышибем отсюда с волчьим билетом. Связана с Фондом свободы, прошла у них шестимесячные курсы лекторов-агитаторов. Скорее всего — и Чатам-хаус тут руку приложил. Настроена отрицательно, ведет подрывную и антигосударственную деятельность в форме провокационных, клеветнических выступлений. В прямом шпионаже не замечена. Она в разработке МВД, мы не можем ее тронуть — а там что-то медлят. Они все так там одеваются, в Великобритании почему то принято так одеваться, чтобы подчеркнуть свою индивидуальность, а не красоту и привлекательность.
— Понятно. Не хотел бы я там жить.
— Я тоже. И к чему вас склоняла эта леди?
— Ну… она говорила про демократию, что демократия — эта высшая форма политического правления в обществе, лучшая из возможных. Что только народ, основной субъект политики может все изменить — но что это "всё" — она ни словом не обмолвилась. Что нельзя прибегать к насилию как к средству решения проблем, допустимы только законные и ненасильственные методы борьбы с нелегитимной властью. Что надо брать опыт с соседей.
— Прекрасно… — Збаражский даже в ладоши похлопал — прекрасная лечь, очень искусно. Целая антигосударственная речь, и при этом в ней не содержится ни одного повода для того, чтобы депортировать ее за антигосударственную деятельность. Сладкая водичка — но на нее многие покупаются. Хотите расскажу, что они хотят?
— Скажите?
— Это что-то типа игры — ненасильственное сопротивление. Чатам-Хаус выпустил сборник методов ненасильственного сопротивления, эти брошюры печатают в одной из самых мощных типографий мира — в "Сторожевой башне", типографии принадлежащей на паях Свидетелями Иеговым и разведслужбам. Это что-то типа игры, понимаете, игра щекочущая нервы — и в то же время относительно безопасная, там не надо подставлять себя под пули или уходить в террористическое подполье, рискуя виселицей. Все то, что там указано — тянет максимум на пятнадцать суток административного ареста. Например — узнать номера местных чиновников, опубликовать их в Интернете, звонить им по ночам и дышать в трубку. Тут даже и на административку то не нагребается, ни угроз, ничего — просто людям спать мешают. Молодежь она же по ночам тусуется в клубах разных, им взять телефон и позвонить — пять секунд. А человек потом всю ночь плохо спать будет, на работу придет невыспавшийся. А если так каждую ночь? Или — точно так же следить за чиновниками, на машине или пешком. Тоже — даже административки нет, идет человек и идет, мало ли кто впереди идет? Или — дорожные и уличные указатели портить — это уже мелкое хулиганство. Лозунги писать — тоже пятнадцать суток. Ну и… много всего, а цель одна — постепенно, не сразу, исподволь, раскачать государство.
