Афанасьев (Маркьянов) Александр - Противостояние
Вот он и прощался сейчас с Грузией. Недалекий, жадный, пронырливый. И никому-никому по сути не нужный. Был человек - и не было человека.
Под самую ночь их все-таки попытались перехватить. Но опытный капитан за штурвалом Ракеты сделал свое дело - уклонился, ушел от поискового прожектора, ускользнул. А дальше, уже на иностранной территории - сам вышел в эфир…
Вот и все.
* Это соответствует действительности
** Полковник милиции, основатель первых РУБОПов. Автор статьи "Лев прыгнул", впервые раскрывающий тему срастания власти и организованной преступности. Ныне - депутат Государственной думы.
*** хлопаки - парни, пацаны (польск.) Слово имеет ограниченное хождение в Одессе
**** Поскольку автор имеет к этой теме самое прямое и непосредственное отношение, объясню что такое обнал и какие суммы там крутятся. И почему в России вообще так популярен обнал - хотя в США наоборот, платят за чистые безналичные деньги.
В СССР существовали два контура оборота денег - наличные и безналичные. При этом, наличные деньги представляли собой не совсем деньги - на них можно было купить только товары народного потребления, причем цены на них были часто ниже рыночных в разы.
***** большой - миллион, слэнг тогдашних деловиков
Москва, Кремль 25 ноября 1987 года
Политическая борьба в Советском союзе воспринималась как нечто недостойное, как атрибут загнивающего капиталистического мира. Партия всегда едина, не может быть и намека на фракционность. Обсуждение никогда нельзя выносить наружу. Принято единогласно. Партийная дисциплина, если решение принято, ты должен его всецело и публично поддержать даже если в корне не согласен с ним. Один Бог знает - каких монстров породили эти правила - с красной депутатской книжкой в нагрудном кармане, с фигой в кармане, с лютой ненавистью и злобой в душе. Ложь самому себе - самая страшная ложь, человек лгущий самому себе - слеп, глух, морально уродлив.
А как же идеалы. Если приняли решение, с которым ты не согласен категорически, которое противоречит всем твоим идеалам, тому ради чего ты вступал в партию - тоже согласишься? Тоже начнешь отстаивать? А как же честь? Совесть? Как же страна, которая выдвинула тебя на этот пост - может, это решение приговор ей?
Поддерживали. Голосовали за - единогласно. Торопились - боясь опознать. Вычищали, забалтывали, давили авторитетом несогласных. В тридцать седьмом убивали физически, дальше уже не осмеливались - убирали на пенсию, доводили до инфаркта. Или - по тихой.
Но того, что произошло в стране двадцатого и двадцать первого ноября - такого еще не было, никогда. Это противоречило самой сути советского строя, вселило страх в сердца самых стойких, самых несгибаемых. Что уж говорить про самых подлых - как громом всех поразило известие что Шеварднадзе, находившийся в тот момент у себя в Грузии, как началось - бежал в Турцию и сейчас, по слухам, был уже в Соединенных штатах Америки. Многим не повезло - хоронили тайно, не хватало гробов соответствующего уровня, пришлось посылать самолет в Ташкент. Каким то инфернальным юмором отдавало то, что многие их тех кто предавал - легли в землю в точно тех же домовинах, в которых ложились те кого они предавали. Мужики и пацаны, скормленные духам в жестокой, упорно проигрываемой войне. И те кто послал их туда, но не дал им ни внятной цели, ни победоносного командования, а потом и вовсе предал, разменял на дешевые, трескучие слова, на красоту фраз и красоту давно мертвых американских президентов на зеленых купюрах.
Земли приняла всех.
Чрезвычайное заседание Президиума Политбюро ЦК КПСС было назначено на десять ноль-ноль - но съезжаться начали намного раньше. По притихшей Москве мимо угрюмых БТРов дивизии Дзержинского, расставленных в ключевых точках столицы, опасливо объезжая пропахшую смертью Лубянскую площадь черные лимузины ЗИЛ везли своих пассажиров в Кремль. Напряжение передавалось и обслуге - непривычно тихо и собранно вели себя прикрепленные из девятки, ни у кого не было сопровождения ГАИ, чтобы не привлекать излишнего внимания. Москва была в трауре, из флагштоков, занимаемых только на майские и ноябрьские праздники уныло торчал, напитываясь промозглым декабрьским холодом, крещенный траурными черными лентами кумач. Почему то резко потеплело, температура была чуть ниже нуля, но днем она обещала превысить эту отметку - и под ногами противно, предательски хлюпало. Молчаливая, сосредоточенная людская масса текла по тротуарам, никто не поднимал головы, все торопились, старались как можно меньше быть на улице. Несмотря на то, что по телевидению ничего не объявляли кроме трагической гибели делегации СССР на какую-то международную встречу во главе с Генеральным секретарем ЦК КПСС Михаилом Сергеевичем Горбачевым - шила в мешке было уже не утаить. События, произошедшие теми днями в Москве обрастали дичайшими слухами, уже нашлись очевидцы уличных боев и штурма Кремля. Парализованное страхом, КГБ бездействовало, в МВД наоборот - отмечалась странная, не обусловленная никакими внешними причинами активизация. Временным исполняющим обязанности председателя КГБ СССР неожиданно был назначен Виталий Константинович Бояров.
Черные лимузины прокрадывались под аркой кремлевских, Боровицких ворот, медленно ехали по идеально гладким дорожкам, тормозили у первого корпуса Кремля. Старики - а все пассажиры ЗИЛов были стариками, по крайней мере внешне, торопливо подходили к парадным дверям корпуса, проходили внутрь.
Они были напуганы.
Среди них были те, кто еще помнил страх тридцатых годов. Трах, когда за ошибки, за просчеты - людей просто убирали, физически и не только их самих но и их семьи, а зачастую и просто - всех хоть как-нибудь причастных к жизни того или иного человека. Троцкистская группа, бухаринская группа, рыковская группа, запасной троцкистский центр, заговорщики Тухачевского. Тогда тоже было страшно - каждый кто входил в эти двери не знал как выберется из за них - своими ногами или ведомый под руки двоими дюжими мордоворотами. Потом это все прошло, уже при Хрущеве было не так страшно, негласный указ о вольности чиновничьей уже действовал вовсю, а при Брежневе - и вовсе расцвело пышным цветом. Никто, убаюканный годами сладкого сна, не готов был возвращаться в жестокий кошмар реальности.
Да, тогда, в тридцатые тоже было страшно. Но не так. Тогда были хоть какие-то правила. Тогда было НКВД и был его начальник, был товарищ Сталин, были какие-то задания, которые надо было кровь из носу выполнять. Была ответственность. И был подвал куда ты попадешь, если не выполнишь задание или свяжешься не с теми людьми. Но никогда эти люди не чувствовали себя настолько беззащитными, беззащитными перед какой-то злой силой, перед непонятно, вырвавшейся наружу в самом центре Москвы реальностью, холодной и чужой. Эта реальность не признавала самых святых табу, она была даже не антисоветской - античеловеческой. Сбить самолет с генеральным секретарем ЦК КПСС на борту - пожалуйста, а в том, что он сбит - никто не сомневался. Взять штурмом центральное здание Лубянки (!!!), перед которым замирает сердце даже у них самих, не говоря уж о простых людях - да запросто. Надо просто сделать расчет сил и средств, подготовить людей, вооружить их, обманом провести в центр Москвы - и вперед. Расстрелять правительственный автомобиль из крупнокалиберного пулемета на оживленном шоссе - да ради Бога. Сколько угодно, только скажите где и когда. Наведаться ночью в квартиры бывших и нынешних ответственных работников и пролить кровь - а кто сказал что нельзя? Но самое страшное - никто, ни один человек из тех, кто моровым поветрием прошелся по советской партийной и государственной элите не был взят ни живым, ни мертвым. Это и вовсе придавало картине инфернальный оттенок. Больше всего убивала неизвестность. Никто не знал - чего бояться, на кого равняться, чему верить. Никто не знал - кто принимает решения о дальнейших судьбах, где и как выносятся приговоры, и кто их исполняет. Встречаясь друг с другом в коридорах величественного здания первого корпуса, на застеленных кроваво красными коврами дорожках, они жадно и в то же время - с опаской вглядывались в до боли знакомые лица друг друга. Ага, и ты жив. Пронесло. А почему ты жив? Чем ты хуже тех, кто погиб? Или лучше? Может быть ты - и есть тот, кто выносит приговоры, может за твоей маской и кроется чужой и незнакомый лик судьи? Судьи, который судит по делам, и приговоры которого не подлежат обсуждению. Все понимали, что то, что произошло невозможно было без участия кого то из них - и теперь боялись сделать неправильный выбор. Боялись, что неправильный голос, не вовремя сказанное слово - и разверзнется под ногами земля, и смрадным мороком пахнет из раскрывшейся персонально для тебя могилы.
Персональная машина, персональный прикрепленный, персональная пенсия, персональное медобслуживание. И могила теперь - персональная.
