Кулачник 5 (СИ) - Гуров Валерий Александрович

Уверенность окрепла, когда уже буквально в следующей атаке Пахан на ближней дистанции попытался пробить локтем в стиле Майка Тайсона.

Следом кулак «случайно» соскользнул ниже пояса, голову он постоянно опускал и бодался.

К середине раунда я окончательно понял, что он пытается меня сломать. На манер Орландо Салидо, который преподал Василию Ломаченко урок профессионального бокса и забрал у легенды победу при помощи вот таких же грязных приёмчиков, как делал сейчас Пахан. Тогда весь любительский бэкграунд Василия разбивался о реальность грязного, циничного бокса.

Рефери снова вскочил к нам, когда Пахан пробил чуть ниже ремня.

— Эй! — выкрикнул он, разводя руки. — Осторожнее!

Я скривился, но удержался, не показал боли.

— Восстанавливайся, у тебя есть пять минут, — сказал рефери, глядя на меня.

Я махнул рукой, попал Пахан плотно, но слава богу, не «туда», куда целился.

— Продолжим, — ответил я.

Пахан ухмыльнулся, в его глазах мелькнула уверенность, что его план работает. Он хотел разорвать ритм боя, не дать мне работать. Делал всё то же самое, что я советовал делать Шаме в его бою против Феномена. Только я не просил от Шамы грязь…

Ну ничего, в отличие от того же Ломаченко, я уже знал такие приёмы. В девяностых ими кишела каждая подворотня. И если Пахан думал, что это меня сломает, то впереди его ожидало жестокое разочарование.

Мы снова сошлись в центре. Я уже ждал очередного его трюка. Пахан сделал вид, будто бьёт джеб. Я начал смещаться, и в этот момент он резко ткнул открытой ладонью, а пальцы скользнули прямо в глаз.

Мир вспыхнул белым.

— Чёрт… — вырвалось у меня сквозь зубы.

Глаз горел так, будто туда плеснули раскалённое масло. Я заморгал, но стало только хуже: картинка двоилась, размывалась. Я глянул на рефери и увидел не одного, а двух.

— Стоп! — крикнул тот, вклиниваясь между нами.

Я отступил, всё ещё моргая, пытаясь вернуть фокус. Рефери, загнав соперника в нейтральный угол, поднял передо мной руку, показал пальцы.

— Сколько? — спросил он.

Я щурился, пытался сконцентрироваться, но пальцы всё равно двоились. Два? Три? Четыре?

— Три, — я сказал уверенно, хотя не видел ни хрена.

Рефери кивнул, хотя я не был уверен, попал ли.

— Готов продолжать? — спросил он.

— Готов, — ответил я твёрдо.

Рефери поднял руку и сделал знак. На ринг тут же вышел врач — тот самый молодой парнишка, который выдавал допуски.

Врач заглянул мне прямо в лицо.

— Видите? — спросил он, взявшись за мой подбородок и поворачивая голову влево-вправо.

Я моргнул. Мир был всё ещё размытым, но картинка постепенно собиралась.

— Да, — ответил я.

— Хорошо, — сказал он и поднял передо мной руку. — Сколько пальцев?

Я щурился, моргал, но пальцы всё ещё двоились, как будто их было не пять, а шесть или семь. Голова гудела, глаз горел, но я понимал, что если даже врач снимет меня и бой закончится дисквалификацией, это будет совсем не то, что я хочу.

— Три.

Врач смотрел внимательно, задержал взгляд чуть дольше, чем хотелось бы, потом кивнул.

— Ладно.

Я выдохнул, чувствуя, как с груди упал камень. Рефери подошёл в наш угол, посмотрел сначала на меня, потом на врача.

— Продолжать можно?

— Да, пусть боксирует, — заверил врач.

Я внутри облегчённо усмехнулся. Значит, число я назвал правильно. А ведь гадал… видел всё ещё двоившиеся пальцы.

Рефери развернулся к Пахану.

— Слушай сюда, — жёстко сказал он. — Это последнее предупреждение. За запрещённый удар снимаю балл, а ещё раз — и дисквалификация!

Пахан отвечал ровно то, что и следовало:

— Да я ж случайно! Я не специально!

Рефери не слушал — взял Пахана за запястья и, повернувшись к боковым судьям, показал, что снимает балл.

Зрение постепенно возвращалось. Белая пелена ушла, двоение стало слабее. Я снова мог видеть силуэт целиком, а не две расплывшиеся тени.

Звук гонга, ознаменовавшего конец первого раунда, был как нельзя кстати. У меня была ровно минута, чтобы восстановиться. В таком состоянии, как сейчас, я буду пропускать всё, что летит.

Я выдохнул и пошёл в угол. Пахан кипел, спорил с рефери, махал руками, а я сел на табурет, чувствуя, как всё ещё режет глаза.

Саша Козлов суетился рядом, протянул бутылку с водой.

— Блин… надо было его назвать не Паханом, а Мучителем. Какой-то вязкий, как резина, — пробормотал он.

Я сделал глоток, вода показалась ледяной. Не стал отвечать. Пусть Саша думает, что я весь в себе, сосредоточен.

В голове я уже решал, как играть дальше. Отвечать Пахану его же грязью — не хочу. Но хитрых приёмов я знал немало.

Хочешь драться грязно? Я посмотрел на его угол, где Пахан не собирался садиться. Хорошо… я тебя переиграю твоими же трюками. Но по-своему.

Я выдохнул, отдал бутылку Сане и снова сжал кулаки.

— Парни, время! — предупредил рефери.

Через несколько секунд раздался гонг, запуская таймер второго раунда.

Пахан снова полез вперёд, ничего нового — та же грязь. Локти в ближнем бою, удары на полсекунды позже команды «стоп», бодания. Но единственное, что появилось в его арсенале — левосторонняя стойка. Видимо, Феномен подсказал, что нужно поменять стойку и бить силовые с той стороны, где я видел хуже…

Рефери снова делал ему замечания, но он только кивал, а сам продолжал работать так, как посчитает нужным.

Когда он снова пошёл в атаку и ткнул мне кулаком сбоку, я сделал вид, что удар прошёл чисто. Упал на одно колено, склонил голову вниз, будто действительно зацепило.

— Раз! — начал отсчёт рефери.

Пахан начал заигрывать с камерой, уверенный, что действительно хорошо попал.

Я же спокойно стоял на одном колене, дышал ровно… Это был трюк, хитрый приём, которому я научился ещё в девяностых. Пусть соперник поверит, что у него преимущество. Пусть подумает, что бой уже в его кармане.

— Семь! Восемь!.. — рефери шагнул ближе. — Готов?

Я резко поднялся, встряхнул головой и вскинул руки, показывая, что в порядке. В голове у Пахана, судя по его кривляниям, созревала уверенность, что я теперь его лёгкая добыча.

Именно это мне и было нужно.

В глазах Пахана мелькнул тот самый голод, когда боец чувствует запах крови. Он бросился вперёд, рубанул справа, потом попытался пробить снизу. Но я этого и ждал.

Я ушёл от его размашистого удара, нырнул под правую и встретил его хлёстким ударом в корпус.

Попал по печени.

Встав в левшу, он открыл мне печень, а полетев с открытым забралом, принёс мне её буквально на блюдечке.

Пахан зашипел, дёрнулся, потерял равновесие и сделал шаг назад. Я видел, что он хочет сесть на колено, видел, как скривилась его физиономия от боли — попал я действительно плотно.

Но перевести дух я ему не дал!

Резко сблизился с джебом, вошёл в клинч, удерживая его в вертикальном положении.

— Ну что, сынок, — прошептал я ему на ухо. — Готов к порке?

И, не дав ему опомниться, вложился в боковой. Снова по печени.

Пахан рухнул на настил, будто подкошенный. Начал извиваться на настиле, держась рукой за пробитую печень.

— Раз! Два! Три! — начал отсчёт рефери.

Я отошёл в угол, спокойно дыша, чувствуя, как всё тело вибрирует от адреналина.

На «четыре» Пахан попытался прорваться через боль. На «шесть» поднялся на колено, глаза его метались по рингу, налитые шоком и удивлением. Он не понимал, что произошло. Только что был уверен, что контролирует бой, и вдруг сам оказался на полу.

На «восемь» он уже стоял, стискивая зубы от не отступающей боли, но поднял кулаки, показывая, что готов продолжать.

Зря он… печень-то всего одна.

Я двинулся вперёд, не давая ему отдышаться. Теперь уже не было нужды в хитростях — он сам подставился, уходя в глухую оборону.

Первый джеб в область солнечного сплетения, резкий, чтобы сбить дыхание. Потом удар по печени. Он скривился, но держался, успел перекрыться.