Воин-Врач III (СИ) - Дмитриев Олег
— Тут, Гнатка, и без тебя есть, кому думать да верить крепко. Твоё дело маленькое: что наказано выполнять в точности! — Чародей говорил строго, как суровый воинский начальник, но все видели, что глаза его смеялись. — Слушай приказ! Велю отдыхать от трудов, да сил для новых подвигов набираться!
— Исполню мигом, батюшка-князь! — гаркнул друг, вытягиваясь струной, тотчас включившись во Всеславову шутку. — Дозволь чудодейного питья набулькать, чтоб надираться начать?
Он схватил кувшин «всеславовки» и прижал его к груди, выпучив глаза, как настоящий, истинный служака-военный.
— Разрешаю! — милостиво кивнул Чародей под общий смех.
Пока отдых не набрал обороты, пробежались ещё раз по результатам операции, над той самой «вечной» картой, на которой новые границы пришлось нацарапывать ножом.
Виденное братом Сильвестром диво, когда нарисованные земли Европы охватывал синий пламень, начинало понемногу сбываться. Границы Руси вплотную подобрались на севере к Польше. «Нейтральной» полосы в виде нескольких условно свободных племён больше не было. Земли латгалов, занимавшие пространство от Варяжского моря почти до Полоты и Двины, касались теперь земель Судо́вичей, племён, принявших помощь, а с ней — власть и волю Руси и Чародея-князя. Пруссы, дальняя родня, обещали прибыть на переговоры в самое ближайшее время, поддавшись уговорам лютичей и ободритов. Но сильнее уговоров повлияли на тамошних старейшин рассказы о том, как в соседних землях в единую ночь будто вымерли разом малые деревеньки, сельца и городишки. А через день-другой наполнили их другие люди, пусть и похожие с виду. И жизнь пошла дальше своим чередом. Жизнь этих, новых поселенцев. И чередом тем, какой положил им великий князь далёких русов, чьей волей это переселение и свершилось. Как сроду не бывало на долгой памяти старейшин-родовичей: быстро, скрытно, тайно и абсолютно непонятно. И от того до ужаса страшно. Потому что кроме леденящего душу яростного волчьего воя в непроглядной метели ничего от предыдущих жильцов не осталось. И даже знаменитые охотники-следопыты доискаться не смогли, не было следов, ни людских, ни собачьих. На трёх дворах нашли под толстым слоем снега пятна кровавые. Да в двух других домах вода в колодцах была будто розоватой, да чуть, вроде, железом отдавала. Великое колдовство, ясное дело. С таким соседом мирно надо жить, дружно. Не помышляя и во сне о том, как бы слуг его обобрать-обнести.
На вторые сутки, когда мы с князем решили было уже затянувшуюся и, что греха таить, поднадоевшую пьянку-релаксацию оборвать на взлёте, как протяжную народную песню, императивно, ударом под дых, Богам было угодно помочь и с этим. И, как водится, не так, как мы планировали.
Отец Иван спал на столе с выражением крайних умиления и благостности на волевом пожившем морщинистом лице. Морщин на старцах, кстати, стало гораздо меньше. Не то омолодила «всеславовка» чудодейная, не то просто опухли от возлияний. Второе было вернее, мне, как старому врачу, виднее.
Буривой, лёжа на лавке ничком, требовал девок. Он их уже второй день требовал, но не для предсказуемой надобности, а вовсе даже для души. Волхв уверился в том, что песне про то, как ходят по кудрявому льну с конями, просто необходим был хор из девок, чтоб тянули голосами птиц Гамаюн и Алконост, нежными и завораживающими, от каких слеза сама бы наворачивалась. Наслушался, пень старый, тех «лебёдушек», что бабе Любе прясть помогали, да решил, что раз западные скоморохи-менестрели дозволяют бабам с мужиками вместе петь, то и мы себе позволить можем. Словом, не чужд прекрасного оказался дед, и в шоу-бизнесе явно мог бы работать, вон как ловко ловил все эти тренды-бренды.
Ждан спал на полу. Ему явно было лучше всех. Он держался до последнего, подпевая незнакомым и знакомым песням одинаково, как ветер в ущелье, гудя на одной низкой ноте, а потом учтиво, по-другому не сказать, поклонился товарищам по застолью и съехал с лавки вниз. Заснув, кажется, уже на лету. Теперь его время от времени пинали бережно, чтоб если не перестал храпеть, то хоть чуть тише это делал. Перевернуть на бок попыток больше не предпринимали. Первая закончилась тем, что Алесь и Янко едва не завалились на него крест-накрест, стараясь сдвинуть с места храпящую громадину. Алеся подхватил Рысь, а Яна — Гарасим, чуть не сбив с лавки Ставра, который едва успел неуловимым нырком уйти от здоровенной медвежьей лапищи.
Безногий убийца, отругав последними словами своё неловкое спьяну транспортное средство, ударился в геополитику, перемежая её густо мистикой и откровенной фантастикой. Последние часа полтора он втолковывал о том, как именно дружины князя-батюшки под громы и молнии Перуна пойдут милостью щедрого и хитрого Велеса под хоругвями со Святым Спасом и Богородицей гвоздить чёрных муринов, что лезут прямиком из моря по попущению Богов на исконные русские земли: Аль-Андалус и Марракеш. Я не знал, чему больше удивляться: тому, что дед по-прежнему способен связно говорить, тому, как он ловко привлёк в союзники Христа и Богоматерь, о чём ещё несколько месяцев назад и сам, наверное, подумать не мог, или тому, что в принципе знал про столь отдалённые города и страны. То, что толковал он об этом молочному поросёнку, от которого оставались, по большому счёту, только голова и правое переднее копытце, как-то вопросов не вызывало — кого нашёл, тому и сообщал. Главное, уверенно и убедительно. Кажется, будь у свинёнка ещё хотя бы одна нога — он бы с радостью и воодушевлением побежал освобождать от чёрного апартеида неизвестные испанские и южно-африканские земли. Добровольно и с песней.
Хохма про кошку и хрен понравилась всем, её никак не меньше часа мусолили на все лады, под громкий хохот. А я только тогда с удивлением узнал, что про горчицу здесь пока и слыхом не слыхивали. Ставка единогласно сошлась на том, что французам и венграм, может, и повезло с королевами, но Руси-матушке несказанная удача выпала в лице Всеслава, который вон какие штуки заворачивает, а ещё поёт отлично, шуток знает уйму, и вообще мужик отличный! С последним никто и не спорил, все только один другого увереннее друг другу доказывали, чем именно Чародей так мил да хорош.
Рысь, что первые несколько часов вызывал у меня чисто врачебные опасения чёрным, не менявшим выражения лицом и тем, что «всеславовка» на него, кажется, никак не действовала, потом отмяк. Вот будто в прямом смысле: сидел с видом благодушным и счастливым, на подначки и шутки реагировал мудрой, ну или дебильной улыбкой. Но на ожившего по недосмотру Богов покойника, готового убивать каждого, уже не походил, и это радовало. Надо полагать, что и мы с князем перестали смотреться так же, потому что народ за столом ожил. Ну, до тех пор, пока чудодейная настойка от отца-настоятеля не убила всех по новой.
Дверь распахнулась единым духом, не обратив никакого внимания на приставленную к ней вчера ещё лавку. Мы решили, что в тесноте, да не в обиде, а от Домны и её назойливых «лебёдушек» это было лучшим решением — тяжёлую мебель сами они сдвинуть не могли, а Вару с Немым, куковавшим снаружи, было строго-настрого запрещено им в этом помогать. Поэтому манёвр дверного полотна, скажем мягко, удивил. И среагировали все по-разному. Хотя некоторые — вполне одинаково.
Ставр, Рысь и Янко швырнули в появившуюся в дверном проёме громадную прямоугольную фигуру ножи. Причем чей-то клинок сбил в полёте два других, никогда бы не подумал, что такое в принципе возможно. Но этот, лидерский, впился точно в то место, где должна была по логике и анатомии находиться голова вошедшего. Хотя видно было плохо: от неё меня враз отгородили выросшие за столом фигуры Гарасима и Ждана, вставшие не то, чтобы каменной, но очень труднопроходимой стеной. Особенно принимая во внимание оружие в руках. Буривой и Иван, сидевшие или лежавшие с разных торцов стола, оказались на ногах с такой скоростью, что я и приметить не успел. И у каждого в руках был посох. И для устойчивости, и для нанесения повреждений.
