Другая жизнь. Назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

— А как может быть по-другому? — спросил я сам себя.

— У школьников может быть пятидневка, — сказал внутренний голос.

— Прорезался, — саркастически констатировал я имея ввиду моё второе «я». — Как это пятидневка? Как на заводе, что ли?

— Типа того.

— Это было бы неплохо, — вздохнул я, отряхивая у входа от снега ботинки.

Сменную обувь мы, в старших классах, почему-то, не носили. Как и форму в старших классах. Странная была школа. Да, по моему, никто во Владивостоке никогда форму не носил. Или, скажем так, очень немногие. Брюки и белая рубашка — вот какая была школьная форма у мальчиков.

— И почему я об этом СЕЙЧАС подумал? — мелькнула мысль. — Никогда не думал, а СЕЙЧАС подумал. Зачем мне эти мысли? Мне сейчас нужно думать об алгебре. Ведь спросит же, Давыдовна снова.

Однако математичка сегодня с чего-то вдруг, забыв про всех, почему-то вернулась к объяснению последовательностей. Мне было пофиг, а Новикова спросила, когда ей разрешили.

— Что, Ира?

— А почему мы снова вернулись на две темы назад? — спросила она.

— Грхм, — каркнула Давыдовна и почему-то посмотрела на меня. — Да потому, Ира, что некоторые…

Она сделала паузу со «значительным выражением на лице».

— Потому, что некоторые, вместо того, чтобы сказать, «любимой учительнице», — тут тон её был предельно саркастическим, — что мы пропустили два параграфа, выпендриваются. Кто вам задавал «Производные» учить? А вышел Шелест и начал нам рассказывать. Ну, спросила я не подумавши и перепутав темы, а он и начал рассказывать.

Она всплеснула руками.

— Нет, чтобы сказать, что «не задавали». Ты специально, Шелест, да?

— В смысле, не задавали? — удивился я.

— А в прямом, Шелест, смысле. Я на тот урок задавала главу третью, параграф пятый «Действительные числа», а ты мне, что стал плести? Про производные. Совсем сбил с панталыку бабушку.

— Что спросили то и стал плести, — буркнул я, думая, что ведь я учил именно производные, ждал, что меня спросят производные, а она их и спросила. Интересно…

Она подошла ко мне поближе.

— Дать бы тебе, Шелест, ремня хорошего, да отец, наверное уже и не справляется.

Я сидел обалдевший.

— Честное слово, я не специально, Людмила Давыдовна, — пробубнил я.

Пляс подошла ближе. Я вздохнул и приготовился к удару, но не согнулся, а наоборот выпрямил спину. В руках Людмилы Давыдовны была толстая указка. Много она таких палок о спины пацанов сломала, но ученики на трудах их точили с упрямым постоянством, как и швабры.

— Хорошо, что у неё не швабра, — грустно подумалось мне.

Я смотрел на неё без страха, но с трудом сдерживал дрожь тела.

— Я не специально, — повторил я.

Пляс так резко развернулась на каблуках, что скрипнула-хрустнула облупившаяся под толстыми каблуками зелёная краска.

— Та-а-а-к, продолжили слушать! — скрипнула и она и пошла от меня.

— Я чуть не уссался, — тихо сказал Костик.

— А я кажется, да, — сказал я, и Наташка Терновая прыснула в ладонь.

— Что такое, Терновая, я говорю смешного? — спросила, проходя между рядами в сторону доски математичка, даже не оборачиваясь.

— Ничего, Людмила Давыдовна. Это я чихнула.

— Будь здорова,- снова зловеще проскрипела учительница.

— Спасибо. Извините.

— Может быть её и будут уважать потом, — подумалось мне, — но сейчас её боятся даже девчонки.

На большой перемене подошёл Гребенников и спросил, как всегда нагло улыбаясь:

— Какая доля от бизнеса тебя устроит?

— Восемьдесят процентов, — не задумываясь, сказал я.

— Сколько⁈ — в буквальном смысле слова раскрыл рот Валерка и тут же его захлопнул, увидев мой взгляд, сконцентрировавшийся на его челюсти.

— Мало? Готов предложить девяносто? Я согласен, — спокойно и без пацанских ужимок сказал я.

— Да, ты охренел! Там делить-то нечего. На балке пласты получается продать рублей на тридцать дороже. Я цену не ломлю. Даже пятьдесят процентов — это всего мне будет пятнашка. А раз на раз не приходится. Мне тогда проще к пятаковским примкнуть. Я же с их района переехал. Помнят ещё.

— Примыкай, — пожал плечами я.

— Так они и на балку, и после балки вместе, а мне одному чапать совсем в другую сторону.

— Ну не примыкай, — снова пожал плечами я. — Что ты попу морщишь? Я в столовую хотел сходить.

— Херня вопрос, как ты говоришь! У тебя там тётя Маша. Наверняка для тебя блинчики оставит.

Я мысленно согласился с Валеркой, но разговаривать мне с ним не хотелось. Что-то от его бизнеса подванивало падалью. Но на балку, в смысле — барахолку, я хотел наведаться, и Валерка был бы кстати. А может быть и нет. Может быть самому просто сходить? Тупо прийти и посмотреть. Почему «тупо»? А фиг знает почему всплыло это странное слово.

— Знаешь что? Я готов с тобой один или два раза прогуляться за фиксированную ставку в пятнадцать рублей за маршрут. Согласен?

— Согласен, — расплылся в улыбке Валерка.

— Ага, попался, — подумал я. — Значит, надо просить больше. Хотя… Почему это он попался? Пока попался я. Надо было сразу просить больше, а потом сползать.

— Торговаться надо, бестлоч, — сказал разочарованно внутренний голос. — А так торговля шла…

Валерка метнулся куда-то в сторону Ерисова, а я сплюнув себе под ноги, пошёл на выход из рекреации в сторону учительской, посмотреть расписание уроков Громовского десятого «Б». Узнав, что они после перемены пойдут на химию, спустился в «подвал». Громов в столовой питался очень редко. Голодал он или питался домашними припасами, я не знал, но озадачившись, как найти Громова я и вспомнил, что в столовой я его видел редко. Почти никогда.

Встретив по пути Татьяну Мисюрину и Ольгу Васильеву, девчек из его класса и из его дома, спросил, где Громов.

— А я знаю? — пожала она плечами и Ольга Васильева посмотрела на меня, как на дурака. — Дома, наверное. Ангина у него, — сказала она.

— О, как! — удивился я. — Облом!

— Чо хотел-то? — спросила Ольга, лупая на меня рыжими ресницами. По её конопатому лицу блуждала сложная гамма чувств, выражающая недовольство. Она то закусывала губу, то морщилась, то хмурилась. Иногда она дёргала плечами, словно помогая себе выразить ко мне свой негатив.

— Пошли, Таня.

Мисюрина смотрела на меня с интересом. Она была намного симпатичнее Ольги и нравилась мне больше. Она и контактнее была, когда мы собирались «двором» и играли в разные детские игры. Теперь они стали постарше и детские дворовые шалости с их участием прекратились.

— Сходи к нему домой. Он с понедельника в школу не ходит. Мы пойдём с Олей сразу после школы. Да, Оля?

Оля снова скривилась.

— Пойдёшь с нами?

— Я позже зайду. Спасибо, что сказали.

— Пожалуйста, — с некоторым удивлением на лице и в голосе, сказала Татьяна. — Ты такой вежливый. Вот с кем, Оля, дружить надо, а не с твоим Тихоновым. От него ни спасибо, ни пожалуйста не услышишь. Что ты к нему липнешь?

— Хе! Надо больно! Маленький он ещё, чтобы с ним… дружить. Засмеют. И не липну я ни к кому.

Ольгино лицо мгновенно зарделось и «пошло» пятнами, как краснеют только рыжие блондинки

— А, Мишка, какой симпатичный стал, и вымахал.

— Андрюшка выше!

— Да тебе-то зачем? Ты ему и до плеча не достаёшь. А Мише, как раз.

Она обсуждала меня то ли подкалывая меня, то ли подругу. Скорее всего — подругу.

— Вы обе красивые девочки, и я в вас обеих влюблён с детства, но мне нужно спешить. Извините. Спасибо за информацию. Целую.

Я развернулся и через две ступеньки рванул по лестнице вверх. И вовремя. Мою спину обдуло ветром пролетевшего мимо неё Ольгиного портфеля.

— Бьют, — значит любят, Оля! — крикнул я себе за спину.

Татьяна Мисюрина весело и от души захохотала.

— Дурак! — крикнула мне в спину Ольга.

— И я тебя люблю, Оля!

— Получишь ещё! Всё Андрею скажу!

Скача по лестнице и дальше в направлении столовой, я мельком подумал про Тихонова Андрея, с которым у меня были приятельско-дворовые отношения, но за Ольгу он мог и «встрять». Мало ли что она ему наговорит. Может ещё и Мисюрина подольёт масла в огонь и тогда придётся отбиваться ещё и от Ветрюка Сашки, тоже десятиклассника.