Кремлевские звезды (СИ) - Ромов Дмитрий

— Экая у вас судорога, — усмехаюсь я. — Я вам там ящик коньяка подготовил, в честь нашей доброй дружбы. Так что водителя пришлите, пусть заберёт.

— Угу, — кивает он и проскальзывает мимо.

Неблагодарный.

Я замечаю сомелье и направляюсь к нему и в этот момент:

— Брагин!

О, этот голос ни с каким другим не перепутаешь.

— Ну, конечно, — продолжает он, — где же ему ещё быть, как ни в грязном притоне! Я даже и не удивлён. Вот совершенно не удивлён.

Я поворачиваюсь на эти знакомые гермафродитские звуки. Точно, он, стоит и в ус не дует. Снежинский, кто же ещё.

— Ого! — расплываюсь я в улыбке. — Какие люди ищут меня по притонам города. Так ты, значит, ещё и игрок? Азарт у тебя через край плещет, да?

Он стоит передо мной в моём казино с великолепным персоналом, оборудованием и баром, в моём же «брючном костюме, производства Чехословакии», собирается нахаляву пить мой «Курвуазье» и смеет говорить, что это грязный притон? Так он же ещё и на Новицкую поклёп соорудил, козья морда.

— Это ты удачно зашёл, — зловеще улыбаюсь я, намекая, что мол давно мы свежей кровушки не пили. — Ты мне как раз очень нужен был. Очень!

— Попридержи-ка! — со скандальными нотами, чуть повышая голос, заявляет он. — Мы на брудершафт ещё не пили.

— Сейчас выпьем, — поигрываю я бровями. — Столько выпьем, сколько примут в себя наши бренные тела. Нет, ну как же я счастлив, Эдик, что ты сам меня нашёл, честное слово. Теперь ведь я тебя не отпущу. Живым.

В его взгляде мелькает лёгкое недоумение и едва уловимая тень тревоги. Прекрасно, замечательно, ты у меня сегодня попляшешь, подлая ябеда. Я делаю шаг в его сторону, но в этот момент меня легко хлопают по плечу. Я оборачиваюсь и вижу Пашу Круглова.

— Егор, — шепчет он, наклонившись ко мне, — директор только что в машину звонил. Просит подъехать.

— Сейчас?

— Там зам по сбыту избили. Говорит, очень сильно…

8. Второй удар подряд…

— Извини, Эдик, — с сожалением вздыхаю я. — Придётся уехать ненадолго, но ты меня дождись, ладно? Я вернусь, и мы с тобой обязательно закончим.

— Была нужда, — говорит он, брезгливо складывая тонкие губы. — Хлеб за брюхом не ходит.

— Это ты точно подметил, — снова вздыхаю я. — Ну что же, значит брюхо само придёт за тобой. И челюсти с острыми зубами, и руки с длинными когтями.

— Пьяный что ли уже, — пожимает он плечами и отходит в сторону.

Ладно, он от меня всё равно никуда не денется.

Я выхожу из казино и сажусь в машину. Ехать нам недалеко. Сегодня дежурит трёшка, так что Спицина доставили туда. Подъезжаем одновременно с директором.

— Что случилось, Олег Константинович? — спрашиваю я.

Он крутит головой, осматриваясь, а потом сообщает полушёпотом:

— Это из-за костюмов. Из-за джинсы.

— Как так? С чего вы взяли?

— Так мне Дима же и сказал. Он позвонил в скорую, а потом мне. Сказал, что мол это из-за наших костюмов и что мол говорить, когда спросят, кто меня избил.

— А вы что посоветовали? — хмурюсь я

— Хулиганы, конечно. Хотели деньги отнять, но он не подчинился. Вот они его и отделали, а потом их кто-то вспугнул, и они убежали.

— Без денег? — уточняю я.

— А вот этого я не знаю, — пожимает плечами Ярцев. — Ну что, пойдём, попробуем его навестить?

Пойдём. Приходится применить весь имеющийся у директора фабрики ресурс, чтобы добиться посещения потерпевшего. Он лежит в четырёхместной палате, голова замотана, глаз чёрный, лицо синее, губы как вареники, во взгляде тоска и печаль.

— Сотрясение мозга, — говорит Спицин, сразу как мы входим. — Хулиганы хотели деньги отнять.

Он скашивает глаза, пытаясь проследить, чем заняты его соседи по палате и прислушиваются ли к его речам.

— Врач обещал через несколько дней выписать, — громко произносит он и замолкает. — А ещё трещина ребра.

— Какого, Дмитрий Аркадьевич? — спрашиваю я.

— Вот этого, — вращает он рукой над животом. — Наклонитесь надо мной.

Мы с Ярцевым переглядываемся и наклоняемся.

— Это Вова, — начинает шептать Спицын. — Вова Загрёб.

— Чего загрёб? — настораживается директор. — Сколько загрёб?

— Да не, Константиныч, это у него кличка такая. Вова Загрёб, — шепчет зам по сбыту. — Он так и сказал, я говорит, Вова Загрёб.

— И чего ему надо было?

— Он сказал, что типа это мой город и кто в моём городе дела там, ну… цеховые, короче… делает, тот должен налог платить.

— Налог? — переспрашиваю я.

— Да, — подтверждает Спицын, — налог. Или пошлину… Забыл… В общем, неважно, налог или пошлину.

— И насколько велика эта пошлина? — интересуюсь я.

— Не знаю, я сказал, что х*й вам, твари, а они, значит, вдвоём меня и уделали.

Спицын пребывает в эйфории на фоне своего жертвенного героизма, а вот я хорошим настроением похвастать не могу. И откуда опять у нас утечка-протечка? С радостью подумал бы на Суходоева, да только он здесь, скорее всего, не причём. А кто причём? И что ещё за Вова такой? И Цвета, как на зло, нет. Когда он, интересно, из Красноярска своего приедет…

Привык я за Цветом, как за стеной в криминальном мире… Блин. Хоть к табачному капитану иди за справкой. Поди по старой дружбе расскажет, что это за Загрёб такой. А то и к Суходоеву сходить можно, пусть отрабатывает свои каверзы. Хотя он, конечно, может и нагадить, козья морда.

Мы некоторое время ещё сидим со Спициным, а потом прощаемся. На него начинает действовать успокоительное, да и чего просто так сидеть, ничего больше он не скажет. Мы выходим в коридор и впереди я замечаю… Суходоева. Нет, его только помяни, он уже тут как тут.

Немного непривычно видеть его в штатском, я даже начинаю сомневаться, он это или нет. Но нет, он, точно он.

Он выходит из палаты в дальнем конце коридора и, не оборачиваясь, быстрым шагом идёт в сторону выхода. Хм… Мы с Ярцевым идём в ту же сторону, и в конце коридора я останавливаюсь. Кого он здесь посещал?

— Что такое? — спрашивает директор.

— Тот человек… из какой он двери вышел, из этой или из той?

— Я не посмотрел, — пожимает плечами Ярцев. — А что? С этой стороны коридора женские палаты вообще-то.

Женские, женские… Я распахиваю дверь и наталкиваюсь на удивлённые, хмурые и незаинтересованные взгляды пациенток, замотанных бинтами и светящих фонарями фингалов. Извечная тема любви. Бьёт значит любит…

— Извините, — говорю я, пробежав по лицам быстрым взглядом, и закрываю дверь.

Делаю пару шагов и берусь за ручку следующей палаты.

— Это что у меня тут за хулиганство! — раздаётся вдруг окрик, и я замечаю крупную медсестру, спешащую с другого конца коридора. — Это что за безобразие! Я вам покажу, как подглядывать!

— Пошли, Егор, — испуганно шепчет Ярцев и тащит меня за рукав. — Ну её к лешему, бабу эту.

Неохотно, но убираю руку от двери. Что с того, что я просканирую все дамские палаты, как понять-то, к кому из них Суходоев приходил?

— Мы тут гражданочку одну найти не можем, — обезоруживающе улыбаюсь я несущемуся на всех парах локомотиву в белом халате. — Суходоеву. В какой палате она у вас?

— Нет у нас такой! — гневно гудит и пышет горячим паром медсестра-паровоз. — Посещения сейчас запрещены. Быстро выходим из отделения!

Мы выходим. Я возвращаюсь в казино, но Эдика Снежинского уже не оказывается и, покрутившись немного среди посетителей, я иду домой, падаю в постель и сплю, как русский богатырь в сказках, набираясь силушки от матери сырой земли, вернее от гэдээровского дивана.

Утром я вскакиваю и бегу к Печёнкину. Вот же жизнь пошла, дня не могу без него прожить.

— Занят, — бросает Лариса Дружкина, не отрывая глаз от бумаг.

— Как занят? Ларчик, это же я, спайдермен Егор Брагин. Ты что не узнаёшь?

— У него делегация из Москвы. Будет мероприятие приуроченное ко Дню шахтёра, вот они там и кумекают чего-то.

— Чего там кумекать-то? Взять всё и поделить, правильно я говорю? Лариса, да что с тобой? Ты на себя не похожа. Особенно, если сравнивать с тем, как ты выглядела в нашу последнюю встречу.