Холодный ветер перемен (СИ) - Иванов Дмитрий

— Нилыч, звони в милицию, нас обворовывают, — бужу по пути на улицу вахтера.

— Что? Кто? — просыпается тот.

Не обращаю больше внимания на него и выхожу во двор. Грабителей четверо. Здоровые все парни, кроме того, который мопед передавал. Я один, но чего мне бояться? Боксер всё-таки.

— Стоять! Боятся! — ору ворюгам я.

Прикидываю уже кому и как врезать. Но через секунду понимаю — надо делать ноги, а я в тапочках. Парни достают ножи! И чего я против вооруженных людей полуголый сделаю? Только бежать.

«Хорошо вход рядом, и можно дверь на задвижку закрыть», — мелькает мысль.

— Сдрисни, козёл, отсюда, — говорит, как ни странно, самый низкорослый.

Мои мысли прочитал? Бежа-а-а-ать! Но убежать я не успел. За спиной раздался глухой щелчок передергивания затвора пистолета.

— Мордой в пол, сявки! — слышу голос Епифана Ниловича!

Развернувшись, вижу в руке вахтера реально какой-то ствол, которым он водит влево-вправо.

— Быстро! — Нилыч, наконец, определился с целью, наведя пушку на самого дальнего, стоящего с моим мопедом.

Ворюги, матюкаясь, ложатся.

— Ножи в сторону! Ну! Кому башку прострелить? — также угрожающе спокойно говорит фронтовик.

Я, не теряясь, собираю ножи, попутно пнув по роже мелкого хама. А чё? Я перенервничал, меня понять можно.

— Иди, внучок, вызови милицию, я пока покараулю, — говорит мне вахтёр.

— А это? — я кивком показываю на пистолет, мол, менты всяко спросят — а откуда?

— Это наградной, и удостоверение есть, и стрелять как не забыл, — правильно понимает мою заминку Епифан Нилович.

Мд-а уж, а ведь чуть не порезали урки меня. «Лучше старенький ТТ, чем дзюдо и карате».

Милиция приехала быстро. Под маты и угрозы в нашу с Нилычем сторону грабителей вяжут, у сторожа проверяют документы на пистолет. Приехавший после следователь недокраденную аппаратуру и мой мопед изъял, пообещав вскорости вернуть. Короче, поехал я утром в горком на троллейбусе и невыспавшийся. По пути вспоминал лихие девяностые, когда и ножи уже за оружие с трудом сходили. В дело пойдёт и гладкоствол, и нарезное — автоматы и пистолеты, и ещё что потяжелее. Рэкет, разборки, передел собственности и всё такое. Прикидываю, что меня ждёт, и становится грустно. Не хочу через это проходить ещё раз.

На общем собрании отдела «бурление говен». Сидим в нашем с Женькой кабинете, но мой пока ещё действующий зам дистанцируется от разборок.

— Почему это только нашего отдела коснулось? — запальчиво говорит Никитинская Света. — Никогда такого раньше не было!

Света — мама двоих маленьких дочек, поэтому постоянно опаздывает, отпрашивается или сидит на больничном. Она — второй реальный кандидат на увольнение, … если бы мы сейчас были в капиталистическом будущем. А тут, в стране советов, она защищена.

Да, собственно, и не увольняю я никого, уже договорился с Октябрьским райкомом ВЛКСМ, что возьмут они к себе одного человека из моего отдела. При этом аттестация им и не нужна будет. Но заднюю давать уже не могу — все документы по этому мероприятию Овечкиным уже подписаны, и я делаю вид, что могу уволить всех, если они не покажут нужный уровень компетентности.

— Светлана Юрьевна, — мягко говорю я женщине. — Вы слово «перестройка» слышали?

Специально всем «выкаю», и по имени-отчеству называю, чтобы и ко мне так же обращались. А то несолидно — Толян, Толька, и прочее. Не из чувства собственного величия, а из вопросов субординации.

— И всё равно непонятно, — пробует возразить она.

— Отложим демагогию! Распоряжение первого секретаря горкома ВЛКСМ читали? Какие вопросы? Не справитесь, все уволены будут по соответствующей «расстрельной» статье 33. Пункт 2 — «несоответствие занимаемой должности вследствие недостаточной квалификации», — пугаю я женщин.

Или не пугаю? Завалить всех на аттестации, но оставить на работе, дав время на исправление? А лишнего человека запугать и заставить перейти в райком? А ещё, хорошо бы, чтобы при приеме на работу сразу писали заявления на увольнение! С открытой датой. Блин, лезет из меня капиталист-работодатель из будущего!

Глава 14

Глава 14

Бунт подавлен, и я с чистой совестью под неодобрительные взгляды женской части моего отдела удаляюсь. Тороплюсь на Совет ветеранов. Там меня уже ждёт сознательная Эфа, которую сердобольные старички пытаются напоить чаем с пирожками. Для нашей школы уже и ветерана нашли, да не простого, а героя СССР! Танкист, бывший зам директора Красноярского шёлкового комбината, а сейчас председатель городского комитета ДОСААФ.

— Да я, Толя, только с прошлого года работаю на этой должности, — рассказывает мне Пётр Филиппович. — Работа интересная, да и рано мне на покой ещё, мне шестьдесят пять только. Ты, кстати, на права хочешь сдать?

— Да не откажусь, — зачем-то согласился я, хотя не планировал.

Вообще, он чего-то добр к нам, а причину я понял только позже, поговорив с Эфой. Сын у него в Афганистане погиб, и этот наш памятник он воспринял как укор себе, — мол, почему сам раньше не добился установки подобного? Шелковый комбинат — не бедная организация. Вот и благодарен он мне за мою идею.

— Всё у меня выпытывал — не охотник ли ты, хотел тебя на охоту свозить, — рассказывала Эфа.

Прикидываю, что водительские права не помешают мне. Хотя машину купить сейчас трудно, даже моих денег не хватит. Если только ноутбук продать …

Это хорошо, что познакомился с таким человеком. И вообще, ДОСААФ — очень мощная структура, у неё и свои СМИ есть, вроде журналов «За рулем» или «Радио», и стрельбища, и аэродромы, и базы отдыха, и спорткомплексы и прочее. Лотерейки ещё продают! Автошкола от ДОСААФ находится рядом со зданием боксерской секции. Зайду завтра, запишусь на курсы.

Эфа едет назад в общагу, а я в милицию по поводу вчерашнего ограбления. В отделении, в кабинете следователя, меня удивила встреча с Петром Колесниковым. Я-то приехал давать показания, а он чего тут? Следователь, старший лейтенант Онищенко, мне знаком — это однополчанин Ильи, который нас и познакомил. Кроме того, Евгений Онищук — боксёр-перворазрядник. Эта пара фактов определяет его отношение ко мне.

— Да, Толя. А ты думал, к вам залезли в общагу просто так? — пожав руку и откидываясь на неудобный старый стул, спрашивает следователь.

— Думал, — осторожно отвечаю я.

— А ты у этого пацана спроси, кому он рассказывал про ваши богатства и кому должен денег? — кивает Жека на поникшего Петра, который сидел рядом, не поднимая глаз на меня.

— Не понял сейчас …? — угрожающе начинаю я.

Это что, он на Петьку намекает? Бля, меня там чуть не порезали! Так это мой друг навел?

— Один из задержанных раскололся, что они к вам забрались не втемную, а по наводке. Наводку дала вон его знакомая, мать двоих детей, жительница Николаевки Галина Кураева, двадцати шести лет от роду, в данный момент неработающая и сожительствующая с вот этим молодым человеком, учащимся зональной комсомольской школы Петром Сергеевичем Колесниковым, — четко поясняет следователь. — Но молодой человек молчит и на сотрудничество не идёт.

— Петруха, ты в курсе, что меня там на ножи чуть не поставили? Если бы не Епифан Нилыч мог бы я с тобой сейчас не разговаривать, а остывать в морге, — возмущенно начинаю выговаривать я другу. — Ну, одного-двух я бы с собой забрал, но кому от этого легче? Жизнь-то одна, — добавляю я уже тише.

На самом деле у меня вторая уже, но это исключение.

— Мне нечего сказать, — безразлично произносит «друг»?

— Бабушке позвонить? — с угрозой спрашиваю я, внезапно вспомнив слова Петьки, что бабушкин гнев для него страшен.

Жека, услышав про бабушку, усмехнулся, а Петруху проняло:

— В карты проиграл. Ты же знаешь, что карточный долг — святое, а Галя помочь хотела, наверное, мне. Не трогайте её, я во всем один виноват, — глухо сказал Петька.

— Вот и отлично, — воскликнул Онищук. — Теперь изложи это всё на бумаге.