Дарья Конoненко - Ответ большевику Дыбенко
– Баба на войне? Лучше сразу под иприт. Или хлор.
Кто–то фыркнул.
– Да, женщина с оружием – дело страшное. Но станцию взять надо. Тем более сколько можно продавать капусту? Пора бы им и вернуться, поезд–то грабанули не здесь.
– Ну людей же мало!
– Мало. А вот Радченко у немцев полевую кухню угнал. Один.
– Хорошая там была каша, перловая.
– Та то ж немцы были! Они ж тут ничего не знали, от ветра шарахались.
– Да мы местных перевешали еще в семнадцатом! – пробурчал повстанец в немецкой каске. Каска была нужной вещью – из нее можно было поить лошадь или там кашу варить, если котелок потеряется.
– Тем более часть из них пьяная, стреляют плохо.
– Сначала довезем патроны. Уже ж и хаты видать.
От деревни навстречу ехал всадник. Вернее, всадница. Командир тихо матюкнулся. Стемнело. На небе сифилитической сыпью красовались звезды. Луна потихонечку выползала в зенит.
Паша только удивлялся логике некоторых людей. Интересно, эсеры все такие или только вот этот? Ночью, без разведки – гнать на эту станцию. Хорошо еще, хоть пулемет есть. А плохо то, что и Палий есть. Вон, едет, сволочь. Боже, боже, боже, зачем я брякнул про коктейль Молотова? Теперь во всей деревне нет ни скипидара, ни керосина, ни пустых бутылок. Ну вышло шесть штук. Ну хоть что–то, ну две бутылки еще стали жертвой испытаний. Но такой радости прогрессор не видел ни у кого. Ни разу за всю свою жизнь. Вон как едет, чуть ли не шагом, чтоб не растрясти.
Добрались к рассвету. Село только начинало просыпаться. Вот солдатик из хаты выскочил, на свою голову. Покатился по земле, огонь сбить пытается. Палий лыбится, вторую бутылку уже в строение какое–то запустил. Левчук под пустой вагон кинулся, отстреливается, как из окопа. Вот уже кто–то отвоевался, раскинул мозги по перрону. Пулеметчика не видно, Радченко, гнида одноухая, смылся, что ли? Командир тоже залег под виселицей.
Мерин прогрессора взвился на дыбы, Паша полетел в станционную лужу. Хорошо еще, что научили падать с лошади. А лужа просто замечательная, глубокая, грязная. Даже вылезать не хочется. В следующие три секунды прогрессора впечатало в воду. Ну рукав у человека загорелся, бутылка треснула. Да слезь ты с меня, утопишь! Застрочил льюис. Ну наконец–то! Радченко выронил пулемет, свернулся клубком. Кто–то из дезертиров кинулся к оружию. Левчук наконец–то пристрелил горящего белогвардейца. Гуманист! Откуда–то сбоку донеслась стрельба – с фланга обошли? Если обошли, то висеть будем все. Льюис застрочил снова. Гордеев не только на баяне играть умеет. Что–то грохнуло. Из депо выскочил упитанный белогвардеец в кальсонах и с шашкой. Палий фыркнул. С товарища он все–таки слез, но в луже был некий уют.
– Хорошие подштанники. С начесом! – махновец аккуратно выстрелил упитанному в голову. – Сниму, постираю. Зимой носить – самое то.
Пашу передернуло. Положеньице было аховым, если выражаться культурно. Хоть пулеметчик и поработал, так контры вон сколько, не меньше сорока человек. Палий
левой рукой кольт держит, неудобно ему стрелять. Хорошо еще, что хоть так. Прогрессор вытащил свой наган из кобуры – удачно упал, оружие не намочил, и стал выискивать более пристойную жертву. Вот, еще один. Сюда бы эту возвышенную любительницу Цветаевой, пусть полежит в грязи. А виселица–то действующая, какая–то женщина висит. Или не женщина, но все равно в юбке. А командира не видно. Уполз куда–то. Кто–то опять швырнул гранату. Удачно. Вот и командир объявился, в сторону гранату кинул. Стекла вышиб, кого–то на части порвало.
Где там золотопогонники кучкуются? Возле церкви? Два отрядных психопата туда бегут, Палий за ними. Должен же кто–то их прикрывать.
Небо почему–то оказалось не сверху, как положено, а сбоку, а потом мир куда–то делся.
Гордеев свалился на землю, что–то зеленое возле покосившейся церкви подозрительно напоминало максим, а грохнувшийся товарищ подтверждал подозрения. Эсер распластался рядом. Неужто? Лови гранату! Ухаживать за пулеметом надо, тут у тебя и колодец рядом, а кожух аж шкварчит. Воды залить надо. А чего это под ногами? Нога. Кажись, правая. И ботинок какой хороший! И цепочки какие–то. Это ж он приковался! Сам виноват. А вот и Роман нарисовался, хай сходит, мы прикроем. Разворачиваем, да что ж ты мне все ноги отдавил! сколько вас там – всех накормим. Хороший максим, хороший, кто ж его придумал? купить бы ему десять ведер самогону. Как падают, прям дети в гололед. А все–таки, куда делся второй ботинок от контры? В одном засмеют. Это еще что за счастье? Чуть не застрелил! Тьфу, каска эта твоя. Нормальные люди несут с войны винтовку, а не каску. Гордеев вспомнил, как он припер домой три сковородки. Хорошие немецкие сковородки. А вот это горе притащило немецкую пехотную каску. От фамилия подходящая – Шульга. Все у него не так.
Шульга оценил ситуацию и рванул к той хате, у которой крыша черепичная. Войт там живет, мабуть. Жрет каждый день по четыре раза. Вон какая контра гладка! Хоть лой топи. А чего той контре худой быть, если в степи земля такая, что есть можно? То тебе не в болоте волынском копошится. Красивая крыша, как буду хату строить, себе такую сделаю. Красную. Собака дохлая перед крыльцом. Хороша шкура, надо бы снять. Выскочил откуда–то юнкер со штыком. Малое, дурное. Сиди дома, надувай жабок через соломину. Шинель мне вот подрал. Не, воевать он хотел. Навоевался, аж фуражку потерял. И мозги вместе с ней. О, еще один. Тебе мама не казала не лазить на хлев? Оно и видно. Был бы живой, так и шею бы поломал, а так – все цело. Ото поймать бы того, кто юнкеров выдумал, да на куски порубать. То ж не дело с пуголовками воевать.
Дверь распахнулась от хорошего пинка. В хате не было никого живого – даже мухи на подоконнике дохлые. Стол да стул, кровать без подушек в соседней комнате. И пух по ней летает. Искали тут что–то? В подпол люк открыт – так и убиться можно. На кухне горшки побитые и гуща от борща на полу. Теща с зятем подрались? И на чердаке пусто. Хотя? Что ж это за куколка тряпочная, если об нее все ноги отбить можно? Махновец, пользуясь затишьем в перестрелке, распотрошил игрушку. Ага. Один, два, три, четыре, пятый червонец в угол закатился. И колечко серебряное. От дурные люди! Тратить надо деньги, а не прятать. Теперь мне будет. А колечко продам, на мою кобьету не налезет. А чего–то тихо. Надо б посмотреть, что там такое. Если всех постреляли, то надо мотать додому, в родное болото. Может, еще поляки остались – будет кого резать. А нет, так нет. Офицерье даже веселее. Лучше понимаешь. И этих, красных. Брехливей Черной Сотни, которая за царя была.
На улице валялись трупы в разнообразных позах. И надо было сюда лезть? Сидели б дома, собирали деньги на трактор или торговали чем–нибудь. Нет, пошли воевать. Навоевали себе могилу братскую. А на этом унтере ничего сапоги, со скрипом. Шульга привычно разул убитого, натянул сапоги на босу ногу. Какая–то женщина обшаривала юнкеров, часы у одного нашла, серебряные. Часы – вещь нужная.
Гордеев воду хлебает, как после пьянки, прям из ведра. Вон Радченко скрутился. Ему нужно будет круглую могилу копать. Еще один лежит, здешний. Не помнит Шульга, как его звали. И не нужны местному уже патроны. Трохим по улице едет. Важно, прям кавалергард. Привел–таки каких–то хлопцев, вдарили с фланга, отвлекли контру. Вот и красуется балтиец. Штаны драные, кобыла тощая, як стиральная доска, тельняшка тоже драная, хоть пугало одевай. Демченко. Или не Демченко. Трудно со спины узнать, особенно когда головы почти нет. Нет, вот он идет, башкой крутит. Левчук под вагоном застрял. Оно и понятно, не понятно как такой мешок сала туда залезть смог. Девка у плетня ругается – ей чугунок прострелили.
Палий своего грамотного дружка куда–то волочит. Тьху ты! Поп дорогу перешел, да еще из схизматиков. Шульга на всякий случай скрутил сразу две дули в карманах. А это еще кто вылез? На солнце жмурится. Крысюк, чи шо? Точно. Весь бой пропустил. И это мурло слепое за ним тащится, глазом неподбитым смотрит. Вас только за смертью посылать. Или туда, де солнце не светит. Надо б за Палием пойти, он мне карбованец должен, как бы раньше времени ноги не протянул.
Отчаянно зевающий командир разместился в доме у попа, зашугав хозяина и превратив несчастного батюшку в санитара. К счастью для него, раненых было немного, человек пять. Городского зацепило удачно – шкуру порвало, по ребрам чиркнуло, чуть правее и схлопотал бы пулю в брюхо. Марчук–усатый хромает, так кость цела, заодно и ноги вымоет. Демченко плечо зажимает – рука двигается, если не загниет, то все нормально будет. Палий в стороне стоит, жрет хозяйское варенье. Марчук–рыжий приплелся, счастливчик, осколками спину расписало да шинель можно выкинуть на тряпки.
Эсер зевнул восьмой раз за полчаса, старость – не радость, это тебе не в седьмом классе гимназии ночью прокламации писать, а днем прилежно туда ходить и не завалить эту треклятую латынь. Надо этих двух однофамильцев штопать. А санитар у нас крови боится.
