Кевин Кроссли-Холланд - Костяной браслет
— Это дом ярла Рогнвальда, — пояснил Бруни. — Он правит городом. Рыжий Оттар тебе рассказывал.
Сольвейг улыбнулась и похлопала себя по лбу:
— Да? Боюсь, что эль говорил громче, чем Оттар.
— А ты знаешь, почему русы стали христианами?
— Я и не знала, что они христиане.
— Мало же ты знаешь. В Киеве был конунг, который решил, что пора русам выбрать себе веру.
— Зачем?
— Хватит меня перебивать, — брюзгливо оборвал ее Бруни. — Я собирался рассказать об этом позднее. Ну да ладно. У шведов, финнов, балтов, славян, булгар, хазаров и арабов были свои боги. И этот конунг, его звали Владимир, отправил посланников в разные страны, чтобы узнать их веру. Они поскакали в Азию, переплыли Великое море. Когда они вернулись, конунг послушал их рассказы и решил, что ислам — вера арабов — подходит им лучше всех прочих.
— Почему? — снова не удержалась Сольвейг.
— Но когда послы сообщили ему, что последователи веры сей не пьют жидкостей, которые перебродили или были каким-либо образом очищены…
— Что?! — изумился Вигот. — Они не пьют эля?
— Нет, ни эля, ни сидра, ни вина. Ничего хмельного.
— А что же они тогда пьют?
Бруни пожал плечами:
— Затхлую воду. Молоко.
Сольвейг и Вигот медленно покачали головами.
— Когда об этом услышал Владимир, он тоже покачал головой и сказал, что вера, запрещающая эль, никуда не годится.
— В Норвегии тоже так думают, — сообщила Сольвейг.
— И тогда посланники, вернувшиеся из Миклагарда, — Сольвейг навострила ушки, — рассказали конунгу, сколь великолепно святилище христиан, великий храм Святой Софии, и как пышны все обряды, что в нем совершаются. Вот что они сказали: «Не найдется на земле ни красоты, способной затмить эту, ни блистания, свету этого храма подобного». — Глаза у девушки засияли. — Так конунг Владимир решил, что русы должны принять христианство. Но не сомневайся, старых богов они тоже чтут. Я даже слышал слово, придуманное специально для этого, — «двоеверие». Земля двух вер.
Стоило Сольвейг наклонить голову перед притолокой и ступить в обшитую бревнами клеть, как она почувствовала, что попала в волшебный мир.
Внутри было жарко и душно; потолки и стены были закопчены, и все покрыто сажей, и всюду, в каждом уголке, лежали сокровища, каких она еще никогда не видала.
Тут — россыпь стеклянных бусин, голубых, словно незабудки, и зеленых, точно мох, жемчужных и цвета шафрана… Там — глыба янтаря, огромная, размером с колено. Вот гора заклепок, а вот — два серебристых березовых лукошка.
Сольвейг едва успевала разглядеть одно, как глаза тут же влекли ее к другому. Она едва дышала от восторга и с радостью согласилась бы провести в этом чудесном месте всю свою жизнь.
Слышно было, что внутри избы кто-то двигается, затем обтрепанная занавесь, отделявшая мастерскую, распахнулась, и к гостям выскочил — как из лука выстрелил — невысокий худощавый мужчина; его голова была слишком велика для такого тела. На лице его сияла широкая и добрая улыбка, белки глаз отливали розовым.
— Олег! — воскликнул Бруни.
— Бруни! — воскликнул Олег.
Они обнялись. Не разжимая объятий, оглядели друг друга и рассмеялись.
Бруни указал на своих спутников:
— Вигот. Сольвейг.
— Добро пожаловать! — ответил Олег. — Муж… жена… — Он умильно заулыбался и медленно сцепил пальцы в замок.
— Нет! — вскричала Сольвейг. — Нет, мы не…
— Не что? — спросил Вигот.
— Мы не муж и жена, — ответила девушка, чувствуя, что щеки ее багровеют. — Он думает, что мы вместе.
Вигот в ответ расхохотался.
— Все умоляет взять ее в жены, — обратился он к Олегу.
— Мои юные друзья уже слышали о тебе, — снова заговорил Бруни. — О кузнец из кузнецов!
— Да брось ты, — ответил тот.
— Всякий, кто желает научиться ремеслу, должен поработать с тобой. Хотя, конечно, из женщины хорошего резчика не выйдет.
— У меня двое учеников. Вполне достаточно.
Сольвейг заметила, сколь неугомонен был Олег: то возьмет что-нибудь, то положит обратно, примется сдувать сажу, одернет рубаху… словно ни мгновения не может постоять спокойно.
— Сольвейг хочет учиться, — поведал ему Бруни.
Олег улыбнулся ей. Она увидела, что, хотя белки его глаз покраснели от сажи и беспрестанного трения, радужки были коричневыми и блестящими, словно лесной орех.
— Одному — отважным воином быть, другому — успех на доске для игр, иному — боев рукопашных жар… — добродушно произнес он.
— Это про тебя, Вигот, — упрекнула того Сольвейг.
— А кому-то — соколов приручать, — продолжил Олег. — Есть люди искусные в ремесле. Я тут подумал… ведь мастерская — это место встреч.
— Как так? — спросила Сольвейг.
— Позволь задать тебе вопрос. Есть ли что-либо прекрасное, что не было бы полезным? А действительно полезное может ли быть некрасивым?
— Нет, — ответила она. — Одного без другого не бывает.
И Олег умел соединять эти два качества. Он показал Сольвейг чаши, которые только поставил на колесо во внутренних покоях. Показал резные костяные рукоятки, наконечники стрел, скобы и гвозди, резаные куски полированного янтаря, булавки…
Затем Олег нырнул рукой в карман, вытащил бронзовый ключ и отпер тяжелый деревянный сундук на петлях. В нем лежали украшения из металлов, и, как только Сольвейг увидела бронзовую брошь, она поняла: это то, что нужно. Это подарок для Эдит.
Брошка напоминала пару крошечных молотов, приложенных один к другому рукоятками. Или нет… скорее двойной крест. В головках молотков поблескивала пара серебряных глаз… Сольвейг смотрела как зачарованная.
Олег положил брошь ей в ладонь. Она ощутила ее вес, а затем, перевернув, увидела, как искусно сработана застежка.
Ремесленник забрал у нее украшение и пристально вгляделся в него. Затем положил на верстак и достал маленький молоток.
И тут же Сольвейг заметила, как притих Олег. Разговаривая, он непрестанно двигался и суетился, но стоило ему приступить к работе, как беспокойство оставило его.
Он легонько ударил по застежке, а затем еще раз, посильнее. И в третий раз.
— Вот теперь годится. Да, песни, саги, ковры, корабли, гусли и свирели, мечи, броши… для каждой вещи нужен свой особый материал, но все они должны быть сделаны с умением.
— Вот она, — сказала ему Сольвейг.
— Кто она? — переспросил Бруни. — Ты о чем?
— Спроси Одиндису! — ответила Сольвейг. А затем обратилась к Олегу: — Одиндиса придет завтра и купит эту брошь. И я тоже вернусь, если смогу.
Олег улыбнулся:
— Буду ждать вас обеих.
Сколько же ему лет? У него почти нет морщин. Но и волос тоже нет, кроме этих двух выцветших клочков над ушами. Он гибок, и движения его быстры, но в глазах прячется мудрость старика.
Рыжеватые ресницы Олега дрогнули. Он понимающе посмотрел на Сольвейг и сказал с веселым смехом:
— Сколько подумаешь, столько и есть.
Вигот купил семь бронзовых крючков, и один из ремесленников завернул их в промасленный обрывок тюленьей кожи. Бруни сказал, что пора возвращаться к лодке.
— Наш шкипер — настоящий рабовладелец, — сказал он Олегу, подмигнув Сольвейг и Виготу. — Да и Сольвейг не захочется идти по темноте с такими, как мы.
— Ей не захочется идти по темноте без вас, — заметил Олег. — Вот это уж наверняка.
— Я могу постоять за себя, — возразила Сольвейг. — Мне скоро пятнадцать!
— Вот именно, — печально улыбнулся Олег.
Затем он вложил что-то в пораненную ладонь девушки и загнул ей пальцы.
— У тебя глаза мастера. — Олег развел указательный и большой пальцы. — Двух цветов. Широко расставленные глаза мечтательницы.
Сольвейг раскрыла левую руку. На ладони покоилась фиалково-серая стеклянная бусина, тихо сияя изнутри.
— Ох! — воскликнула девушка, стараясь рассмотреть ее на тусклом свету. — Какая красота!
— Это тебе третий глаз, — тихо проговорил Олег.
— Похоже на рыбью чешуйку. Такая же тонкая, — заметил Вигот.
Сольвейг порывисто обняла ремесленника.
— Он и на мужчину-то почти не похож, — с пренебрежением отозвался о нем Вигот, когда все трое бок о бок шагали прочь из Земляного города. — Гном-переросток.
— Он самый лучший кузнец и резчик из всех, кого я видел, — возразил Бруни.
— Он мастер, каким тебе не бывать никогда, — добавила Сольвейг.
— Да он только и мечтает, чтобы поболтать о своих… штуках!
— А чего ты ждал? Мы не погоду собирались с ним обсуждать.
— Послушать его, так на свете и ничего важнее его ремесла нет.
— Так и есть, — ответила Сольвейг. — Для него так и есть.
— Для мастеров нет ничего слаще, чем поговорить о своем искусстве, — заметил Бруни. — Для них в нем таится целая жизнь.
![Ричард Пратер - Торговец плотью [= Торговец живым товаром]](/uploads/posts/books/248498/248498.jpg)
