Дмитрий Полетаев - Форт Росс. Призраки Фортуны
Кроме разноцветных волос, внимание в прическе Марго привлекал еще черепаховый гребень, подаренный ей на прощание Песней Ручья, дочерью вождя племени кашайя. Но доминировала «оригинальностью», конечно, цветная татуировка «Разящий дракон». Змей «выползал» из-под майки на шею, а хвостом вызывающе обвивал бедро. Из-за любви Марго к мини-юбкам это было прекрасно видно всем.
Дмитрий догадывался, какое «мучение» испытывали мужчины от созерцания этой картины! Точнее, от невозможности увидеть ее целиком. Но здесь, как говорится, «чья Маша, тот с драконом и дружит», – любил повторять он про себя, не раз перехватывая «несчастные» взгляды своих менее удачливых собратьев по полу. А если учесть, что Марго вдобавок ни за что не хотела отказываться от высоких каблуков, то при ее ногах картина для стороннего наблюдателя противоположного пола получалась, прямо скажем, «нездоровая». Мужикам Дмитрий искренне сочувствовал, тем более что после Калифорнии он абсолютно перестал волноваться за Марго: ее неординарные способности во всех видах восточных единоборств в Русской Америке не раз спасали ему жизнь, а в академии стали легендой.
Глава восьмая
Перепутье тел, дорог и судеб
1787 год. Крым. Инкерманская бухта
Жизнь корнета конно-гвардейского полка Платона Александровича Зубова в одночасье перевернулась с ног на голову. Или наоборот – это уж как поглядеть. Всю последнюю неделю он жил будто в тумане. Порой казалось, что все с ним происходящее – это какая-то фантасмагория, мистерия, чья-то довольно бесчеловечная шутка. Что вот-вот прозвучит сигнал невидимого рожка, занавес упадет, как в театре, и сказочные декорации неведомого мира растают словно сон. Он очнется в своей походной койке, на своем набитом соломой тюфяке, и все войдет в прежнюю, привычную колею.
Однако день проходил за днем, а новая реальность продолжала сжимать его в своих жарких объятиях и, по всей видимости, отпускать не собиралась.
Все началось в тот памятный день, когда перевернулась злосчастная татарская арба, груженная каменными блоками. Тогда вместе с телегой перевернулась вся жизнь Платона Александровича.
«Хотя почему злосчастная? Для кого злосчастная? Может быть, для Резанова, прости, Господи, и злосчастная, но только не для меня!» – мысленно одергивал себя Зубов.
Сейчас ему было даже трудно предположить, что всего несколько дней назад он был просто Платоха, свой в доску рубаха-парень, красавец-корнет конно-гвардейского полка. Ему даже казалось, что «Платон Александрович» родился раньше, чем он сам на то обратил внимание. А когда, наконец, заметил, его персона парила уже так высоко, что было даже странно представить, что кто-то из сослуживцев мог вот так запросто окликнуть его, как раньше, «Платоха».
Впрочем, в те сферы, в те «чертоги небесные», где он теперь обретался, его сослуживцы не допускались.
В тот день именно Платону Зубову пришлось нестись во весь опор в арьергард императорского поезда за лейб-медиком Роджерсоном. Именно Платону – с горящими от выпавших на его долю треволнений щеками и блестящими от слез глазами – выпало кружить на своем кауром жеребце у окна императорской кареты, пытаясь связно доложить об l’incident tragique[8]. Тогда-то и упал на Платона державный взгляд, скрытый пока кисейной занавеской, который изменил весь ход его жизни.
Трагический инцидент, который произошел с Резановым, потряс всех. При дворе только и разговоров было, что о находчивости Резанова, о его самоотверженности, преданности, чести. Императрица даже всплакнула за обедом, принимая поздравления от императора Иосифа с «чудесным и провидческим ея избавлением». Все только и говорили о той «жертве, которую радостно восприняли на себя ея доблестные гвардейцы, щитом своих тел прикрывшие свою августейшую повелительницу от неминуемой гибели».
Но впереди был Инкерман – конечная цель грандиозного путешествия российской императрицы, а посему решили, что траурным настроениям предаваться грешно и mauvais ton[9]. Таково было царское волеизъявление, еще с утра переданное через статс-фрейлину Протасову. И неприятный инцидент, равно как и имя несчастного поручика, были преданы забвению.
И действительно, что есть жизнь какого-то поручика Резанова на фоне грандиозных свершений эпохи?
«Ну да, может, и подавал надежды, да видать не судьба. Правда, задница у молодца была и впрямь как орех! Загляденье! – вздыхала Екатерина. – Фигурная! Ну да бог с ним, в самом деле…»
Наступал новый день, а вместе с ним и новая эпоха. На историческом небосклоне зажигались новые звезды, восходящие над головами новых героев. Порой, может, и не столь достойных, как мы можем заметить сейчас, уже зная об их деяниях. Но какое дело до этого судьбе? Смешно даже, право! Разве можем мы охватить весь ход исторических событий и вероятностей их развития? И осознанно рассуждать о том, что было бы, если бы в тот или иной момент на исторической сцене оказалась именно эта фигура? Нет, конечно! Потому и остается нам лишь безмолвно взирать в благоговейном изумлении на мерные обороты божественного веретена, с помощью которого прядутся невидимые нити той череды событий, которую мы для краткости называем простым словом – Жизнь.
Когда перевалили через Балаклавские высоты, взору царицы и ее многочисленной свиты предстала не виданная по своему величию картина.
На рейде Инкерманской бухты стояло более тридцати новехоньких кораблей. Габаритами и оснасткой выделялись шесть фрегатов, которые горделиво выпячивали на солнце свои крутые бока. Порядка восьми линейных кораблей находилось в непосредственной близости от них, а далее, раскинувшись по всей достаточно тесной, укрытой со всех сторон горами бухте, стояли на рейде шхуны, барки, шлюпы и боты гребной флотилии – все то, что вскоре будет с гордостью именоваться российским Черноморским флотом.
Не зря торопился Потемкин, не зря недосыпал, не зря скакал вперед, опережая августейшую процессию! Заранее предвидел, какой эффект произведет его сюрприз и на императрицу, и на сопровождавших ее гостей. И не просчитался светлейший. Замер в безмолвии австрийский император, смолкли графы де Сегюр и Кобенцель, любившие заметить и обсудить достоинства и недостатки всего, что только ни попадалось им на глаза. Притих и нахмурился британский посланник Аллейн Фиц-Герберт, которого Екатерина совершенно напрасно считала «своим карманным дипломатом». Тайная миссия Фиц-Герберта еще аукнется России. Не пройдет и ста лет, как англичане будут штурмовать эти высоты, удивляя противника прекрасным знанием местности[10].
А пока слезы бесконечной благодарности застилали глаза Екатерины.
Императрица вышла из дормеза. Послали в конец каравана за митрополитом: царица решила прямо здесь, на перевале, на Балаклавских высотах, провести благодарственный молебен в честь только что приобретенных «южных морских врат» все более крепнувшей Российской империи.
И как завершающий аккорд деяний Потемкина, на другой стороне иссиня-бирюзовой бухты, на южных склонах гор, в лучах весеннего солнца сверкал белым мрамором только что заложенный им «Себастос полис», ее «Августейший город», ее Севастополь!
В ту ночь в честь нового российского Черноморского флота, в честь достижения конечной точки державного путешествия был устроен грандиозный фейерверк из более чем двадцати тысяч ракет и петард. Два с половиной часа небо расцвечивалось невиданным «светопреставлением»: летающие и сами себя пожирающие драконы, причудливые узоры, сотканные из мириадов мерцающих звезд, – все это повергло публику в благоговейный трепет перед величием, мощью и невиданной доселе роскошью.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Сноски
1
В каждом несчастье ищите женщину (фр.). – Здесь и далее примеч. автора.
2
Кирдык (тюрк. kirdik) – поломка; дурак (тюрк. durak) – остановка.
3
Цитата из пьесы Шекспира «Гамлет», которая была запрещена при дворе Екатерины как произведение вредное и опасно намекавшее на ситуацию, сложившуюся вокруг российского престола после убийства императора Петра III, мужа Екатерины, в результате которого она и оказалась у власти. Их сын, будущий император Павел I, не раз сравнивал себя с «несчастным принцем Датским».
