Владимир Контровский - Томагавки кардинала
— В американских владениях моего короля беспорядки, — сообщил де Жюинье.
— Сие мне известно, — кивнула императрица. — Мятежники доставляют вам немало беспокойства, не так ли?
— Хуже, ваше величество, — господин посланник состроил кислую мину. — Они не признают более власти короля и намерены отделиться и жить по своему усмотрению.
— Печально, — согласилась Екатерина и спросила напрямик: — А я-то тут при чём?
— Его величеству Людовику XVI, — де Жюинье подбирал слова, сознавая важность момента, — хотелось бы, чтобы ваше величество сочло возможным оказать Франции военную помощь. Проше говоря, — пояснил маркиз, плюнув на дипломатические изыски, — не сможете ли вы послать в Америку своих солдат?
«Вот как! — мысленно ахнула Екатерина, бросив быстрый взгляд на шевельнувшуюся портьеру, скрывавшую дальний угол кабинета. — Ай да король Людовикус — моих солдат ему подавай!».
— Подумайте, ваше императорское величество, — продолжал посол Франции, — эти проклятые бунтовщики злоумышленно покусились на божественное право королей — он не признают власти своего монарха! Опасный прецедент, ваше величество, — что бы вы делали, если бы Сибирь вздумала вдруг стать самостоятельной, отделившись от прочей части вашей империи стеной Уральских гор? С бунтовщиками следует поступать без пощады!
— Я знаю, как надобно поступать с бунтовщиками, — холодно заметила императрица, — был тут у меня недавно один такой, мужем моим покойным нарёкся… Хорошо, господин посланник, я обдумаю ваши слова — такие дела с кондачка не решаются. Мой ответ вы получите. А пока — не смею вас более задерживать.
Оставшись одна, Екатерина какое-то время сидела неподвижно, напряжённо о чём-то думая, потом повернула голову и сказала негромко:
— Выходи, Григорий Александрович, да садись — в ногах правды нет.
Портьера отдёрнулась. Потёмкин, запахнув парчовый халат, опустился в кресло.
— Слышал?
— Слыхал.
— Что скажешь?
— А послать его подальше, короля французского, — Потёмкин зевнул, обнажив крепкие белые зубы. — Ещё чего не хватало — наших солдат ему подавай! Они нам самим пригодятся.
— А я вот думаю, Гришенька, надо послать русских солдат в Америку.
— Это ещё зачем? — Фаворит недоуменно воззрился на свою царственную подругу. — Что-то я тебя не понимаю…
— А затем, cher ami, что коготок туда неплохо бы запустить — в Америку. Чую, земля эта в будущем большое значение иметь будет — негоже нам в стороне оставаться. Не мясо пушечное продадим мы Людовику, а экспедицию направим, да ещё за чужой счёт! Платы я с брата моего августейшего не потребую — пусть только кормит наше войско и снабжает его, а кое-какие инструкции командиру я пропишу. А ты озаботься подобрать человека толкового для этого дела.
— Ну, матушка, — в глазах Потёмкина блеснуло понимание, — это ты славно удумала! Король французский — не дурак, конечно, однако и мы не лыком шиты. Только вот ещё что: простых солдат туда посылать не след — там леса, холмы да горы с дикарями, читал я кое-что про эту Америку. Егерей надо снаряжать, егерей — они там в самый раз будут!
— Ну, это уже дела военные, тут тебе видней, — согласилась Екатерина.
…Ответ русской императрицы немало смутил маркиза де Жюинье. «Всего полторы тысячи человек, — думал он, — да ещё с оговоркой «с правом действовать по собственному усмотрению в случаях, к интересам Империи Российской касательство имеющих»? Странно всё это… Однако лучше что-то, чем ничего. Лиха беда начало, как сказала императрица».
Господин посланник плохо знал русский язык — где уж ему было понять двойной смысл, вложенный Екатериной в эту пословицу.
* * *Семён Лыков службой был доволен. Мать, узнав, что её младшенького сдают в рекруты, выла в голос, однако на деле всё вышло совсем неплохо. Семён был хоть и мал ростом, но жилист и к тому же смышлён, и потому попал в новообразованную часть русской армии — в егерский батальон. Малый рост Семёна оказался кстати — в егеря не брали солдат ростом больше двух аршин пяти вершков, — а цепкий глаз парня поспособствовал тому, что вскоре Лыков выучился стрелять без промаха и был замечен. Под пулями он побывал ещё во время войны с пруссаками, потом, уже будучи унтер-офицером, послушал, как свистят пули турецкие. Немногословный и рассудительный, Семён Лыков пользовался уважением солдат; уважительно относились к нему и офицеры — в егерских батальонах, в отличие от пехотных полков, умение понимать свой манер и действовать самостоятельно ценилось высоко. Став к тридцати пяти годам отцом семейства, унтер-офицер Лыков исправно тянул лямку, резонно полагая, что служить в егерях лучше, чем гнуть спину на барщине.
Всё переменилось в одночасье. Семён, сидя в тесном трюме французского транспорта и страдая от морской болезни, клял судьбу, закинувшую его неведомо куда — за тридевять земель, в тридесятое царство.
Впрочем, тридесятое царство оказалось не таким уж плохим — леса и луга здесь были похожи на русские. Правда, здесь шла война, и местные жители смотрели на русских солдат неласково. Из-за чего эта война, и кто с кем воюет, Лыков понимал не очень. Офицеры говорили, что в здешних краях завелись мятежники, и матушка-императрица решила помочь королю Франции с ними справиться. Семён слушал, понимающе кивал, но про себя думал, что не всё так просто: не зря старший французский командир, Лафайет, глядел недоверчиво на генерал-поручика Каменского, командовавшего русским экспедиционным корпусом, — это Семён заметил. Егеря в боях почти не участвовали, что не могло не радовать, и унтер-офицер Семён Лыков считал дни, надеясь, что их не навеки забросили на чужбину, и они вернутся в Россию, как только государыня сочтёт, что уже достаточно помогла французскому королю.
Он не знал (и не мог знать) о разговоре между Лафайетом и Каменским — о разговоре, который круто изменит его судьбу.
* * *— Вы превосходно говорите по-французски, генерал!
— Я был волонтёром французской армии во время Семилетней войны, маркиз.
— Ах, вот как? — де Лафайет посмотрел на Михаила Каменского с интересом. — Тогда скажите мне, как старый солдат, что вы думаете об этой войне?
— Я солдат, а не политик, — Каменский пожал плечами, — однако сдаётся мне, что вас не сильно здесь любят, маркиз. Эта война может стать бесконечной.
— И что вы предлагаете?
— Я предлагаю вот что, — генерал-поручик развернул карту. — Насколько мне ведомо, вам сильно досаждают дикари-индейцы Великих Озёр. Я с моим корпусом могу выдвинуться к форту Детруа и сковать там их силы. Это будет вам хорошим подспорьем, не так ли?
«Что он задумал, этот хитрый русский? — думал Лафайет. — Он открыто уклоняется от рейдов против колонистов, а теперь вдруг сам напрашивается идти на ирокезов! Я связан инструкциями из Парижа и не могу прямо приказывать Каменскому — не война, а чёрт знает что! Но с другой стороны — почему бы и нет? Если русские свяжут ирокезов, одной головной болью у меня будет меньше. Пусть эти северные варвары дерутся с лесными дикарями — хоть какой-то толк. А в Бастони русские егеря не нужны: что они есть, что их нет — без разницы».
— Это определённо имеет смысл, — медленно проговорил маркиз, изображая раздумье. — Я не буду возражать, генерал, — сказал он, следя за выражением лица Каменского.
Лицо генерал-поручика осталось спокойным — Михаил прекрасно владел собой. Он вовсе не собирался ввязываться в затяжную войну с индейцами — разве что так, немного пострелять, чтобы оправдать в глазах французов всю эту затею. Генерал-поручик Каменский хорошо помнил слова Потёмкина: «Твоя основная задача — пробиться в глубь американского материка до свободных земель. Иди через леса, через горы и степи, до самой Калифорнии, до берегов Тихого океана — туда, где можно поставить флаг России. Пётр Великий замышлял поход в Индию, тебе матушка Екатерина поручает пересечь Америку. Не подведи, генерал!».
…Ничего этого Семён Лыков не знал. Вслушиваясь в лесные шорохи и вглядываясь в шевеление листвы, он шёл со своим капральством к форту Детруа, спал у костров, видел во сне Россию, любовался водами Эри и Мичигана, стрелял из своего винтовального штуцера, когда на них нападали, и надеялся дойти до Тихого океана, по которому можно доплыть до дома.
Но егерю не повезло. Будучи в пикете, он не обратил внимания на близкий шорох, а через миг унтер-офицеру Семёну Лыкову показалось, что кряжистый дуб, у корней которого он сидел, рухнул ему на голову.
* * *1783 год
— В шахматах это называется пат, — Огюст Шамплен смял карту. — Успехи сменяются неудачами, надежды — разочарованиями. Рошамбо засел в Ричмонде, де Лафайет — в Бастони. Канада клянётся королю Людовику, убеждая его в своей преданности, — нас поддерживает только Зеленогорье.[32] Фермеры Луизианы и Пэи-де-Фам думают не о том, как защитить земли Свободных Штатов, а где бы найти новый кусок земли в глубине континента, надеясь, что туда не дотянется рука короля Франции. У англичан мало войск, а купленные гессенцы ни на что не годны — они сдаются в плен тысячами. От Испании можно ждать чего угодно — она может быть как нашим другом, так и врагом. Война на море идёт с переменным успехом; корсар Сюркуф бёрет на абордаж наши корабли чуть ли не прямо в Мангатан-Бэ. Ирокезы заняты войной с русскими у Великих Озёр: нашим индейским союзникам не до нас, и я не в силах уговорить их послать военные отряды в Сильванию и Массачусетс. В армии полно дезертиров, предатели плетут заговоры, люди устали от войны, торговля замерла, финансы расстроены. Наши планы под угрозой — нас может спасти только чудо!
