Владимир Контровский - Томагавки кардинала
Поискав её глазами и не найдя, Огюст тяжело вздохнул. Надо было идти спать — завтра ему предстоял долгий путь, — но Шамплен почему-то направился не к дому сашема, где его ждал ночлег, а к выходу из посёлка, к берегу небольшой речушки, протекавшей неподалёку. Он не знал, что заставило его так поступить, но когда перед ним из ночной темноты возникла вдруг та самая индеанка, даже не удивился.
— Меня зовут Нэстэйсакэй — Белоглазая Птица, — тихо сказал она. — Я звала тебя, белый вождь, — ты пришёл.
С этими словами она обвилась вокруг него одним гибким движением, и Шамплен понял, что прозвищем «настоящие гадюки» ирокезы обязаны не только своим воинам. Они опустились на мягкий травяной ковёр, укрытые ночью и лесом, живущим своей жизнью. «Как просто всё у этих детей природы, — подумал Огюст, ощущая, как легко сдвигается под его рукой платье дикарки, обнажая стройные ноги и бёдра, — даже одежда… А с фижмами и корсетами наших дам столько возни…». А Нэстэйсакэй извивалась в его объятьях, как истинная змея; её тело было сильным и гибким, и было не понять, кто кем овладевает…
…Его разбудил солнечный луч, коснувшийся лица. Не открывая глаз, Огюст повёл рукой, но его ладонь встретила только траву — Белоглазая Птица улетела. Шамплен сел, стряхивая остатки сна, и увидел, что кончики его пальцев красны. «Кровь первой любви?» — подумал он, но тут же понял, что это не кровь, а сок раздавленных ягод: праздник ирокезов Хэйнундайо приходился на пору созревания земляники.
* * *Жан Адамо уже ждал его в Нуво-Руане.
— Ваша миссия увенчалась успехом, полковник? — спросил он.
— Вполне. Онеида, кайюги и мохоки выступят, если уже не выступили. Он будут у Бастони меньше чем через месяц.
— Прекрасно! У меня тоже полный успех: виргинские «новые аристократы» к нам лояльны — их устраивает перспектива получения десятков тысяч рабочих рук. Все ценные для нас люди уже покинули мятежную Бастонь, а чернь — она чернь и есть. Если проклятые бунтовщики не сдадутся, наши индейцы их просто вырежут, а заодно и примут на себя их последние пули. Ну, а освободившиеся земли Массачусетса найдётся кому занять — Канада полнится людьми.
Огюст Шамплен молча кивнул. Он был не только человеком, но и политиком, а политика — занятие не для чистоплюев.
* * *1777 год
— Положение шаткое, — Самуэль Адамо, старший брат Жана Адамо, бывший теолог, почтенный негоциант и сборщик налогов, а ныне философ и весьма заметная личность среди борцов за независимость североамериканских колоний Франции, поправил кружево манжет, выбившихся из-под его коричневого сюртука. — Армия графа Рошамбо удерживает Ричмонд, контролирует почти всю территорию Пэи-де-Фам и готовится вторгнуться в Луизиану, где начались возбуждённые нами волнения. Корпус маркиза Лафайета захватил Бастонь и ведёт бои в Массачусетсе. Мы держимся только в Сильвании — Акадия сохраняет нейтралитет, а канадские лоялисты нам откровенно враждебны: среди них слишком велико влияние добрых католиков с их преданностью его величеству королю Людовику, — Самуэль презрительно скривил губы. — Скверно и то, что прежде верные нам ирокезы колеблются: нас поддержали только племена онеида и тускарора, а также отделившееся от Лиги племя минго. Война идёт третий год, но пока мы не можем похвастаться ощутимыми успехами, несмотря даже на то, что на нашей стороне англичане — корпус генерала Клинтона вместе с ополченцами генерала Шамплена движется сейчас к Потомаку, чтобы отвлечь внимание Рошамбо от Луизианы. На море также нет преобладания ни одной из сторон: собственного флота у нас практически нет, а Родней никак не может добиться решающего результата в противостоянии с эскадрами де Грасса, блокирующими побережье и перехватывающими наши суда с контрабандой.
— К этому могу ещё добавить, что мы испытываем финансовые трудности, — сказал Мишель Легран, нуво-руанский банкир, перебравшийся в Америку из своего родного Дьеппа сразу после того, как она стала французской. — Однако это решаемо: определённые круги, — он многозначительно посмотрел на обоих Адамо, — выразили желание оказать нам денежную помощь.
— И ещё одно, — скорбно произнёс Тома Жефри, представлявший в «Конгрессе борцов за свободу» «новых аристократов» Пэи-де-Фам. — Мы понесли тяжёлую утрату — в руки прислужников короля Людовика XVI попал и был повешен на центральной площади Бастони Бенджамин Франклин. Почтим память этого великого борца за свободу, господа.
Люди, собравшиеся в ратуше Нуво-Руана, печально склонили головы. «Сегодня он, а завтра я» — думали многие из них, стараясь, чтобы эта мысль не слишком отчётливо читалась на их лицах.
— Думаю, — начал Жан Адамо, когда минута скорби истекла, — что к ирокезам надо послать Шамплена. Его род, да и он сам, пользуется у этих дикарей уважением — к стенам взбунтовавшейся Бастони они явились по первому его зову. Огюст сможет убедить ирокезов встать под знамена Семи Свободных Провинций.[31]
— Штатов, — вкрадчиво поправил его «духовный отец» Бюжо, «человек-без-имени», некогда состоявший советником при маркизе де Монткальме, — мы свободные американцы, а не голландцы.
— Да, да, вы правы. Но что там за шум?
Члены Конгресса задвигались в креслах, и тут в ратушу быстрыми шагами вошёл, почти вбежал человек в запылённой охотничьей куртке и высоких сапогах со шпорами.
— Победа! — закричал он с порога. — Победа!
11 июня 1777 года объединённые войска Огюста Шамплена и Генри Клинтона на реке Потомак нанесли поражении армии Жан-Батиста Донасьен де Вимер Рошамбо. Победу принесло сочетание тактики рассыпного строя стрелков-охотников, незаменимой в лесистой и пересечённой местности, и тактики сомкнутых каре английских батальонов, непобедимой на равнине. Потери повстанцев были велики, но их армия после сражения не уменьшилась, а увеличилась — к ней присоединилось многотысячное ополчение обеих Луизиан.
Хорошие вести ходят друг за другом — как стало известно позже, в то же день Родней основательно потрепал французский флот в бою у острова Доминик, и морская блокада была прорвана.
Вскоре после своего триумфального возвращения в Нуво-Руан Шамплен побывал в самом крупном селении — в «столице» ирокезов — на берегу Онтарио, и в результате долгих переговоров ему, используя славу имени своего рода среди индейцев, удалось привлечь на сторону восставших колоний мохоков. Онондага, сенека и кайюга остались нейтральными — их вожди не могли понять, почему воля верховного сашема франков, живущего за Великой Солёной Водой, больше не является законом для всех франков, и почему теперь одни франки стреляют в других, стоя плечом к плечу с ненавистными прежде инглизами.
В столице ходеносауни Огюст Шамплен не задержался. И будучи там, он даже не вспомнил об одной индейской девушке, семь лет назад одарившей его любовью на берегу лесного ручья, — голова главнокомандующего повстанческой армии была занята важными государственными делами.
Чаши весов качнулись в пользу американских инсургентов.
* * *1778 год
По улицам Санкт-Петербурга металась стылая позёмка.
Лёгкий возок, запряженный парой лошадей, скользил по заснеженному Невскому проспекту, направляясь к Зимнему дворцу. Маркиз де Жюинье, французский посланник при дворе русской императрицы, сидел нахохлившись и спрятав нос в меховой воротник шубы. Ему не нравился холод этой варварской страны — то ли дело солнце Шампани или Прованса, — но господин посланник был верным слугой своего короля и ехал к Екатерине II по делу чрезвычайной важности.
Его племянник шевалье де Корберон, секретарь французского посольства, в отличие от своего дядюшки, не слишком страдал от холода. Молодой барон шустро вертел головой, провожая взглядами встречных барышень и пытаясь оценить стройность их фигур, скрытых мешковатой зимней одеждой. «Здешние балы по блеску не уступают балам Версаля, — думал он, — а женщины… О, женщины — это самое интересное, что есть в России!».
Французов встретили у парадного подъезда дворца и незамедлительно препроводили в кабинет императрицы. Екатерина сидела за столиком, заваленным бумагами и украшенным пером и чернильницей — аудиенция предполагалась деловая.
«Государственного ума женщина» — подумал де Жюинье.
«А она всё ещё привлекательна» — подумал де Коберон.
«Экий ты бычок» — подумала Екатерина, оценив внушительную вздутость его лосин.
После положенного этикетом обмена любезностями на французском языке стороны перешли к делу — русская императрица ценила время и не желала тратить его попусту.
— В американских владениях моего короля беспорядки, — сообщил де Жюинье.
